Цикл романов "Новый Михаил". Компиляцияю Книги 1-7 (СИ) - Бабкин Владимир Викторович. Страница 109

Из-за неравномерности подачи транспорта и произвольно изменяющегося количества мест в нем, было очень трудно отрегулировать поток выносимых раненых, и часто получалось, что на лестницах и в коридорах дворца возникали заторы из людей и носилок, или, что еще хуже, на улице скапливалось количество раненых, которых не успевали грузить, и их приходилось держать прямо на морозе в ожидании следующего автомобили или извозчика, поскольку вернуться в помещение уже не было никакой возможности из-за сплошного потока выходящих из дворца.

Большая часть подходящих к Зимнему дворцу жителей Петрограда немедля присоединялись к безумному круговороту, кто вызываясь носить раненых, кто неся теплые вещи и одеяла, кто организовывая транспорт, а кто и предлагая временно разместить раненых в своих жилищах, пока вопрос с местами в госпиталях не будет решен. Вездесущим мальчишкам также быстро нашли посильную работу, отправляя их в качестве посыльных или за новой помощью.

Город, большей частью с безразличием отнесшийся к самому мятежу, вдруг проявил живейшее участие в вопросе спасения госпиталя. Сюда шли все, невзирая и не разбирая, кто за кого, кто каких идей и партий, какого достатка или происхождения. В толпе плечом к плечу суетились и простые мастеровые, и курсистки, и генералы, и представители высших сословий. Да что там говорить, если сам император, не чураясь грязи и крови, наравне с другими делал все для спасения раненых.

Среди добровольных участников спасательной операции широко разошлась история о том, что государь, узнав о бомбе, не стал искать безопасное место, а кинулся спасать раненых и выносить их с места возможного взрыва. И лишь чудом спасся при взрыве. Поступок этот вызывал пересуды и воспринимался по-разному. Кто-то восхищался самоотверженностью нового царя и тем, что он думает о простых раненых. Другие качали головой и осуждали императора за безрассудство, признавая, впрочем, что Михаил вовсе не робкого десятка. Третьих восхищало, что новый монарх после взрыва не покинул дворец, а вместе с подданными продолжает спасать раненых из дворцового госпиталя.

Более того, Михаил Второй несколько раз обращался к толпе с короткими речами, в которых не было пафоса или умных слов, а были простые призывы помочь раненым, кто чем может. Когда кто-то в порыве верноподданнических чувств затянул «Боже, царя храни!», новый император решительно оборвал пение, заявив, что лучшим гимном для него станет спасение всех, кого только возможно, и пока не время для песнопений.

Это событие также дало почву для новых пересудов и обсуждений, так что в процессе спасательной операции добровольцам и солдатам, бывшим во дворце на момент взрыва, было о чем поговорить, даже если эти разговоры и имели вид обмена одной-двумя репликами с проходящими мимо или стоящими в общей очереди с носилками. К тому же все видели, как император продолжает носить раненых вместе со всеми и точно так же, как и они, стоит в очереди, держа в руках носилки с очередным раненым.

Все попытки снятия шапок перед августейшей особой или другие проявления почитания жестко пресекались самим императорам, поэтому нередко можно было увидеть, как кто-то украдкой крестит спину прошедшему мимо царю и что-то шепчет ему вслед.

Конечно, помимо самого императора были и другие темы для обсуждения. И, конечно же, они не могли обойти стороной тему того, кто тот изверг, который заложил бомбу, и кто за ним стоит. Гуляли по толпе самые фантастические сказания и предположения, а вожди заговора назывались самые разные, перечислялись имена генералов, великих князей, упоминалась бывшая императрица Александра Федоровна и прочие заинтересованные в мятеже лица. И, конечно, говорилось о том, что это все проделки германского Генерального Штаба, масонов, социалистов, анархистов, бомбистов, и, что особенно интересно, гуляла и довольно абсурдная версия, что это проделки союзников. И хотя версия в стиле «англичанка гадит» и не была основной, но сам факт ее циркулирования наводил на определенные мысли.

Плечи мои ломились от непривычной тяжести и неудобного положения. А попробуйте раз за разом носить по лестницам носилки с ранеными, и тогда поймете всю прелесть моих ощущений. Неужели, спросите вы, царь-батюшка должен был сам уродоваться и таскать раненых? Неужели не нашлось бы кому это сделать? Ну, может, и нашлось бы, точнее, уверен, что найдется, когда выйдут экстренные выпуски газет и сюда двинется действительно большая толпа. Тогда можно будет и потихоньку отойти от этого процесса.

Почему потихоньку? Да потому что лучший пиар трудно было представить и организовать, и уж глупо будет не воспользоваться возможностью увеличить свою популярность. Тем более что это только внешне я таскаю просто так, а по факту фотографы и репортеры РОСТА ведут хронологию происходящего и не забывают фотографировать царя-батюшку с носилками в руках, который плечом к плечу со своими подданными спасает раненых. Да и вид у меня соответствующий.

Мои краткие выступления с речами также фиксировались, и это тоже должно было стать частью грядущей пиар-кампании. Так что помимо реальной возможности помочь раненым я еще и получал дополнительные имиджевые бонусы. К тому же все физические неудобства были ерундой по сравнению с проблемами государственного масштаба, которые не выходили у меня из головы.

Поэтому, выполняя механическую работу и неся очередные носилки, я размышлял над сложившимся положением и пытался выработать стратегию дальнейших действий.

Было ясно одно – дело нечисто. И если после доклада Глобачева о проведенной им блестящей операции у меня в душе родилось просто неприятное ощущение какого-то томления, то после доклада Курлова о циркулирующих вокруг дворца слухах о том, что за взрывом стоит Англия, стало совершенно ясно – что-то происходит, и я в этом «чем-то», может, и главное действующее лицо, но никак не режиссер.

Нет, внешне все было довольно благопристойно. Охранное отделение вело наружное наблюдение за Рейли, который прибыл в Петроград под чужим именем и тут же развернул кипучую деятельность, встречаясь с различными высокопоставленными лицами и влиятельными персонами, среди которых были Гучков, Родзянко, Милюков и, что самое интересное, великий князь Кирилл Владимирович. Последнее обстоятельство особенно заинтересовало Глобачева в контексте вспыхнувшего мятежа и активного участия в нем Гвардейского экипажа. В общем, наблюдение велось, к действиям Рейли присматривались, и после того, как он встретил на вокзале неофициально прибывшего из Москвы британского консула, в действие вмешался сам Глобачев.

Коллективный визит англичан на Миллионную улицу не мог в таких условиях пройти мимо агентов охранки, а откровения прижатой к стене кухарки из интересующей квартиры дали Глобачеву информацию. Информацию о том, что в квартире на Миллионной находятся так разыскиваемые в Царском Селе Николай Александрович, Алексей Николаевич и, собственно, сам Кирилл Владимирович. Это все мне поведал сам гордый собой Глобачев, явно считавший себя героем и спасителем Отечества.

В общем, все так, но, как говорится, есть нюансы. И нюансы эти сильно меня напрягали. Слишком было все красиво и невероятно. Полностью разгромленное и дезориентированное в дни неудавшейся Февральской революции охранное отделение вдруг проявляет чудеса оперативности, блещет агентурной и аналитической работой, а сам Глобачев единолично, не испрашивая дозволения, принимает решение космического масштаба и практически вручает мне возможность не просто подавить мятеж, но и вообще изменить ход мировой истории.

Что это? Случайность? Стечение обстоятельств? Участие самого Глобачева в каких-то неизвестных мне интригах и операциях? Или его самого использовали, что называется, втемную? Или сам Глобачев использовал в своих интересах чью-то операцию, о которой он мог узнать в бытность начальником столичного охранного отделения? Или, может, уже в бытность министром внутренних дел? Ведомство это непростое, настоящее государство в государстве, и даже в разгромленном состоянии может повлиять на многое.