Стрекоза (СИ) - Литера Элина. Страница 94

Из окна пансиона "Дикий шиповник" была видна небольшая тихая улочка, доходные дома напротив и две пекарни, которые неплохо зарабатывали на пансионерках и преподавателях. Я любила сидеть на подоконнике своей комнаты на втором этаже, смотреть на редких прохожих и пить горячий отвар. Пейзаж был привычный, за столько лет на Шпалерной улице мало что изменилось, только вместо сапожной мастерской открылась лавочка женских мелочей.

— Госпожа Долран, вам письмо!

Девочка из дежурной группы подала мне белый конверт и убежала. Я взяла его, будто змею. Наверное, глупо было искать место в "Диком шиповнике", о котором я рассказывала и Аларику, и команде Стрекозы. Но только Аларик знал моё настоящее имя. Внутренний голос ехидничал "ты же хотела, чтоб он тебя нашел", но я попросила голос заткнуться. Я сбежала от Аларика дважды, причем второй раз я не давала ему ни капли надежды. Никакая любовь этого не выдержит.

В "Шиповнике" меня помнили. Когда в конце лета я переступила порог этого заведения, меня встретила директриса, госпожа Мостклер. В год моего выпуска она была старшей преподавательницей. Я знала ее строгой особой. Госпожа Мостклер школила пансионерок, будто собиралась отправлять на войну. "За воротами вас никто жалеть не станет", — повторяла она. Может быть, я и выжила только благодаря ее урокам.

Для многих пансионерок жизнь и правда готовила череду непрерывных битв из-за печального состояния семьи или непростого характера самих девочек. Несмотря на то, что меня отправляли домой под крыло обеспеченных родителей, госпожа Мостклер уже тогда подозревала, что судьба моя гладкой не будет. По ее словам, я была из тех пансионерок, которых они очень рады встретить живыми и здоровыми дюжину лет спустя.

Поступив учительницей в "Шиповник" я нашла крышу, стол, немного гольденов на необходимые вещи и время подумать, как быть дальше. Я преподавала гимнастические упражнения и основы защиты себя с помощью подручных предметов или без оных, и мои методы обезвреживания противников приводили пансионерок в полный восторг.

В конце прошлой осени "Вестник королевских стражей" писал про удачные дела за этот год. В их число попало расследование деятельности разбойной пары — госпожи Гарниетты Раеналд и ее напарника. Сия банда пыталась бежать на мобиле, но будучи загнанной в овраг, потерпела аварию и сгорела заживо.

Зимой все газеты пестрели о громком суде над графом Меркатом и его подельниками, кои едва не подмяли под себя управление южными провинциями и поставили контрабанду на такую широкую ногу, что у дознавателей пропал дар речи от возмущения такой наглостью. Корона выразила благодарность неназванной особе, доставившей важные сведения, которые помогли раскрыть заговор против королевской власти. Род Меркатов лишен титулов и дворянского достоинства, земли разделили и передали нескольким баронским родам.

Семья Аларика в безопасности. Про Бейлира, Лавронсо и девушек я ничего не слышала, но отсутствие новостей — тоже хорошая новость.

Иркатун порядком перетряхнули, поменялась половина магистрата. Новым бургомистром стало существо под стать духу города: полуорк, на четверть человек, еще на четверть эльф. Королевским указом его произвели из простолюдинов в баронеты. В день, когда газеты выдали эту сенсацию, по всему королевству орки с широкими улыбками обсуждали, мол, наш-то, ого-го, лорд теперь.

Размеренная жизнь будто убаюкала меня. После двенадцати лет приключений и опасностей я нашла прелесть в том, чтобы жить на одном месте и знать, чем стану заниматься через неделю и даже через месяц. Спустя полгода работы в "Шиповнике", когда растаял снег, и набухшие почки готовы были выпустить первые листики, я поймала мысль, что я не хочу ничего менять. Моих сбережений хватит на небольшую квартирку недалеко от пансиона, и еще останется про запас. В пансионе мне рады, я многому могу научить девочек, которых ждет непростое будущее. Чем не жизнь?

Я поделилась своими соображениями с директрисой, и та одобрила мой выбор, лишь посоветовала подождать до будущей осени. Может быть, у меня появятся другие мысли. Но ничего другого я не ожидала. Жизнь текла своим чередом, что еще может случиться. Все, что могло, уже случилось.

И вот — конверт. Я сломала сургуч и вытащила листок бумаги, на котором написано всего пять слов: "Кафе "Незабудка", шесть вечера. Аларик."

Едва сдерживая слезы, я закусила губу. Я безумно хотела поговорить с ним, хотела, чтобы он взял меня за руку, и — демоны! — никогда не отпускал. Но...

Если бы он начал писать о любви или умолять встретиться, я бы сожгла записку, напилась успокоительного зелья и легла спать до утра. Но короткая строка царапала любопытством. Что он скажет? Как он это скажет?

Я посмотрела на часы. Было полшестого. Закутавшись в серую накидку я выскользнула из пансиона через заднюю дверь. Напротив "Незабудки" располагалась лавка букиниста, с которым я свела приятное знакомство сразу после приезда. В комнатке преподавателя не было места для книжного шкафа, но я поставила книги в ряд наверху маленького секретера. Рядом с учебниками примостился альбом гравюр, и менялись книжки, которые я приносила от господина Томрика, а после продавала назад.

Моросил противный дождь, обычный в этих краях для конца короткой зимы, и посетителей в лавке не было.

— Госпожа Лориетта! Не ожидал увидеть вас в такую погоду.

— Здравствуйте, господин Томрик. Я сама не ожидала, — улыбнулась я.

— Вы посмотреть новинки или посидеть, повыбирать?

— Повыбирать, — кивнула я, и господин Томрик вернулся к починке старого манускрипта.

Набрав огромную стопку книг я устроилась недалеко от окна. Меня надежно скрывала от прохожих башня из "Начал артефакторики" в пяти томах, "Справочника по бытовым кристалл-схемам" в трех книгах (базовые, усложненные и мастерского уровня) и четыре тома текста, карт и чертежей под названием "Магические аномалии: применение в магтехнике" ("Синие горы", "Эльфийские леса", "Бурые топи" и "Континентальные равнины"). Я не маг и не техник, эта стопка служила мне ширмой у окна.

Что бы полистать в ожидании? Я потянулась к полке естествознания. Мне нравились не просто интересные или полезные книги. Мне нравились книги, которые приятно взять в руки, и глаз радуется. Обложки с тиснением тонкой работы, иллюстрации — произведения искусства, витиеватые буквицы-миниатюры, белые-белые листы... о, такую книгу я могла долго рассматривать и поглаживать до того, как прочитать первую строку.

Увы, в последнее время бумага для книги становилась все желтее, картон обложек — все тоньше, рисунки — грубее. Что поделать, далеко не все хотят платить тройную цену за красивый вид. И если для разного рода справочников и учебников это было оправдано, то аляповатую картинку на шероховатой поверхности нового издания "Легенды и мифы Синих гор" я простить не могла. Томик, которым я зачитывалась в детстве, с золотыми буквами на крашеной ультрамарином коже, пришлось оставить в доме родителей.

Я взяла в руки "Словарь самобытных выражений гоблинских племен запада Великой степи (для взрослых читателей)", но взгляд то и дело обращался ко входу в "Незабудку" и столикам у ее окон.

Аларик пришел через четверть часа. Его кожа вернула свой обычный цвет, и одет он был в городской костюм благородного человека — длиннополое пальто-пыльник с широкой пелериной, узкие брюки и сапоги с каблуком в полпальца высотой — последний писк мужской моды этого сезона. Сквозь окно я видела, как он, перед тем, как сесть за столик, снял пальто и котелок, оставшись в бордовом сюртуке.

В своем убежище я вцепилась в книжную полку, удерживая себя от необдуманного шага. Нет, нельзя, нельзя бежать через улицу, уворачиваясь от пролеток и кэбрио, нельзя смотреть в серые глаза, прижиматься и чувствовать такие родные руки. Представив сцену нашей встречи я будто смотрела со стороны: одетый по последней моде холеный аристократ и женщина в рубахе и мужских брюках, в пыли, покрытая пятнами чужой крови, какой я мельком увидела себя в зеркале в Зеленополье. Долго ли он будет обнимать такую женщину?