Стрекоза (СИ) - Литера Элина. Страница 95

Сидя на полу, укрывшись от всего мира стопками книг, я неосознанно потерла грудь. Лавронсо был прав — начав болеть, меня уже не отпустит, но я боялась сменить боль потери на боль разочарования. Слишком другой я стала за эти годы. Неужели Аларик этого не видит?!

Он все еще любит ту светлую девушку двадцати лет, и он неизбежно станет искать ее во мне, но той девушки больше нет, она погребена под годами совсем иного опыта. А меня, меня настоящую, Аларик любить не может. Я настоящая должна была сильно обидеть его, исчезнув не попрощавшись. Что он хочет сказать мне? И зачем?

В восемь часов кафе закрылось. Аларик вышел последним.

В четверть девятого я подхватила три книги, расплатилась и попросила господина Томрика выпустить меня через заднюю дверь. Тот привык к моим чудачествам, которые до сих пор касались выбора книг, но кто знает, что придет в голову женщине.

Вернувшись в пансион через двор я поднялась на чердак и через окно под крышей наблюдала за фигурой Аларика, которая прошлась несколько раз вдоль забора. Он постоял немного, постукивая тросточкой по кончику сапог, решительно повернулся и ушел.

Я давно уже не плакала, поэтому полночи я пролежала, тараща в потолок сухие глаза, в кровь искусав губы. Утром из зеркала смотрел труп не первой свежести. Мне пришлось заглянуть в лекарский кабинет за настойкой от головной боли и для бодрости. По дороге я встретила госпожу Мостклер. При виде меня она отчего-то закатила глаза и покачала головой.

Глава 51

(Три месяца спустя)

В “Шиповник” все так же посылали дочерей разорившихся семей и тех, кто разочаровывал родителей неуемным поведением, поэтому на лето забирали совсем немногих. Одним некуда было возвращаться, других не желали видеть. Все же занятий было меньше, и преподавательницам давали отдых, но сначала отправляли в поездки по делу. Каждой из нас выдавали список пансионов в том или ином городе. Мы должны были побеседовать с директрисами и оставить им брошюрки, настоятельно рекомендуя отсылать нам "заноз", "головные боли" и прочие юные неприятности женского пола, которые скинули им на воспитание.

При виде списка "моих" пансионов, который протянула мне директриса, я сжала зубы, чтоб не наговорить лишнего. В первой строке стоял пансион, в котором я преподавала после побега от родителей. Я порадовалась, что увижусь с мудрой дамой, которая приняла участие в моей судьбе, но... но этот пансион в Боулесине! Вдохнув и выдохнув я все-таки заговорила:

— Госпожа Мостклер, могу я узнать, какую сумму пожертвований выделил на "Дикий шиповник" барон Боулес? — спросила я, скрипнув зубами.

Очевидно, что Аларик не за спасибо подговорил директрису отправить меня в Боулесин, город через реку от его замка.

— Имена жертвователей и суммы являются тайной, госпожа Долран, — официально улыбнулась та, но не выдержав, прорычала: — Он десять лет перечислял нам столько гольденов, что хватает трех девиц учить бесплатно. В ответ просил только одного: немедленно сообщить ему, если здесь появится Лориетта Долран. — И уже спокойнее добавила: — Хочешь отказаться от него? Откажись, но глядя в лицо. Я учила вас не бояться ни короля, ни отребья, ни храма, ни демонов. Неужели ты ничего не вынесла из этих стен?

* * *

Дилижанс высадил меня на станции Боулесина, когда солнце уже клонилось к горизонту, пахло сумерками, но день еще цеплялся за голубые проблески неба между туч. Я сняла номер в гостинице, освежилась с дороги и уставилась в окно. В этом городе я провела три года, когда работала в пансионе, здесь я познакомилась с Алариком... и рассталась. Окна гостиницы выходили на реку, за которой шла дорога в баронский замок. Последний раз я видела этот пейзаж десять лет назад.

Если я и увижусь с Алариком, то на своих условиях. Затянутое тучами небо, изредка вспыхивающие молнии у горизонта — прекрасное время для загородной прогулки. Прошел без малого год с тех пор, как я оставила горящую Стрекозу в овраге. Вскоре началась моя пристойная городская жизнь. Пора встряхнуться.

Я вытащила из саквояжа брюки, в которых тренировала пансионерок, и легкую пелерину. Блуза вполне сойдет за рубаху, ночью никто не будет присматриваться. Обувь в дорогу я по привычке надевала такую, в которой можно пробежать по лесу без ущерба для ног. Перекинув через плечо небольшую холщовую сумку я закрыла окно, заперла дверь и отправилась в сторону моста.

* * *

К замку я подошла, когда от заката осталась лишь полыхающая полоса на западе. Вечером похолодало, но разгоряченная быстрой ходьбой я пока этого не замечала.

Ров давно засыпали, подъемный мост убрали, проложив вместо него удобную дорожку, которая через десять минут ходьбы выходила на тракт. Я потопталась у поворота и пошла наискосок, по траве, за кустами, через сад, подобравшись к замку с другой стороны. Я собиралась покончить с этим делом сегодня, но теперь стояла у стен, смотрела на редкие тускло светящиеся окна и трусила. Моя решимость пропала.

На втором этаже донжона в окне мелькнула тень. Створки распахнулись. Человек постоял, глядя на городские огни за рекой, и скрылся внутри. В темно-серой пелерине и коричневых брюках я сливалась с землей, и меня он не заметил. Камни старого замка пестрели выщербинами, по стенам вился дикий виноград, и я не могла упустить такой возможности.

Упираясь носками сапог в выступы, цепляясь за карниз, я висела за окном кабинета Аларика и рассматривала сидящего за столом мужчину. Стены старинного замка строились в несколько рядов камня на случай осады, а эти окна пробили позже. Камин, письменный стол со стопками бумаг, сосредоточенный Аларик над книгой — я любовалась этой картиной, будто живописным полотном в рамке из серого камня, и толстые стены надежно отделяли мир барона Боулесина от безродной бродяги-наемницы, позволяя ей лишь заглянуть ненадолго.

От стука в дверь я едва не отпрянула, но вовремя спохватилась, что падать вниз со второго этажа так себе занятие. На мягком газоне я не убьюсь, но больно будет.

В кабинет влетела Фелисия и похожий на Аларика мальчик постарше. Женщина средних лет в скромном платье застыла в дверях. Дети обняли отца, он потрепал мальчика по голове, поцеловал в щеку дочь, та помахала ему ладошкой на прощание, и няня увела их спать.

Какая там ржавая пила... От этой сцены внутри прокатился горький огненный шар. Аларик собирался поговорить о нас? Неужели он не понимает, что Лори, которая ломала руки и ноги противникам в драке, всаживала клинок в ассассинов, ставила смертельные ловушки на разбойников, брела в болотной жиже по грудь и полночи пролежала в смеси навоза и грязи, чтоб подобраться к цели незаметно, этой Лори нет места в мире, где отец обнимает детей на ночь, и отблески камина пляшут на их умиротворенных лицах.

Молния сверкнула над головой, от удара грома заложило уши, и поток воды хлынул на землю, на стену замка, на меня. Я стала выбирать, куда поставить ногу, чтоб спуститься вниз, и слишком поздно сообразила, что в дождь люди обычно закрывают окно.

— Давай руку.

Не сомневаюсь, что в случае отказа Аларик просто втащил бы меня внутрь. Я схватилась за его запястье, он за мое, помог мне забраться в окно, и я щедро залила паркет кабинета натекшей с меня водой.

— Идем, — мужчина распахнул дверь, не ту, в которую входили дети, другую. Там оказалась ванная.

— Аларик, послушай...

— Непременно послушаю. Но сначала ты высохнешь. Разувайся и вставай под артефакт.

Он снял с меня накидку, я скинула полусапожки, и вокруг меня разлились потоки теплого воздуха. Аларик вытащил из моего пучка шпильки, и влажные волосы рассыпались по плечам. Я зажмурилась, чтобы отогнать воспоминания, как он перебирал мои пряди много лет назад.

— Ужин?

— Что? — не поняла я. — О. Нет, спасибо, я не голодна.

— Тогда вино. Когда высохнешь, заходи, — он махнул на другую дверь. Кажется, я знаю, что за ней.