Красноармеец - Поселягин Владимир. Страница 13

Всё вокруг было в воронках, наших погибло немало, выжили восемь бойцов, я был девятым. Присоединившись к группе, я тоже сел на траву. Одно меня радовало – на мне были привычные ботинки с обмотками, накрутил в медсанбате, когда добровольцем стал. Если бы меня нашли в немецких сапогах, мне бы точно каюк наступил.

А сапог у меня уже не было. Снабженец медсанбата выкупил у меня все наручные часы (остался лишь подарок моего комдива, но они стали трофеем одного из немцев, я запомнил какого) и все сапоги: и пару, снятую с фельдфебеля, и две других – с шофёра «кюбельвагена» и с поддельного пограничника. Уж больно хорошее предложение тот сделал, я не смог отказать. Пришлось сверху ещё накинуть пистолет «Парабеллум» с запасными магазинами и кобурой, и МП-40 (всё с того же фельдфебеля), а также ранец шофёра «кюбельвагена» с неплохими бритвенными принадлежностями.

К счастью на этом аппетиты снабженца закончились. Вот так и договорились, и я получил обещанное. Снабженцы тут выполняют договорённости, в отличие от комдива. А ещё генерал. Да, я получил медаль «За отвагу», наградил меня ею тот комполка, с позиций которого я ушёл за языком и к кому вернулся, сам ко мне в медсанбат приехал. Как всё это провернул интендант, не знаю, видать, были у него контакты с майором.

Обидно, я столько усилий приложил, а поход за языком закончился пшиком. Ладно хоть медаль смог выбить, пусть и таким нетривиальным способом. Вот так и получается, что, как не крути, медаль я купил. И остался при этом без сапог. Хорошо, что ботинки с обмотками сохранил, ими и пользовался.

Медаль немцы видели. Пока шёл к группе пленных, я отсоединил её от гимнастёрки и прибрал в хранилище. Наградная книжка уже была там, в стопке моих личных документов. Ещё потеряю, или отберут. Главное, чтобы немцы не узнали, что именно я увёл их майора.

Долго нам сидеть немцы не дали. Но и не стали сгонять в колонну и уводить, хотя уже три десятка пленных набралось, тут и медики были, что не успели уйти. Немцы осмотрели погибших советских воинов, собрали оружие и направили нас собирать тела и копать общую братскую могилу. Я попал в группу, что занималась переноской. Нам дали несколько шинелей и плащ-палаток из нашего же имущества, и мы вчетвером переносили тела по одному туда, где другие пленные копали канаву, углубляя её. Тела пока складывали в стороне.

А по дороге шла техника и пехота. Дорогу уже восстановили, ямы от воронок засыпали. Этим тоже занимались пленные. Сами немцы предпочитали сторожить и командовать, работать они не желали.

А я ждал заката. Часа через два стемнеет. Очень болела шея, я морщился, но работал. Среди погибших были и две женщины: одна из деревни, другая из медсанбата. Мне было очень жаль их. Кстати, нас так и не покормили, хотя воду давали.

А когда братская могила была готова (мы похоронили сорок девять погибших), нас заперли в чудом сохранившемся сарае. От деревни вообще мало что осталось. Сарай этот тоже пострадал, часть стены выбило, но немцы сами его отремонтировали: пока нас по работам гоняли, здесь стук молотков и топоров стоял. У сарая выставили часового. Места в сарае было мало, но уставшие люди вповалку падали на землю и засыпали.

Вскоре стемнело. Немцы наконец угомонились, всё стихло.

– Товарищ лейтенант, – потряс я одного из пленных. Тот, как и я, был из варягов.

– Чего тебе? – также прошептал он, просыпаясь.

– Там тихо. Я могу часового снять и дверь открыть. Разбежимся.

– Дело, – оценил лейтенант моё предложение. – Надо бойцов и командиров поднимать.

– Может, потом? А то найдётся какой вражина, крик поднимет.

– Не веришь ты в своих, боец.

– Комдив меня орденом так и не наградил, хоть и обещал, а ведь он генерал. Если уж генералы врут, то чего от бойцов ожидать?

– Эх ты…

Народ мы всё же подняли, всех по очереди. Рот закрывали, будили, объясняли ситуацию – и к следующему. Так что когда я убрал кусок створки ворот, где висел замок, а потом выстрелил в часового из вальтера с глушителем, все уже были готовы. Хлопок выстрела, который довольно явно прозвучал бы в ночной тишине, я заглушил сильным кашлем.

По-тихому прошли вдоль стены. Проходя мимо немца, я склонился над ним. Кто-то уже снимал с него карабин, другой расстёгивал ремень, третий дёргал за сапоги, а мои пальцы скользнули по его кисти и нащупали часы на запястье. Раз уж подарок комдива для меня потерян, эти будут заменой.

Вообще, у меня была мысль тихо слиться и уйти. Я решил двинуть к реке и там отлежаться несколько дней: шея и колено болели, и мне требовалось время, чтобы прийти в себя. А то к своим выйдешь, врач осмотрит и скажет: воевать можешь – иди воюй. В общем, ну их к чёрту. Вот восстановлюсь, там видно будет, а в таком виде я не боец.

Однако слинять не получилось: лейтенант (он тут командовал) ухватил за рукав гимнастёрки и велел нести раненых. Некоторые бойцы из раненых были поначалу бодрячком, а потом сомлели. Вот одного из таких раненых и мне пришлось нести. Мы вчетвером это делали. Молодцы наши, не бросили раненых, уважаю. И я не брошу. И не стоит скулить, что шея и колено травмированы, я не один такой. Ничего, другие несли, и я смогу.

А наши были недалеко: мы до самой темноты слышали близкую канонаду. Нас шатало от усталости, трижды на отдых вставали, но под утро, когда уже светало, вышли к своим. Наш лейтенант, а он из артиллеристов, так распределил бойцов, что пока одни несли раненых, другие осуществили разведку и смогли найти тропку между немецкими частями, там мы и прошли.

Нас уже ждали: один из разведчиков ушёл вперёд и предупредил. Раненых на телеги, о них в курсе были, а нас, разоружив (три карабина у нас было, разведчики ещё добыли), погнали толпой в тыл. И, по стечению обстоятельств, пригнали к опушке рощи, где находился штаб дивизии.

Нас-то, понятное дело, к особистам. А тут вдруг вышел комдив – видать, недавно проснулся и только освежился: шею полотенцем вытирал.

– Эти из плена бежали? – спросил он у старшего особиста.

Его взгляд с безразличием скользнул по мне, и это так меня взбесило, что я едко заметил:

– Короткая же у вас память, товарищ генерал. Как орден обещать, это вы первый, а как награду вручать за немецкого майора, так в кусты.

Взгляд комдива вернулся ко мне, задержался и, наконец, он меня опознал.

– Точно. Одинцов. Помню. Да, нехорошо вышло.

– Товарищ генерал, – откликнулся наш лейтенант, – именно боец Одинцов вскрыл ворота и уничтожил часового, что позволило нам бежать.

– Ну, этот мог, – потирая шею полотенцем, согласился комдив. Позвав двух штабных командиров, он снова повернулся ко мне и сказал: – Извиняться не буду, обстановка требовала скорых действий. Награду вручу, обещал – сделаю. Но орденов больше нет, вчера последний ушёл, наградили за дело. Медаль получишь. Ну и прикажу документы тебе восстановить.

– Документы у меня есть, скрыл от немцев, сохранил.

– Тогда совсем хорошо.

Я достал, как будто из кармана красноармейских шаровар, красноармейскую книжку и передал комдиву, который тут же при всех прицепил к моей гимнастёрке награду, медаль «За боевые заслуги», с подозрением глянув на след от другой награды. А штабные командиры оформили наградные документы, чуть позже передав их мне вместе с красноармейской книжкой. Их я потом убрал в хранилище.

А мне генерал сказал:

– За майора хвалю, но за отсутствие чинопочитания – три наряда.

– Есть три наряда, – козырнул я: пилотку-то мне удалось сохранить.

В целом я был доволен: две медали по совокупности вполне тянут на обещанный орден Красной Звезды.

После того как особисты меня опросили, направили к медикам. У них я задержался: меня осмотрели, поставили диагноз, назначили лечение. Правда, остаться я отказался. Внимательно выслушал рекомендации, а после, получив направление в свою дивизию и выяснив, где она сейчас находится, покинул расположение сорок пятой стрелковой дивизии и отправился искать свою, восемьдесят седьмую. К слову, обе дивизии входили в один стрелковый корпус, так что не так уж и далеко идти. Про полученные наряды никто и не вспомнил, когда я уходил.