Акт бунта (ЛП) - Харт Калли. Страница 91

Я игнорирую неистовые хлопки директора Харкорта и продолжаю.

— Наши родители бросили нас на вершине этой горы и ожидали, что мы будем процветать. У большинства из нас получилось. Мы выполняли все задачи, которые от нас требовались, пока мы были здесь. — Я поднимаю глаза перед следующей частью, выискивая в толпе лица постарше — люди, одетые в полные военные регалии и строгие костюмы, все сидят прямо, как шомпол, как будто они, блядь, хозяева этого места. — Я хочу, чтобы вы знали, что мы также приняли здесь тонну наркотиков и разрушали себе мозги, пока занимались этим. Мы нашли миллион способов нарушить закон и не попасться за это. И одного из нас убили. Да, уверен, что все слышали о смертном приговоре, который был вынесен сегодня утром в Техасе. Думаю, что могу говорить за весь мой выпускной класс, когда скажу, что никому из нас не будет грустно покидать Вульф-Холл. — Я делаю паузу, натягивая на лицо улыбку, которая ни в коем случае не может выглядеть искренней, ни по форме, ни по содержанию. — Я ненавидел почти все занятия здесь, и не мог дождаться конца каждого дня, чтобы убраться отсюда к чертовой матери. Считаю, что мне повезло, что мне не пришлось на самом деле жить здесь, иначе я, вероятно, поджег бы это место.

Директор Харкорт прижимает ладонь ко рту и кричит:

— Он шутит! Ха-ха, конечно, он шутит!

На что я быстро отвечаю:

— Я совершенно не шучу. Отдать своих детей в школу-интернат у черта на куличках, на вершине горы, может показаться отличной идеей, когда ты не можешь их вырастить, но это верный способ закончить с кучей социопатов на руках. Так что. — Я пожимаю плечами. — Плохое решение, народ. Старайтесь лучше.

Джарвис попросила меня выступить с этой речью. Когда я вижу ее, сидящую среди преподавателей, справа, то ожидаю увидеть выражение ужаса на ее лице. По крайней мере, немного профессионального стыда. Однако она открыто смеется. Черт возьми, смеется.

— Я должен был найти что-нибудь мотивирующее и вдохновляющее, чтобы прочитать вам, ребята, этим утром, но, честно говоря, даже не заморачивался. Знаю, как все это скучно для моих друзей, поэтому решил, что буду кратким и милым. С сегодняшнего дня мы свободны. Мы стоим на краю пропасти нашего будущего, ожидая начала нашей жизни, готовые противостоять ожидающим нас вызовам. Родители, которые нас даже не знают, и профессора, которым на нас наплевать, говорят нам стремиться к величию. Стремиться к улучшению. Изматывать себя и идти на жертвы ради достижения высоких целей, чтобы вы, ублюдки, гордились собой. Нам говорят, что путь наименьшего сопротивления — это путь слабых, и мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы избежать этого любой ценой. И я стою здесь сегодня, чтобы сказать: к черту все это, ребята. Теперь мы свободны. Делайте все, что заставляет ваши души петь. Да, и, кстати… — Я засовываю листок с речью в карман, потирая затылок. — Путь наименьшего сопротивления не всегда означает выбор самого простого варианта. Иногда… это означает, что твоя душа находит свой путь домой, к чему-то, что она любит, после того как ты сдерживался слишком чертовски долго. Так что… делайте то, что захотите, полагаю.

Никто не хлопает.

Никто не произносит ни слова.

Все в порядке. Я не ожидал оваций стоя.

Но студенты Вульф-Холла ухмыляются в рукава своих мантий, и я вижу, как Рэн и Дэш надрывают свои задницы от смеха, передавая друг другу косяк в стороне от сцены, и это все, что, черт возьми, имеет значение.

Это все, что имеет значение… пока я не замечаю вспышку рыжих волос, сверкающих на солнце в глубине толпы, и понимаю, что она здесь. Я вижу Пресли Марию Уиттон-Чейз, сидящую рядом со своим ошеломленным отцом, и все чертовски идеально, потому что знаю, что она слышала, что я только что сказал.

ГЛАВА 48

ПРЕС

«Путь наименьшего сопротивления не всегда означает выбор самого простого варианта. Иногда это означает, что твоя душа находит свой путь домой, к чему-то, что она любит, после того как ты сдерживался слишком чертовски долго».

Эти слова звенят у меня в ушах, пока мы спускаемся с горы. Папа по-прежнему решительно молчит на водительском сиденье рядом со мной. Это неидеально, что он слышал речь Пакса перед преподавателями академии и родителями наших одноклассников, но… честно говоря, я слишком устала, чтобы заботиться о том, что папа думает о Паксе. Прошедшая неделя была ужасной. Полицейский отчет за полицейским отчетом. Бесконечные вопросы с самых разных сторон. Мама, рыдающая по телефону, терзаемая чувством вины из-за того, что понятия не имела, через что мне пришлось пройти. Тишина между всем этим пронзила мои барабанные перепонки, слишком громкая, слишком очевидная, заставляющая меня хотеть кричать. Отец спотыкается по жизни, как зомби, ничего не говорит, слишком потрясен, чтобы отреагировать на новость о том, что его сын годами подвергал сексуальному насилию его дочь. Я была поражена этим утром, когда он объявил, что я должна собраться и пойти на выпускной. Он сказал, что это обряд посвящения, о котором в будущем я буду сожалеть, если упущу его, и нам самое время попытаться вернуться в нужное русло.

Папе потребуется много времени, чтобы «вернуться в нужное русло» после этого. Намного дольше, чем это заняло у меня. Однако я уже много лет боролась с этим безумием. Для него это открытая рана, которая не затянется за одну ночь. Он думает, что я не слышу, как он мчится в ванную, чтобы его вырвало три или четыре раза в день. Но я слышу.

Пакс неслучайно употребил эту фразу. Уверена в этом. То, что он сказал в микрофон прямо перед тем, как сбежать со сцены, заставило волосы у меня на затылке встать дыбом. Эти слова были предназначены для меня.

— Значит, ты влюблена в этого болтливого негодяя? — бормочет папа, направляя машину вниз по дороге.

Я чуть не выпрыгиваю из своей кожи. Потому что была так погружена в свои мысли, а папа в последнее время вообще такой тихий, что, когда я слышу, как он говорит, меня это до чертиков удивляет.

— Что?

— Пакс, — осторожно произносит он его имя.

На самом деле мы мало говорили о нем, но папа знает, что между нами что-то есть. Пакс был со мной в полицейском участке в Нью-Йорке. Папа знает из множества заявлений, которые мне пришлось дать, что Пакс спас меня. Не только в Нью-Йорке, но и в ту ночь за пределами больницы. Никто не подумал упомянуть моему отцу, что меня выбросили из движущегося транспортного средства или что я была так близка к смерти, из меня лилась кровь, когда мальчик, курящий сигарету, пришел мне на помощь и спас меня от смерти.

Папа старательно смотрит прямо перед собой, в лобовое стекло, но повторяет свой вопрос во второй раз.

— Ты влюблена в него?

Это не тот вопрос, который я когда-либо предвидела, что мой отец задаст мне. К моему удивлению, я не испытываю неловкости, отвечая ему.

— Да. Уже некоторое время.

Он кивает, а через секунду говорит:

— Тогда ладно.

Прежде чем я успеваю спросить его, что это значит, он жмет на тормоза, сбавляя скорость, а затем начинает выполнять крутой разворот на крутой дороге.

— Вау! Папа! Какого черта ты делаешь?

— Я провел свое исследование. И знаю, где он и его друзья живут. Все трое доставляют неприятности, но…если ты любишь его…

У него едва хватает места, чтобы развернуть машину; ограждение пугающе близко.

— Папа!

— Да ладно, милая. — Он закатывает глаза. — Я долгое время служил в армии. И знаю, как вести машину в крутом повороте.

Не прошло и тридцати секунд, как он сворачивает на дорогу, ведущую к Бунт-Хаусу.

Я понятия не имею, что происходит. И слишком ошеломлена, чтобы понять, что он делает. Все еще пытаюсь понять это, когда папа останавливается перед домом из стекла, окруженного деревьями, и кивает в сторону здания.