Ночная Сторона Длинного Солнца - Вулф Джин Родман. Страница 45

Шелк с трудом встал на ноги.

— Да.

Водитель вышел и открыл перед ним дверь.

— Я не думал, что боги вообще существуют. На самом деле.

— Тем не менее они верят в тебя. — При помощи водителя Шелк, преодолевая боль, шагнул на первую истертую ступеньку входа в мантейон с улицы. Он дома. — Кажется, ты веришь в бесов, но не веришь в бессмертных богов. Это глупо, сын мой. В действительности, это верх глупости.

Внезапно водитель упал на колени. Опираясь на трость, Шелк произнес самое короткое из широко используемых благословений и начертал знак сложения над головой водителя.

Водитель встал.

— Я могу помочь тебе, патера. Ты идешь в… дом, или что-то в этом роде, а? Я могу помочь тебе добраться.

— Я доберусь, — сказал ему Шелк. — А тебе лучше всего вернуться обратно и лечь спать.

Водитель любезно подождал, пока Шелк не отошел подальше, и только потом включил воздуходувки. Шелк, ковыляя к узким садовым воротам, входя в них и запирая за собой, обнаружил, что его поврежденная нога закостенела. Добравшись до беседки, он спросил себя, неужели он был настолько глуп, что отказался от помощи водителя. Он очень хотел отдохнуть, хотя бы минуту, на одной из удобных скамеек под лозами, на которых сидел чуть ли не каждый день, разговаривая с майтерой Мрамор.

Но голод гнал его вперед; еда и отдых были так близко. Кровь, подумал он, мог бы проявить к нему побольше гостеприимства и дать что-нибудь поесть. Крепкий напиток не самое лучшее предложение для человека с пустым желудком.

В голове гудело, и он сказал себе, что немного еды поможет ему почувствовать себя лучше. А потом он пойдет в кровать и заснет. И будет спать до тех пор, пока кто-нибудь не разбудит его. Это была правда: пока кто-нибудь не разбудит его. А вся сила — в правде.

Знакомый затхлый запах дома — как поцелуй. Он опустился на стул, вытащил азот из носка и прижал к губам, потом уставился на него. Он видел его в ее руке, и, если верить врачу, это ее прощальный подарок. Как нелепо, что у него должна быть эта вещь, такая красивая, такая драгоценная и такая смертельная! Наполненная забытым знанием более раннего мира. Ее надо спрятать, и хорошо спрятать, прежде, чем он уснет; он совсем не был уверен, что сможет вскарабкаться по крутой и кривой лестнице на верхний этаж, и еще меньше, что сумеет вновь спуститься для приготовления еды и не упасть; но он безусловно был уверен, что не сумеет заснуть, пока азот будет рядом, — разве только сможет убедить себя, как бы его ни одолевали сомнения, что азот не украдут.

Со стонами и приглушенными мольбами к Сфингс («Уже наступил сфингсдень, — решил Шелк, — а Сфингс, в любом случае, богиня храбрости перед лицом боли»), он медленно поднялся наверх, достал из-под кровати заржавленный и совершенно пустой сейф, в котором предполагалось хранить дополнительные фонды мантейона, запер в нем азот и вернул ключ в тайник под кувшином для воды, стоявшим на ночном столике.

Оказалось, что спускаться легче, чем он думал. Перенеся большую часть веса на трость и перила и передвигая здоровую ногу на один шаг за раз, он двигался довольно быстро с минимумом боли.

Опьяненный успехом, он проковылял в кухню, поставил трость в угол и, слегка поработав насосом, вымыл руки. Тенеподъем заглядывал в каждое окно, и, хотя Шелк всегда просыпался довольно рано, стояло более раннее и поэтому более свежее утро, чем он видел за последнее время. Шелк, с восторгом, обнаружил, что не очень устал и даже не очень хочет спать.

Он еще раз поработал насосом, плеснул воды на лицо и волосы и почувствовал себя лучше. Да, он устал и зверски голоден. Тем не менее он сможет справиться с этим новым днем. Быть может, даже будет ошибкой, если он пойдет спать сразу после еды.

Зеленые помидоры ждали его на подоконнике, но вроде бы их было четыре? Ошеломленный, он порылся в памяти.

Сейчас осталось только три. Может ли такое быть, что кто-то вошел в сад, собираясь украсть единственный незрелый помидор. Майтера Мрамор готовит для сивилл. Шелк мгновенно представил себе, как она склоняется над дымящейся сковородкой и шевелит его помидор, нарезанный вместе с грудинкой и луком. Рот наполнился слюной, но не было ничего менее вероятного, чем майтера Мрамор, ворующая его помидор.

Морщась на каждом шагу и посмеиваясь над собственными гримасами, он прихромал к окну и внимательно оглядел подоконник. Там лежали остатки четвертого помидора: дюжина зернышек и куски кожицы. Более того, в третьем была проедена — нет, просверлена — дыра.

Крысы, конечно, хотя это не выглядело как работа крыс. Он вырезал поврежденную часть, разрезал оставшуюся и два непострадавших помидора — и только тут, с опозданием, сообразил, что надо зажечь огонь в печи.

Угли были безжизненно серыми, без единого проблеска, и Шелку показалось, что они всегда были такими. Другие говорили, что обычно зажигают новый огонь от тлеющих угольков предыдущего; его собственный никогда не оставлял после себя эти легендарные долгоживущие угли. Он положил несколько припасенных кусочков использованной бумаги на холодные угли и сверху добавил растопки из ящика рядом с печью. Дождь раскаленных добела искр, вылетевший из воспламенителя, вскоре зажег прекрасное пламя.

Подойдя к поленице, он почувствовал вороватое движение, остановился и, быстро обернувшись, сумел посмотреть назад. Что-то черное быстро и крадучись двигалось по верху кухонного шкафа. Шелк очень живо вспомнил белоголового грифа, сидевшего на верхушке дымовой трубы; но это могла быть только крыса. Крысы уже жили в доме, когда он пришел сюда из схолы, как и, без сомнения, когда из схолы пришел патера Щука.

Потрескивающий трут ждать не будет, крысы или не крысы. Шелк выбрал несколько хорошо выглядящих поленьев, перенес их внутрь (один раз едва не упав) и тщательно расставил. Крыса, несомненно, уже ушла, но он все же взял трость Крови из угла и, на обратном пути, остановился у окна на Серебряную улицу, чтобы рассмотреть непонятную побитую голову на конце остроугольной рукоятки. Быть может, собака или, возможно…

Он повернул трость и поднял ее повыше, чтобы поймать сероватый свет дня.

Или, возможно, львица. Слегка поколебавшись, он решил считать ее головой львицы; львица была символом Сфингс, сегодня — ее день, и эта мысль обрадовала его.

Львы — большие коты, а большие коты нужны там, где крысы; эти твари слишком велики и сильны, чтобы обычные кошки могли справиться с ними. Без настоящей надежды на успех, он пошуровал по верху кухонного шкафа.

Кто-то вспорхнул, послышался звук, похожий на клекот. Еще один удар, и вниз спланировало одинокое черное перо.

Шелку пришло в голову, что крыса могла утащить туда мертвую птицу, чтобы спокойно съесть. Возможно, в одной из стенок шкафа есть крысиная дыра, но, с другой стороны, птица была слишком велика, чтобы ее можно было протащить через нее.

Он замер, прислушиваясь. Крысы не клекочут, это точно. Потом он взглянул в мусорное ведро; птицы там не было.

Если бы не сломанная щиколотка, он бы взобрался на стул; но сейчас дела (и он сам) были таковы, что об этом не могло быть и речи.

— Ты там, наверху, птица? — спросил он. — Отвечай!

Никакого ответа. Вслепую он опять пошуровал тростью по верху шкафа, и на этот раз отчетливо услышал клекот.

— Спускайся, — твердо сказал Шелк.

— Нет, нет! — ответил хриплый голос птицы.

— Я думал, что ты умер.

Молчание на верхушке шкафа.

— Ты украл мой помидор, а? И сейчас ты думаешь, что за это я сделаю тебе больно. Обещаю, я тебя не трону. Прощу тебе воровство. — Шелк попробовал вспомнить, что едят ночные клушицы. Семена? Нет, птица оставила семена. Падаль, вне всякого сомнения.

— Резать я, — гортанно предположила птица.

— Принести тебя в жертву? Нет, клянусь. Писания запрещают бесплодные жертвы, и я не собираюсь пробовать еще раз. Я считаю, что меня очень жестоко наказал за это один из вашего рода. Я не настолько глуп, чтобы пытаться это повторить.