Совершенные (СИ) - Суржевская Марина "Эфф Ир". Страница 70

Нет, я не могу позволить себе подобного!

– Мне нужна вилка. Я не собака, чтобы есть руками, – дрожа от голода и едва не захлебываясь слюной, произнесла я.

Август обернулся и посмотрел на меня. Очень внимательно. А потом нашел на дне ящика гнутую ложку и протянул.

– Так уж и быть. Сойдет, – милостиво кивнула я и увидела, как дрогнули в улыбке его губы.

Первую банку я съела, даже не поняв, что именно попало ко мне в рот. Кажется, тушеная говядина с рисом… Еда – холодная, дешевая и почти безвкусная – показалась божественной. Она наполнила мой пустой как бездна желудок и подарила надежду на то, что я все-таки выживу.

– Вторую я поставлю на огонь, – сказал Август. – И не смотри так, словно собираешься убить меня этой ложкой. Горячая еда поможет тебе согреться.

Я проворчала что-то типа «немедленно отдай мою банку, иначе я перегрызу тебе горло», но Август сделал вид, что не расслышал. Вторую консерву я пыталась есть неторопливо, надеясь, что кусочков перетушенного куриного мяса хватит, чтобы восполнить сожжённые ресурсы. Разум понимал, что это невозможно, но я продолжала надеяться. Увы, еда просто растворилась в моем организме. Третью банку я схватила так же жадно, как и первую. Сунула внутрь ложку и… остановилась. Август сидел напротив и жевал так медленно, словно вовсе не был голоден. Я покосилась на пластиковый ящик. Внутри лежали сухие галеты и темнел один железный кругляш с белой полосой.

Значит, Август съел всего одну консерву.

Я медленно поставила банку на доску, заменяющую тут столик.

– Кажется, наелась.

Август поднял на меня взгляд.

– Наелась?

– Да. Не хочу больше… мяса.

– В ящике есть сладкое сгущенное молоко. Я открою.

Мой рот наполнился слюной от одного лишь названия.

– Сначала ты, – капризно произнесла я. – Вдруг пропавшее.

Он дернул колечко на крышке, понюхал.

– Свежее.

– Нет, сначала ты, – возразила я, со своего места ощущая божественный сладкий запах и пытаясь не сглатывать голодную слюну.

Август глянул озадаченно, поднес банку ко рту. И замер. Медленно опустил руку и посмотрел сначала на меня, потом на открытую консерву с ложкой внутри.

– Кассандра, – сказал он. – Ты ведь врешь.

Я широко распахнула глаза. И как он догадался? Дамир всегда верил моим капризам. Может, потому что Дамир верил, что настоящая Кэсс именно такая. Стервозная, капризная, жестокая. Он не видел во мне иного и потому принимал за чистую монету любую глупость и гадость. Дамир ни на миг не поверил бы, что я могу отказаться от столь нужной мне еды ради другого человека. Что совру ради того, чтобы ему не было больно. Или чтобы он тоже поел.

Дамир видел лишь мою темную сторону – и с ним она с каждым разом темнела все сильнее. Тот, кто видел худшее во мне, это худшее и получал.

А вот Август… О Август! Он почему-то видел во мне что-то совсем другое. То, во что я и сама давно не верила. Мою светлую сторону.

– Если ты сдохнешь от истощения, некому будет довести меня до города, – быстро произнесла я, боясь выглядеть жалкой. Или доброй. Боясь, что он поймет мои истинные мотивы. Пусть думает, что я всего лишь забочусь о собственной шкуре! И только.

– Я не сдохну. – Он не спускал с меня внимательного взгляда. – Мой ресурс гораздо больше, не беспокойся. Ешь.

– Даже в мыслях не было о тебе переживать, – буркнула я. Его понимающий взгляд почему-то сильно меня нервировал.

– Правда? – Он поднял брови. – Кассандра, мне что, кормить тебя с ложечки?

– Кто тебе позволит? – проворчала я, пряча нос в одеяло.

– А я без позволения. – Он все-таки улыбнулся, и я фыркнула. Похоже, этого мужчину мне провести не удастся.

– Ладно. Компромисс. Делим все пополам. Договорились? Эта консерва твоя. Сладкое едим пополам.

Было видно, что он собирается отказаться, но потом глянул на мои упрямо сведенные брови и кивнул. Сгущенное молоко мы ели возмутительно медленно, смакуя каждую каплю, попадающую на язык, и запивая лакомство теплой водой. Ложка мне, ложка ему. Еще ложка мне… Сладость растекалась на языке, щекотала горло, нежила. И мне казалось, что я в жизни не ела ничего лучше. Словно сам древний бог явился накормить меня дивной амброзией…

Но увы, как ни растягивали мы удовольствие, оно все-таки закончилось.

Буря накрыла горы, ветер завывал так, что казалось, маленький домик не устоит и отправится в полет, хлопая двускатной крышей. От еды и скудного тепла безудержно потянуло в сон.

– Переждем ночь, тебе надо отдохнуть, – сказал Август. – Утром двинемся по шельфу вниз, с каждым километром будет теплее.

– Не говори мне слово «километры», – проворчала я, прикрывая глаза. Веки казались тяжелыми. И все же я не позволяла себе уснуть. – Почему ты не раздеваешься?

– Я…останусь в одежде. Она уже почти высохла.

– Не дури и снимай мокрое, Август. – И тут меня осенило: – Ты что же… смущаешься?

Он отвернулся, делая вид, что не слышит, а я едва не рассмеялась.

– Истиннодух, и правда смущаешься! Брось, я уже все видела. Ну почти. Раздевайся, одежду надо высушить, ты сам сказал. Иначе ты заболеешь и сляжешь с температурой.

– Я же сказал – она почти высохла.

– Да мокрое все, я отсюда вижу!

– Тебе кажется. К тому же я поел и теперь вполне способен себя согреть.

– Август, немедленно раздевайся! – командным голосом рявкнула я, но, увы, на этого человека мои властные нотки тоже не действовали. Он лишь фыркнул. Не выдержав, я все-таки рассмеялась. – Кошмар, я ощущаю себя старым развратником, соблазняющим невинную девицу! Не бойся, я не буду трогать твои прелести!

– Мои прелести? – поднял он брови.

– Ну да. Те, которые ты так отчаянно от меня прячешь. Не трясись, я не буду тебя совращать. В данный момент ты интересуешь меня лишь с гастрономической точки зрения.

– С какой?

– Плотоядной. Раздумываю, сумею ли тебя разделать и съесть, если нас завалит снегом, и мы застрянем в этой развалюхе.

– И как? Сумеешь?

– Вряд ли, – с истинным сожалением вздохнула я. – К тому же, если я тебя съем, то как найду дорогу в город?

– То есть причина лишь в этом? – насмешливо протянул он. – И это снова забота лишь о собственном благополучии?

– Даже не сомневайся. А теперь живо стягивай тряпки и лезь под одеяло. Раз я не могу тебя слопать, то хотя бы послужишь дополнительным источником тепла.

Он моргнул, рассматривая меня, потом хмыкнул, но все-таки стянул промокший свитер, аккуратно развесил рядом с моей одеждой у очага. Стянул ботинки. Подумал… и не стал снимать штаны. Я демонстративно закатила глаза. А потом скользнула взглядом по красивой мужской фигуре. Задержалась на рельефных плечах, прошлась по выемке позвоночника до самой поясницы и ремня. Прочитала парочку черных строк на лопатках. И подумала: хорошо, что штаны он оставил при себе…

Август опустился рядом, и я накинула на него край одеяла. Буря завывала как стая обозленных волков, скалящихся на наше ненадежное укрытие.

Я легла боком, потому что подстилка была узкой для нас двоих.

Тлеющий угольный кирпич давал слишком мало тепла даже для крохотной лачуги. Поэтому я дрожала, все еще не в силах согреться. Подтянула коленки к груди, хотя это почти не помогало.

Странно, но сон не шел. Тело гудело от усталости, но заснуть почему-то не получалось.

Август тоже лег и некоторое время мы слушали, как воет ветер. Я потерла замерзшие ладони, не желая признавать, что боюсь.

– Не могу уснуть, – прошептала я. – Не могу, когда ты…Когда все это…Черт. Расскажи что-нибудь.

– Я знаю притчу о Великом Отшельнике, много молитв и историй из священного Писания. Но вряд ли они тебе понравятся.

Точно. Мне они совсем не понравятся.

– Это те, где всем воздается по заслугам, а за благие дела человек получает милость Истинодуха?

– Да.

– Глупость несусветная. – Я все-таки закрыла глаза, старясь не думать о его близости. Не вслушиваться в стук его сердца. – Хорошо, что я в это не верю. Я рано поняла, что быть хорошей чрезвычайно невыгодно. Что это самая хреновая идея – быть хорошей. Чем лучше человек, тем больше к нему требований. С каждым хорошим поступком окружающие будут ждать большего, большего, еще большего! Это ненасытная прорва, которая никогда не наестся. От хорошего человека ждут безупречности, а стоит ему оступиться – и его не простят… Твоя вера утверждает, что хорошим воздастся, но это вранье, Август. Моя мама была хорошим человеком. Знаешь, как ее называют? Несравненная Аманда. Миротворец и спасительница, смелая и отважная Аманда. Пример, на который я должна была равняться с самого детства.