Любовник под прицелом (СИ) - Трапная Марта. Страница 56

– Так она все-таки умерла? – тихо спросила Эльза.

– Я думаю, да, хотя я не видел ее после того дня... – голос Яна сорвался. – Даже официальных похорон не было. Я был в школе, когда меня нашел поверенный одного независимого банка и сказал, что мама оставила мне наследство, но смогу вступить в права после совершеннолетия. Нам обоим повезло, что он разговаривал со мной в школе, никто не знал. Потому что позже отец очень злился, когда узнал, что все мамины средства находятся на отдельном счету и он не имеет на них никаких прав, потому что это «фамильные деньги Сен-Лари», она сама получила их по завещанию и могла тратить по своему усмотрению, но передавать она их могла только тем, кто был Сен-Лари по крови. Может, если бы отец надавил сильнее, то я бы сдался, но очень скоро у него появились другие проблемы, куда серьезнее утекшего наследства.

– Не рассказывай про политику, – попросила Эльза, – рассказывай про себя.

Ян помотал головой.

– Я не могу без политики, я был внутри этого всего. Я многого не понимал тогда и не видел всей картины. Но я помню, например, как тяжелее становилась обстановка в резиденции. Я помню, как отец отдавал приказ пустить газ в казармы военных частей, которые подозревались в подготовке переворота. И как потом в новостях сообщали про трагический несчастный случай в арсенале, в результате которого погибло несколько тысяч военных. Назревал переворот, это понимали все, даже я, хотя вслух никто ничего не говорил. На одном совете они всерьез обсуждали план отравления питьевой воды в городских водопроводах, чтобы жители зависели от пресной воды, выделяемой правительством... Кажется, ее должно были развозить в специальных бутылях и больше всего споров вызвал вопрос, сколько воды достаточно на человека для еды и мытья. Вопрос этичности даже не поднимался. Кажется, под эту вспышку отец планировал ввести чрезвычайное положение. Всех запереть по домам, запретить контакты. Кажется, это должна была быть холера или дизентерия.

Эльза прикусила губу. Это не просто звучало чудовищно. Это и было чудовищно. Алекс Хаджи не зря получил свое второе имя. Он и был смерть.

– В тот момент я понял, что не хочу иметь ничего общего со своим отцом и с людьми, которые его окружают. Но в тот момент я понял и другое, что я не хочу жить в стране, где в любой момент твое же правительство отравит воду в твоем доме, чтобы взять тебя на поводок. Я видел только одну сторону зла – своего отца. Но я не был уверен, что те, кто противостоит ему, будут лучше его. Понимаешь, – он посмотрел на Эльзу, – я ведь практически не знал других людей. И ничего не знал об оппозиции. А если все правители – такие? Если надо быть таким человеком, чтобы управлять страной? Поэтому я решил... – Ян вздохнул, – попросить политического убежища. Мне было четырнадцать. У меня даже был паспорт. Я имел на это право. А если бы мне отказали, я припрятал несколько козырей в рукаве.

– Мамино наследство? – спросила Эльза.

– Нет, не думаю, что твою страну интересовали мои деньги, – улыбнулся Ян. – У меня были планы резиденции. Коды от всех замков, начиная от ворот и заканчивая отцовским кабинетом. Расположение камер наблюдения. Расположение снайперов и пунктов охраны. Количество военных охранявших резиденцию. И все в таком духе... Я выбрал твою страну, потому что ходили слухи, что они поддерживают оппозицию. Им могли бы пригодиться эти сведения.

– И? – шепотом спросила Эльза.

– И они пригодились, – кивнул Ян. – У меня был план. Отец сказал, что хочет меня отправить на досрочные каникулы в наш домик в горах. Мол, у меня усталый вид, я стал нервным, природа пойдет мне на пользу. И я понял, что пора. Я сбежал после первого урока, как сейчас помню. Вообще, хорошо помню тот день, поздняя осень, воздух такой, как будто вымытый до хруста. Я прибежал к одному из боковых входов в посольство, и охранник попытался отправить меня к центральному входу. Но я же не зря сын своего отца. Я убедил его не просто разрешить мне войти, а проводить меня внутрь и вызвать нужного человека.

Тот сотрудник, что вышел ко мне, сначала не понимал, чего я хочу и о чем говорю. Пока я просто не попросил его включить телевизор, любой местный канал, или дать любую местную газету. Он сходил к стойке и принес мне газету, а я развернул ее и показал фотографию моего отца. К счастью, там же был и я. Я даже помню, как он присвистнул и сразу же взял меня за руку и повел в другой кабинет, на другом этаже. А потом мне казалось, что время тянется очень медленно – несколько часов меня расспрашивали, почему я решил прийти, не вру ли я и все такое. Конечно, они подозревали, что я могу быть заодно с моим отцом. Но... я был всего лишь подростком четырнадцати лет. И мне поверили. А потом начались серьезные разговоры совсем с другими людьми. Когда я увидел тех двоих мужчин... – Ян покачал головой, – я сразу понял, что вот теперь можно выкладывать карты на стол и договариваться об условиях. Я получил все, о чем просил, и даже больше – гарантию пожизненного обеспечения безопасности. Они тоже получили гораздо больше того, что я принес в своем школьном рюкзаке. Они получили почти все, что было в моей голове. Меня расспрашивали обо всем. Буквально все об отце и советниках. Распорядок дня, привычки, характеры. Комментарии ко всем картам. Все президентские резиденции на картах. Я даже не подозревал, сколько ценного я знаю, пока они не начинали об этом спрашивать.

На следующий день, вернее, следующей ночью меня увезли из страны. Еще через два дня я узнал про восстание. Я не отлипал от телевизора, наверное, даже поспать. Мой куратор заставлял меня есть, мыться и спать, но не спрашивал ни о чем.А потом ко мне пришел психолог... Как сказал куратор, я постоянно плакал, но я даже не замечал. Когда стало понятно, что восстание удалось, я успокоился. Мне не было жаль отца. Совсем. Но героем я себе тоже не казался. Я думал, что это все случилось бы и без моих карт и моей информации. Намного позже, уже слушая лекции по истории, я узнал, что все-таки план с отравлением водопровода сорвал я. Ну, знаешь, как это пишут: информатор из круга, приближенного к диктатору, сообщил оппозиции о коварных планах диктатора, благодаря чему удалось предотвратить трагедию и избежать жертв... – В последних словах Яна прозвучало столько горечи, что Эльза замерла.

О чем он жалеет? Об отце? О своем поступке? Считает себя предателем?

– Ты жалеешь, о том, что сделал? – спросила Эльза.

– Нет, что ты! – вскинулся Ян. – Ни разу, ни одного дня. Но это же ничего не отменяет, понимаешь?

– Чего не отменяет? – спросила Эльза.

– Я остался сыном своего отца, вот чего. – Ян вздохнул. – Сыном диктатора. Во мне течет его кровь. Во мне его гены. Я его прямой наследник. Если бы я стал гениальным врачом, который спас тысячи больных, это все равно ничего бы не изменило. Не отменило бы смертный приговор.

– Что? Какой смертный приговор, ты что? Это правда? Как такое возможно? Ты же был ребенком?

– В традициях моей страны кровная месть, Эльза. До седьмого колена, и это не шутки. После восстания все решили, что для меня закончились тяжелые времена. Меня отправили к бабушке, она была счастлива. Если честно, я тоже. Через три месяца было первое покушение. Мы с бабушкой чудом выжили, но стало ясно, что под своим именем мне жить нельзя. Мне сменили паспорт, легенду и отправили в закрытый пансион для мальчиков. Я менял имена... кажется, четыре раза до того, как стал Яном.

– А что случилось, что ты перестал быть Яном?

– На приеме у мэра, – грустно улыбнулся Ян, – мои соседи за столиком опознали во мне Сен-Лари и почти вычислили, чей я сын.

– Мир большой, – сказала Эльза, – ты думаешь, от того, что тебя узнали какие-то старички, наемные убийцы из Илирии немедленно бы отправились тебя убивать?

– В Илирии есть целая организация, которая занимается моими поисками. Я серьезно. Для них это дело всей жизни – убить меня, чтобы отомстить за убитых родственников. И ты знаешь, – вздохнул Ян. – Я их понимаю.