Внучка жрицы Матери Воды (СИ) - Кольцова Лариса. Страница 48
— Я почему-то забыла всё, — Гелия обернула ко мне своё белейшее личико с прохладным взором и блуждающей виноватой улыбкой. До неё дошло, что она меня обидела. — Были ли наши с ним отношения хоть когда нормальными? Ведь не могли не быть? — обратилась она ко мне, как будто я была очевидцем её прошлого. — Теперь я постоянно думаю о том, что не надо было мне и пробовать с ним с самого начала. Как будто это способно отменить уже свершившееся. А случись всё иначе, Нэилю не пришлось бы вечно пребывать в какой-то запретной зоне, которую стережёт бдительный и немилосердный страж. А я хочу открытого присутствия Нэиля в моей жизни! Хочу полноты нашей любви! Как это сделать?
Я плохо понимала смысл речей Гелии. Ей вообще была свойственна странно-размытая манера речи. Но ведь таковой была и её натура!
— Разве у тебя нет полноценных отношений с Нэилем? А что есть? Чистая дружеская привязанность? Хочешь сказать, что ты не изменяешь Рудольфу как мужу, а только сердцем к нему охладела?
— Если ты думаешь, что у нас с Нэилем нет настоящих отношений, тогда ты ничего не понимаешь! Наша с ним любовь не имеет и подобия с тем, что у меня было прежде.
— А что было?
— То, повторения чего мне уже не хочется! А в этих тлеющих, чадящих, а всё равно длящихся отношениях с Рудольфом нет самого главного, — глубинного отклика ему! Внешнее трение уже не становится внутренней музыкой.
— А как звучала та музыка, ты помнишь? У тебя была с ним интимная гармония? — я обнаглела, но она сама оголилась.
— Нет, не помню. Кто-то стёр из моей памяти её звучание начисто. И я знаю, кто. Нэиль! Мне его всегда мало и не хватает даже тогда, когда я в его объятиях. Почему я не встретила его раньше? Но где? Если бы мы жили в столице! А то в диких горах. Зачем я попала в эту ловушку? Я была такая юная. Я открылась Рудольфу целиком со всем, чем и обладала. А он завалился в моей душе, как на диване и помыкал мною, будто я не была человеком. Ему всё время что-то не хватало во мне. Чего? Я отдала всю себя. Он врёт, что я плохая мать. Он сам же запретил, чтобы дочка жила со мною. Он хочет и меня прятать всю жизнь в тёмной провинции, лишить меня всякой жизни, свободы.
— Если он тебе не подходил — по запросам твоей души, по уму, по разным сложным причинам, зачем ты родила ему ребёнка? — возмущённо пытала я Гелию.
— Хочешь сказать, что я дура, не достойная такого умника? Это он тебе, что ли, успел внушить? Я родила свою дочь, потому что ничего не понимала, будучи и сама ещё девчонкой. А он-то всё понимал! Знал, к чему приводят такие отношения, в которые он меня и втянул! И даже не соблюдал элементарных предосторожностей, потому что был уверен, что от связи с местными девушками не появляются дети! А они ещё как появляются! Мне доктор рассказывал. У пришельцев от наших женщин рождаются дети. Редко, но случаи были и, наверное, есть. Если ты думаешь, что он был рад свалившемуся на него отцовству, то нет! Он воспринял это сущим несчастьем для себя.
— Как же любовь… — еле слышно произнесла я.
— А вот так же! Он мечтал покинуть здешние места и забыть обо всём. Он был безразличен к появлению неполноценного, так он считал, гибридного потомства. А ты разделяешь его убеждение, что он высшее существо в сравнении с нами?
— Нет, я…
— Тогда тебе надо бежать от него, как не сумела сбежать я! Иначе ты станешь таким же экспериментальным образцом для него, как я. Только новенькой совсем, в чистейшей обёртке, которую он сорвёт с тебя, чтобы сунуть свой любопытный нос в твоё нутро! А что там припрятано такого, чего он пока что не пробовал?
— Зачем же ты просила меня… — я не находила слов. Я не сразу и заметила, что Гелия перешла на такие откровения, которых невозможно было представить раньше. Она совершенно не шифровалась, как было прежде, как было с другими. Она будто знала, что я посвящена в тайну пришельцев. Только вот откуда она могла знать? Но ничего меня не удивляло. Такое качество как удивление покинуло меня после того, во что посвятил меня Тон-Ат. Как будто он завёл меня за ту самую ширму, где и находилась дверь, а открыв её, привёл меня в другой мир, лишь похожий на прежний, но необратимо структурно изменившийся.
Гелия продолжала, — Все пришельцы любили меня, все желали быть моими избранниками. Он до сих пор это помнит, он не хочет отдавать меня никому, даже не любя…
— Так он тоже не любит тебя? — не спросила, а утвердила я с надеждой.
— Конечно! Иначе он желал бы мне счастья! Иначе я смогла бы рассказать ему всё, что и произошло со мною в тот далёкий и самый прекрасный день, когда я встретила Нэиля. Иначе я не боялась бы его настолько, что у меня холодеют конечности, когда он смотрит на меня как палач, пытаясь вытащить из моей души мою тайну. А не было бы страха, было бы доверие, не было бы и тайны, что мой подлинный муж Нэиль, а этот как приступ какой-то неотвязной хронической болезни. Я попала в какую-то западню. Не знаешь ты, как долго он меня тискает, душу треплет… А Нэиль? Он лелеет меня, нежнейшие ласки, прекрасные слова, понимание во всём. Мы одна душа, мне легко, будто бы я родилась с ним вместе. Как будто мы два крыла одной птицы — нашей общей души.
— А в реке или в озере ты любила? Говорят, редкое удовольствие…
— Кого? — уставилась на меня Гелия.
— Обоих.
— Я люблю лишь Нэиля! А этот давит, душит, мне нечем с ним дышать, но грозит задушить на самом деле, если узнает, что у меня есть другой. Я пошла к Франку, к врачу, у которого я и рожала дочку. Правда, я этого совсем не почувствовала, поскольку Франк сделал так, что мне не было больно. Он не хотел, чтобы я испытала страдания. Он любит меня, поэтому я ему доверяю. Я рассказала ему про Нэиля. А он сказал, только ты сама можешь разрешить свою нелёгкую проблему. Сама. Тут я не могу избавить тебя от боли. Я сказала, как быть? У Рудольфа железная ручища без жалости, он может одним нажатием убить и распылить тело в пропасти. Никто ни о чём не узнает. Доктор только засмеялся и сказал, что подобное невозможно. Что Рудольф не убийца, и у них такие преступления немыслимы. Впервые доктор смотрел на меня с каким-то презрительным холодом. Доктор не понимает, если я во всём признаюсь, Рудольф может убить Нэиля! В Паралее полно преступников. На них можно свалить всё. Мне страшно!
— Нет! — закричала я, — тот доктор прав, Рудольф не убийца! Ты что несёшь? Разве он Чапос?
Гелия вдруг заплакала и, даже плача, оставалась красивой. Её мерцание завораживало и меня, девушку. Можно было и понять Нэиля с его терпением и с его надеждой, что она избавится от прошлого и будет только его. А ведь Нэиль так сильно нравился другим девушкам и женщинам. Да всем он нравился! После того фильма-дебюта его до сих пор узнавали на улицах, хотя он и говорил всем, что они ошибаются, и он не он, а другой. Он же поменял свою жизнь. Если бы он разлюбил эту лицедейку, запутавшую и свою и другие жизни…
— Скажи ему, объясни! Хочешь, это сделаю я? Я его ничуть не боюсь. Он притворяется жестоким, он играет, он совсем не такой.
— Когда он приручен, то его лапы кажутся мягкими, но в них скрыты жестокие когти. Он совсем другой, чем кажется. А доктор воспринимает Рудольфа как человека своей семьи, думая, что он такой же человечный и справедливый, как он сам. А если Рудольф убьёт Нэиля? Если узнает, это конец всему! Он может тут всё. Кто помешает ему? Доктор просто смешон и не понимает, что такое Паралея, вот что я поняла. Он даже не покидает пределов своего города или гор, где и растворяется в гармонии с окружающим мирозданием. Где разговаривает со своими растениями и даже с крыланами, убеждая их не объедать дочиста его садов-огородов. И к такому чудаковатому отшельнику я пошла за помощью? Когда я уходила, он мне бросил упрёк в спину, как я могла так заблуждаться? Он как будто не понимает, что я была тогда полудикая девчонка! Неужели он думал, что я изберу его? Самого немолодого и седого среди всех тех, кто там обитает? Я ему ответила, а что я видела в горах, кроме безлюдных вершин, каменных пещер и заросших долин с бегающим там зверьём? Что, кроме угрюмых лиц соседей по пещерному городу? Унылых людей, всегда одетых в какое-то рваньё, отчуждённых друг от друга даже в семьях. А он свалился с самого неба, и я подумала: «Это же чудо!» Доктор в ответ: «Ты сама его не отпускаешь! Ты сама превратила его в домашнее животное»! Сказал, что согласен мне помочь, если я расскажу Рудольфу обо всём, как оно и обстоит в действительности. Если попрошу прощения у Рудольфа за свою ложь ему, за использование его доверия ради собственного бытового и пошлого комфорта. Что Рудольф в состоянии понять то, что и будет объяснено не ужимками и двусмысленностями, а откровенно и честно. А потом и порадовал, что только так я смогу сохранить дружескую связь с Рудольфом, а уж добрый и такой задушевный Рудольф как отец нашего общего ребёнка всегда будет помогать мне. А сам доктор и все они — обитатели подземного города считают меня и мою дочь своей родной частью.