Внучка жрицы Матери Воды (СИ) - Кольцова Лариса. Страница 46

— Будь у меня бабушка, я бы точно купила ей пару подштанников. Даже я. Ты бы сказала своей подружке, что нехорошо забывать свою старую старшую мамушку. Ведь сама Эля наряжается как куколка.

— Ты и скажи. Она и твоя подружка тоже.

— У меня нет подруг. Поверь мне, что только парни могут быть настоящими друзьями, да и то лишь на то время, пока у них есть охота пользоваться девушкой. Так что дружба и любовь есть лишь выдумки. Пусть и украшающие жизнь, но не являющиеся реальностью. Если человек бедный, он отлично это понимает, в отличие от тех, у кого есть деньги, чтобы подпитывать в том числе и иллюзии.

— Скверные у тебя установки, — возразила я. — С таким мысленным настроем жить тяжело.

— А мне всегда тяжело. В отличие от тебя. Твоя семья делает всё, чтобы ты нежилась в мягких облаках красивых иллюзий и не касалась той грязной подложки, на чём и покоятся все эти надуманные красивости. У меня этого и в детстве не было никогда.

— Ты научилась отлично выражать свои мысли, — заметила я без восхищения, но искренне.

— Я всегда выбираю умных мужчин, чтобы умели развить не только моё любовное искусство, но и ум.

— Девочки рассказывали, что тебя, как и мать Эли, в ту самую ночь празднества в честь Матери Воды отловили хупы и засунули в рабскую повозку для дальнейшей продажи. Как же тебе удалось убежать? — вот что вспомнила я, не желая уже слушать её откровений, вернее, их агрессивной подачи с очевидной эмоциональной взвинченностью. Было бы и неплохо, утащи её хупы туда, откуда так и не возвратилась пока что мать Эли, как и другие женщины, пропавшие бесследно. Но то, что она вдруг рассказала, заставило меня раскаяться в своём недобром посыле.

— Ноги и расторопность на то и даны, чтобы убежать. Мы с одной девчонкой сумели выскользнуть, пока они не успели закрыть дверь, втаскивая других женщин. Но эти твари уследили и бросились в погоню. Мы добежали до реки и бросились вплавь до другого берега. А это доложу тебе, задачка не из простых, если ты в платье. Она стала отставать и терять темп, я ей крикнула; «Давай обратно к берегу, но чуть в сторону от того места, откуда и отплыли»! И тут эти мрази стали стрелять по нам. Девочке попали в голову, и она ушла под воду. А я выбралась чуть подальше, где и спряталась…

Я стояла, утратив дар речи. Неужели, такое возможно? Она продолжила, — Потом этих нелюдей вычислили, поскольку девчонка была дочерью успешного чиновника, а уж военные их с охотой ликвидировали. Военные ненавидят хупов за все их подлые проделки и преступления против простых людей. Я привлекалась к этому расследованию как непосредственный свидетель. Мне даже компенсацию денежную выплатили…

— Откуда же военные о том узнали? — спросила я.

— Я и рассказала, — ответила она.

— Кому же именно?

— Тебе-то что? Реги-Мону.

— Может, Нэилю ты о том рассказала? У Реги нет таких полномочий, чтобы дать ход расследованию преступлений хупов.

— Кому бы я ни рассказала, главное не в этом. А в том, что за бесчинства иногда приходится отвечать.

— Ужас… — пролепетала я, — Сколько же в жизни страданий… как ты могла такое пережить?

— Жизнь вообще не отделима от мучительных переживаний, — ответила она. — У меня истрачен весь лимит на страдания, а на моей душе давно уж сухая мозоль. Поэтому я куда больше озабочена поисками редких радостей жизни. Страдания, они вроде фона жизненного холста, так сказать, грунтовый слой, на котором человек, если он художник, активно творящий собственную жизнь, сам рисует то прекрасное, к чему и устремлён.

Я разинула рот, ясно уловив, чьи слова она воспроизвела едва ли не буквально. Уроки Нэиля… Можно было относиться к её внезапному самовыражению как угодно, но выдумать такое самостоятельно она уж точно не могла. Значит, Нэиль не просто с ней развлекался, а имел довольно глубокую связь? Я взглянула на реку и вздрогнула потрясённой душой, представив, как тонет несчастная девушка, простреленная нечистью в голову. Боль и ужас вошли в моё сознание, почти стерев впечатления от первого любовного свидания, завершившегося столь странно и нелепо. В сравнении с гулом мирового зла, пусть и являющегося лишь эхом, отражённым от чужих слов, всё прочее сразу же померкло.

— Если бы я умела стрелять, я бы самолично убила ту нечисть… — вот что я сказала. — Ты точно знаешь, что этих убийц покарали?

— Точнее не бывает.

— Реги и об этом тебе рассказал? — я ничуть ей не поверила.

— Тебе-то что за дело до чужих бед, если ты к ним не причастна? Не парься о тех, кто вынужден обитать в нижней грязи. А ведь ты считаешь реальную жизнь грязью, что и написано на твоём кукольном фарфоровом личике. Сиди себе на своей кукольной полочке и красуйся, как твои чудесные куколки, если уж тебе столь повезло.

Я ощутила сильное негодование к мерзавке, посмевшей, мало того, что опрокинуть меня всё в ту же чёрную почву лицом, как в детстве, но и завидующей мне по-прежнему со злым и неутолимым пылом. Разговор этот ничуть не сблизил нас. Я и на неразборчивость Нэиля негодовала, уж коли он приблизил к себе эту бессердечную злыдню. Насколько серьёзно, то тут уж мнение девушки никогда не равно подлинному отношению того, кем она и обольщена. Азира верила в его искреннее чувство, а я ничуть. Нэиль — честолюбивый авантюрист по своей природе, как говорила бабушка, любил по-настоящему лишь собственную цель, к которой и стремился, — стать выше тех, кто обитали в привилегированном этаже мира, откуда его самого выкинули вниз. Азира для него всё равно что завитушка, игровой росчерк кисти на тех картинах, коими он забавлялся в свободное время, живя в имении нашего отчима. У него там и мастерская-игровая комната для творческого досуга имелась. Мой брат был многогранно-одарённым, но и предельно закрытым человеком. Очень уж хотелось донести до сознания дуры, что упоённая вера в то, что она властна над его сердцем, её же дурь, но к чему?

Тем временем бабушка Эли на плоту сунулась в бельевую корзинку Азиры, перебирая то тряпьё, что там и лежало. Азира, увлечённая своим же красноречием, того не замечала. А я злорадствовала, видя, как полоумная и заброшенная мать небедного торговца — отца Эли что-то утягивает оттуда себе на использование. Наверное, нижнее бельё матери Азиры заодно с парой полотенец. Скомкав добычу, она положила её в свой плетённый тазик и бодро, не по-старчески, ринулась прочь с плота. Я не выдержала и засмеялась, — Твоя мать задаст тебе трёпку, если ваше бельё опять пропадёт. Да и твои туфли вдруг тоже кто-нибудь утащит. Или ты потеряла их в роще?

Азира посмотрела на свои босые ноги, с испугом взглянула на меня, как опомнилась, и бросилась прочь. Туда, где и оставила свою распотрошённую корзину с бельём. Насчёт туфель, видимо, я попала в цель. Она точно забыла их там, где Нэиль и «развивал её ум».

Красный корсет жрицы Матери Воды и ревность Гелии

К вечеру я пришла к Гелии. Рассказала ей о нашей совместной прогулке. Бесцветным голосом. Как о случайной. Рассказала о конце нашего разговора, естественно умолчав о взаимных излияниях, что этому неожиданному концу предшествовали. Что стало причиной его перемены, я так и не осмыслила, считая, что удар был воспринят им как элемент игры, хотя игры и грубоватой. Рассказала и о купании Нэиля в реке…

— Ты уверена, что Нэиль купался с какой-то паршивкой? Могла же ты и обознаться…

— Женщина с ним не купалась. Она полоскала бельё.…

— И кто она?

Я пожала плечами, держа слово, данное Азире.

— Он всего лишь дурачился! Надо же ему и подурачиться иногда. А эти дурёхи прохода же ему не дают! — Гелия оправдывала проделки Нэиля. а я нисколько не сочувствовала ей.

— Добавь, что и твоему мужу проходу не дают, заметила я. — Всяческие дурёхи. Почему ты выбираешь себе таких мужчин?

— Каких же? — она таращила глаза на меня, возмущаясь моей дерзостью. Причиной же смелости являлось лишь подавленное моё настроение.

— Таких, которые нарасхват. А они всей охапкой у тебя в руках…