Путь рыцаря (СИ) - Белицкая Марго. Страница 106

Лицо Уты осунулось, под глазами и у розовых губ залегли морщины. Шрамов видно не было, но Фриц не сомневался: под одеждой их достаточно. Ута явно побывала в лапах тех же, кто мучил Томаса и недавно пострадавшего крестьянина. Фриц ощущал рядом с ней тот же зуд от присутствия некоей опасной тайны.

— Дочь моя, тебе не следует меня бояться, — участливо заговорил Фриц. — Я — служитель Господа, а не мужчина. Я помогу тебе и покараю тех, кто надругался над тобой. Только поведай мне, кто это сделал, как поведала бы на исповеди.

Ута вздрогнула всем телом, словно от порыва ледяного ветра, и, наконец, раскрыла уста.

— Я просто упала в овраг, когда собирала хворост, отче. — Ее голос был едва слышен, наверняка она настолько редко им пользовалась, что скоро разучится говорить совсем.

— Прошу прощения, что вам пришлось беспокоиться из-за меня.

Глупо было надеяться что-то вытащить из такого запуганного существа. Тогда Фриц, быстро перекрестив так и не поднявшую голову Уту, прошептал молитву для успокоения души.

Здесь, в отличие от озлобленного на мир Томаса, могла помочь святая сила.

Символ Бога вспыхнул на секунду золотым светом, который растворился в теле Уты. Она сразу же вскинула голову, посмотрела на Фрица со смесью надежды и мольбы. Тот ободряюще улыбнулся.

— Что бы ни случилось, дочь моя, ты можешь доверить мне свою боль. Я здесь лишь как глаза и уши Господа, а Он милостив ко всем своим детям. Всегда готов принять их в объятия, утешить… Если же ты продолжишь хранить горе в сердце, однажды оно разорвет тебя изнутри.

Все лицо Уты вдруг как-то сморщилось, словно по гладкой поверхности омута вдруг побежали волны, поднимая то, что пряталось на дне. Издав сдавленный полувздох-полувсхлип, она бросилась к Фрицу, спрятала лицо у него на коленях и зарыдала.

Он принялся поглаживать ее по жестким волосам, продолжая вливать успокаивающий ручек святой силы. Даже божий дар не сможет стереть из памяти Уты страшные образы, но вселит в душу надежду на лучшее, позволит думать о случившемся лишь как о ночном кошмаре.

Заодно Фриц провел небольшую проверку тела Уты, найдя сперва несколько затянувшихся ран, в основном на спине и на внутренней стороне бедер. Похоже, ее мучили скорее унижениями, чем физической болью.

Дав Уте выплакаться, Фриц приподнял ее за плечи и протянул свой платок. Она выдавила благодарную улыбку, утерла лицо и собралась вернуть ткань, но Фриц покачал головой.

— Оставь себе, это хороший платок. И помни, дочь моя, все, что говорит твоя свекровь, на самом деле относится к ней, а не к тебе. Ее злоба — порождение ее греховных мыслей, ты же ни в чем не виновата.

— Спасибо, отче, — хриплым от плача шепотом проговорила Ута.

Осторожно взяв ее за руки, Фриц проникновенно произнес:

— А теперь поведай мне, кто причинил тебе боль, дабы я мог призвать на их головы божий гнев.

Однако и тут его ждала неудача.

Лицо Уты вдруг исказилось страхом, как будто и не было никакой целебной магии.

— Не могу… — выдохнула она, и в ее голосе опять зазвенели слезы. — Не могу… Молю, отче, не надо… Не просите…

Видя, что она опять готова сломаться, Фриц не стал давить. Вместо этого снова прошептал утешающую молитву и затем без особой надежды посмотрел на Уту особым зрением.

Конечно же, Фриц ничего не увидел.

Но ведь что-то есть! Иначе почему чутье в который раз бьется в конвульсиях, уверяя, что дело нечисто?

Сосредоточившись, Фриц продолжил всматриваться в недоуменно воззрившуюся на него Уту. До ломоты в висках, до рези в белках.

И всего на долю секунды, за один удар сердца, он увидел черную тень, мелькнувшую за острым плечиком Уты.

Затем на Фрица дохнуло жаром, в глазные яблоки будто воткнули раскаленные пруты. Голова загорелась изнутри, опаляя мозг нестерпимым жаром адского пламени.

Если бы не годы тренировок и опыт войны, приучившие терпеть боль, Фриц бы заорал. А так он просто крепко зажмурился, прикрыл лицо ладонями и затараторил молитву, отгоняющую зло, которую в учеников обители святого Марка вбивали так, чтобы от зубов отскакивала.

— Отче, что с вами? — обеспокоенно спрашивала Ута. — Отче, прошу, ответьте! О, святая Агнесса!

Жуткое наваждение исчезло так же быстро, как появилось. Возможно, помогла молитва.

И все же Фриц открывал глаза с осторожностью, в первый миг ощутив громадное облегчение: зрение не пропало! Он может видеть мир вокруг!

Успокоившись сам, Фриц поспешил успокоить и Уту.

— Все в порядке, я просто устал после долгого пути.

Но он столько лиг трясся в седле не зря: пусть не удалось узнать ничего конкретного, одно понятно точно — в деле замешана темная магия. Причем очень сильная, искусно скрытая. Будь на месте Фрица менее упорный и дотошный священник — так ничего бы и не заметил.

Он еще немного поговорил с Утой, стараясь вселить в нее уверенность и призвать давать отпор свекрови. Затем проводил до дома.

Старушенция дожидалась на пороге, в окна выглядывали любопытные детские мордашки, а в дверной щели Фриц заметил женские лица, видимо, другие невестки или дочери хозяйки.

Смерив пришедших полным ненависти взглядом, старуха выплюнула:

— Чего так долго, Ута? Или ты уже всю работу сделала? Ну, так у нас в хозяйстве всегда есть чем заняться, только тебе, паршивая лентяйка, все с мужиками бы таскаться. Вон, даже святого отца заболтала.

В глазах бабки так и читалось «а он совсем не прочь, кобель, даром, что в рясе».

— Мало тебе было деревенских хахалей, так еще на каждого встречного бросаешься! Она вам, отче, небось плела, что поранилась в овраге да потом в лесу плутала? Так не верьте! С полюбовниками она там своими на траве кувыркалась! То-то вернулась вся растрепанная да в порванной одежде.

Ута вжала голову в плечи, опять отмалчиваясь. Фриц был уже сыт по горло этими потоками грязи и тем, как она безропотно их принимала.

Изначально он не собирался вмешиваться в семейные дела, но старуха сама напросилась на трепку.

— Как тебе не стыдно, мать?! — загремел Фриц. — Ведь кто тебе невестка, если не названная дочь?! И вместо того, чтобы поддержать ее, утешить и приласкать, ты поносишь бедную женщину, словно последнюю потаскуху! Разве она виновата, что не смогла противостоять толпе надругавшихся над ней жестоких мужчин? Или, по-твоему, спасаясь от позора, Ута должна была совершить грех самоубийства? Кто тут грешен, так это ты! В тебе еще больше яда, чем в красной болотной лягушке!

Ошалело выпучив глаза, старуха приоткрыла было рот, но Фриц не дал ей возразить, наступая на нее и продолжая хлестать словами.

— Сам Сын позволил раскаявшимся блудницам сопровождать себя и назвал своими ученицами. Теперь мы почитаем их святыми! Ты ставишь себя выше Господа нашего, выше Церкви, женщина?! Сколь безмерна твоя гордыня!

Фриц уже имел дело с подобными вздорными старухами, да что там, некоторые подружки Беаты сперва пытались так себя вести. Но он знал, как поставить на место одуревших от безнаказанности злобных ведьм. Грубый окрик действовал на них не хуже пощечины. Привыкшие, что все смотрят им в рот и угождают из почтения к возрасту, они сразу терялись, встретив жесткий отпор.

— Мне придется обратиться к вашему пастырю, фрау, чтобы он назначил вам покаяние. — Фриц сменил гневный крик на ледяной, презрительный тон. — И помните, если вы продолжите упорствовать в своем грехе, вас ждет не только земной суд, но Небесный!

Все домочадцы, буквально вываливавшиеся в окна и выглядывавшие в дверь, слушали гневную отповедь Фрица с отвисшими челюстями.

Побледневшая старуха была не жива, не мертва от страха и унижения. Как бы не померла в самом деле. Хотя туда ей и дорога.

С чопорностью, сделавшей бы честь брату Дитриху, Фриц поклонился Уте.

— Благодарю за предоставленные сведения о бандитах, дочь моя.

Затем небрежно кивнул остальным.

— Мир этому дому.

И, развернувшись, горделиво пошел прочь.

Увы, выволочка, которую он устроил бабке, вряд ли заставит ту одуматься: чем старше человек, тем сложнее его перевоспитать. По крайней мере, несколько спокойных дней, а то и недель Уте да и остальным членам семьи обеспечены. Стоит позаботиться, чтобы период затишья продлился как можно дольше.