Представление о двадцатом веке - Хёг Питер. Страница 41

Мария выросла во дворе, и еще тогда замеченная нами жестокость в ее характере становится более понятной. И не только жестокость, но и многое из того, что произойдет позже. Нам придется приложить усилия, чтобы понять этих детей, среди которых находится Мария, понимание само собой не приходит. Не исключаю, что для этой лиги непослушных подростков важную роль играло понятие солидарности. Мария это запомнила, к тому же это описано во множестве детских книг: бедные дети с успехом объединяются против взрослых, бегают по земляным валам Кристиансхауна и совершают сказочные набеги на другие кварталы. Эта мечта, пусть и иллюзорная, имеет право на существование. Но есть и другое объяснение — желание сбежать подальше. Жизнь взрослых в доме в Кристиансхауне представляет собой что-то вроде странствия, пусть и в разных направлениях, но странствие. Для этих детей главным было бегство. В полицейских протоколах упоминается множество попыток побега, например, однажды зимой мальчик, который был правой рукой Марии, сбежал с допроса, всю ночь провел на улице, и заработал гангрену ног, так что их пришлось ампутировать, после чего во всех протоколах он фигурирует уже с костылями, поэтому с тех пор его всегда находили и задерживали. Многие другие бежали из тюрем, из воспитательных домов или из больниц, используя всю свою фантазию, чтобы удрать, избежать чего-то пли спастись, но их все равно, рано или поздно, всех без исключения, находили.

Сохранилась одна фотография всех этих детей, снимок был сделан ранним утром. Они стоят позади сарайчика, освещенные неярким солнцем, и почти все они одеты во что-то темное. Непонятно, кто мог их сфотографировать. Сняты они откуда-то сверху, быть может, с крыши соседнего строения, и есть в этой фотографии что-то трезво-рассудочное, некий сдержанный интерес фиксирующего события человека. В руках у некоторых детей книги и пакеты с едой, они собрались за этим сараем, их родители уверены, что они в школе. На снимке у них бледные, очень бледные лица, и нет сомнения в том, что они недоедают или питаются как-то неправильно. И еще видно, что они вот-вот куда-то отправятся. Это заметно по положению ног и рук, эта группа детей куда-то собралась, но не чтобы завоевывать мир. Дети бегут от давления, от нажима, и это тоже чувствуется на фотографии. Над всеми ними что-то нависает, и это не карающий перст Божий, длинная рука Закона или твердая хватка Школы, это жизнь в Копенгагене двадцатых годов так давит на детей. Даже сейчас, даже сегодня эта фотография производит на меня гнетущее впечатление, и мне хочется попытаться понять таящийся в ней смысл, но ничего не получается. Всякий раз, когда я открываю рот, я впадаю в сентиментальность, и к горлу, хотя прошло уже столько лет, подступает комок, так что лучше пусть обо всем говорят документы.

Вскоре после того, как был сделан этот снимок, Марию вызвали на заседание попечительского совета, поскольку она, даже для того времени, представляла собой наглядный и поучительный пример. К тому же защитникам детей, входящим в совет, не терпелось увидеть Заику. В связи с этим присутствующий врач, господин Дамбман заявил, что эти дети, это жалкое воинство, подчиняются закону природы, точнее закону Бойля — Мариотта, согласно которому произведение давления на объем является постоянной величиной, то есть из-за давления извне у этих детей возникла огромная, несгибаемая сопротивляемость и, как бы это сказать… чрезвычайно высокое внутреннее давление. Это утверждение из уст защитника детей, получившего естественно-научное образование, во многих отношениях представляет интерес. Оно подразумевает, что общество и человек — это такой сосуд высокого давления, который к тому же подчиняется законам природы. Есть все основания обратить внимание на эту академическую мечту, и в первую очередь потому, что в ней наверняка содержится доля истины. Дети на фотографии излучают твердость и внутреннюю дисциплину. Эти свойства необходимы для выживания, и поддерживают их в первую очередь вожаки, к которым относится и Мария. На снимке она с самого края, на голове у нее полицейский шлем, закрывающий светлые волосы, — ну не наглость ли? Пускаться в бега в полицейском шлеме на голове! Глядя на них, я понимаю, что группа представляет собой опасность, действовать готова отчаянно, при этом ее участники не лишены чувства юмора и способны на едкую шутку.

Фотография лежит передо мной, рядом с чистым листом бумаги. В какой-то момент начинает казаться, что дети уже куда-то переместились, как будто все они исчезли, оставив после себя прореху между зимним копенгагенским утром и тем мартовским днем, когда Марию арестовали и привезли в магистрат на заседание попечительского совета. Этот промежуток времени я не могу заполнить ничем, кроме сведений из полицейских протоколов, где зафиксированы нарушения этими детьми закона: пятьдесят случаев воровства (включая торговлю краденым), пять случаев непристойного поведения, десять случаев скотоложства, сорок эпизодов насилия, шестьдесят восемь — телесных повреждений, сорок два случая торговли малолетними детьми, одиннадцать случаев уличных беспорядков и пятьдесят два эпизода, по которым ничего толком не удалось доказать или вообще составить картину случившегося. В чем из всего этого виновна Мария, мы не знаем, строго говоря, мы вообще не знаем, виновна ли она вообще. Согласно протоколу есть только один человек, который не просто упоминает Заику, но и дает более-менее подробные показания. Чрезвычайно запутанные, они тоже попадают под категорию «доказательная база недостаточна». Все остальное — лишь слухи и догадки об этой слегка заикающейся девочке, чьи волосы скрыты под полицейским шлемом.

Марию арестовали в марте, в тот же день, в который знаменитый впоследствии псаломщик Кофод открывал в Кристиансхауне школу рукоделия. В протоколах говорится, что задержали ее в подвалах дома, в котором она проживала. Можно удивляться тому, как полиция смогла ее там найти, но если уж этому суждено было произойти, то очевидно, это должно было произойти в подвалах. Конечно же, Мария не раз забиралась туда, куда никто другой не решался спускаться. Она хорошо знала эти хлюпающие пузырями шахты, помещения под которыми были теперь заполнены светло-коричневым илом. Она (и не исключено, что и остальные дети) явно понимала, что в один прекрасный день все это исчезнет. Ее задержали в подвалах и привезли в полицейский участок, где с нее сняли шлем — именно по нему ее и опознали как Заику, — и на следующий день отвезли в городской магистрат. Нет никаких объяснений тому, почему заседание проходило именно там, в сумрачных залах Ратуши. Это действительно странно, ведь попечительский совет скептически относился к муниципальной бюрократии, которая тогда, как и сейчас, выступала против всего, практически всего, что предполагало какие-либо перемены. Вероятно, все решилось в последний момент, потому что задержали вожака, вдохновителя, закоренелого преступника, и не нашлось другого места для заседания — только это помещение с высокими сводами, в центре которого Мария — если это, конечно, была она — и стоит, в свете мартовского солнца, прокравшегося через окно. Перед ней сидят члены попечительского совета: бургомистр Дрешель, адвокат Верховного суда Байер, фабрикант и оптовый торговец П. Карл Петерсен, купец Мартин Хансен, врач Дамбман, который вскоре расскажет о законе Бойля — Мариотта, старший учитель Кнуд Кристенсен, пастор К. Вагнер и госпожа М. Хауербах, домохозяйка. Кроме них, присутствовал служащий магистрата, человек, имя которого в протоколе не указано и который за время всего заседания не произнес ни слова. Все они внимательно смотрят на стоящую перед ними девочку, на нее падают лучи солнца, но кажется, что свет этот идет изнутри. Волосы у нее светлые и длинные, глаза удивительно голубые и на вид ей совсем, совсем мало лет. Все они подметили это, все девять взрослых, но кроме того, что все они обращают внимание на волосы и на возраст, каждый из них видит что-то свое. Кое-кто из них записал свои впечатления на листках лежащих перед ними блокнотов, и поэтому мы знаем, что пастор Вагнер почувствовал, что перед ним женская реинкарнация Иисуса в храме, и что оптовику П. Карлу Петерсену вспомнилась дочь его, так сказать, массажистки, старшему учителю пришла на ум «Девочка со спичками», в голове домохозяйки зазвучали какие-то народные песни, и единственным общим знаменателем всех этих ассоциаций было понимание, что Мария невиновна. В первые же мгновения, когда Мария просто предстала перед ними и все замолчали, исход заседания был предопределен. В эту минуту попечительский совет утвердился во мнении, что, вне всякого сомнения, перед ними не преступник, а какая-то Красная Шапочка или заблудшая овечка. Вся эта ситуация, как мне кажется, имеет символический характер. Она под определенным углом иллюстрирует то, как в общем работала общественная система заботы о детях в Дании двадцатых годов. Людьми, находящимися в этом зале, в эту минуту руководят самые разные мотивы: политические, эротические, религиозные, а также и благотворительные — без сомнения, и благотворительные, но между ними и девочкой, стоящей в центре зала, огромное расстояние, почти пропасть, через которую они пытаются перебросить мостик, опирающийся на понятие «невиновность».