Игра не для всех II. «Вторая Отечественная» (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич. Страница 19

Жорж, потянувшись к сапогу за трофейным ножом, лишь угрюмо спросил:

— Ты в это веришь?

Я с твёрдой уверенностью ответил:

— Да. Безусловно верю. А разве ты нет?

Георгий, поднявший нож над банкой в ожидании, когда она окончательно согреется, немного помолчал, обдумывая ответ, после чего честно признался:

— Не знаю. Мне нравилось бывать в церкви в детстве. Было в этом что-то необычное, возвышенное… чудесное. Но детство прошло, священники предстали перед моими глазами в новом свете — простыми, грешными людьми со своими пороками… А регулярные службы стали лишь обрядом, обязательной традицией без содержания. К тому же появилось много вопросов, на которые я не нашёл ответов. Так что не знаю…

— Ну… Если вопросы появились, значит и ответы рано или поздно ты обретёшь, Жорж. А что касается батюшек — так они ведь и есть простые, грешные люди со своими страстями, большими и малыми… И все же они выбрали путь служения Богу — а это дорогого стоит. А потому и искушения у них более тяжёлые. И как бы то ни было, они будут нести ответ за свои грехи — а мы за свои… Но при этом вообще без веры никак нельзя. Особенно здесь, в окопах…

— Может быть, ты и прав, Рома, можеть быть, и прав. С верой действительно легче…

Мы ненадолго замолчали, думая каждый о своём. Тушёнка согрелась, и вскрыв ножом крышку, Георгий подал банку мне первому:

— Ангелы за трапезой.

— Ангелы за трапезой…

Благодарно кивнув товарищу и поддев жирный кусок мяса ложкой, я тщательно его прожевал — после чего решился уточнить:

— Что за вопросы, которые ты задавал себе, но на которые не нашёл ответа?

Георгий, в свою очередь быстро, даже жадно прожевавший свой кусок тушенки (господин прапорщик явно не знаком с техникой насыщения пищей посредством тщательного пережевывания — при котором, кстати, гораздо ярче проявляется вкус пищи), задал свой вопрос — но совершенно не тот, что я ожидал:

— Ты когда-нибудь любил, Рома? Только по настоящему?

Обескураженный столь неожиданной сменой темы, я даже ненадолго растерялся — но после ответил совершенно искренне и честно:

— Да, любил. И люблю.

Жорж тяжело вздохнул:

— Счастливый…

— А ты сам?

— Сам не знаю…

Не удержавшись, я невольно усмехнулся:

— Какой-то ты весь неопределившийся, друг мой! Но в любви не бывает так, что ты "не знаешь", любишь человека, или нет. Если сомневаешься — значит, точно не любишь.

Георгий, немного помолчав, согласно кивнул — но ответил с потаенной грустью:

— Ты прав… Если сомневаешься, то это чувство невозможно назвать любовью. Н-да… Вот только знаешь — снится мне одна девица. Вроде бы чувства уже ушли — но снится… И каждый раз после этих сновидений сердце не на месте.

Прожевав очередной кусок, я с любопытством спросил:

— Ну, и кто эта чаровница, являющаяся тебе в томительных любовных грехах? Какая-нибудь графинюшка — или баронесса?!

Мой игривый тон Жорж проигнорировал, ответил очень серьёзно, с неуловимой тоской в голосе:

— Я никому не открывался об этом в училище, Роман. Могу ли рассчитывать, что после того, как расскажу тебе, ты сохранишь моё откровение втайне?

Едва замолчав, Георгий тут же торопливо добавил:

— Я молчал до того, молчал бы и далее — но теперь, после этого боя, чувствую просто необходимость рассказать обо всем… Понимаешь? Это как… Не знаю. Как потребность в исповеди, наверное…

— Ну, друг мой… Все же исповедать тебя я могу, лишь если ты будешь при смерти — и дай Бог, чтобы такого не случилось в ближайшие лет семьдесят! Но про моё умение хранить чужие тайны можешь не беспокоиться — твоя тайна останется тайной.

Георгий, благодарно кивнул — и, отложив ложку в сторону, начал быстро и сбивчиво говорить:

— Она не благородных кровей. Дочь кухонной прислуги, живущая при нашем поместье; её бабка была ещё нашей крепостной. Да и после отмены крепостного права для прислуги нашей изменилось не многое… Так вот, мы с Настей сверстники, все детство росли вместе — и пока были детьми, сословной разницы не ощущали. Потом… Потом многое поменялось, и будучи уже отроком, я отдалился от друзей детства низшего сословия… Но все изменилось, когда Настенька повзрослела и заневестилась. Все изменилось…

Лицо Жоржа приняло задумчивое выражение — а взгляд затуманился:

— Она вдруг оформилась в на диво ладную, тонкую в стане и гибкую как ртуть девицу со смеющимися, лучистыми глазами — и тугой косой чёрных как смоль волос до самого пояса, и даже ниже его…

Георгий неожиданно покраснел, словно вспомнив что-то совершенно сокровенное и одновременно с тем неприличное, после чего скомкал описание девушки — и тут же сменил русло разговора:

— Короче говоря, подруга детства выросла в неожиданно пригожую девушку. И невольно я начал оказывать ей знаки внимания… Нет-нет, не подумай плохого! У меня не было низких мыслей, я ничего не требовал взамен за свои подарки! Мне было достаточно той радости и счастливых лучистых улыбок, что озаряли её лицо, когда Настя получала гребешок, зеркальце или какую иную безделушку, ничего для меня не стоящую. Мне было приятно быть… Добрым бариным и благодетелем в её глазах — а к большему я и не стремился. Хоть и мечтал — иногда…

На мгновение Жорж замолчал — но глаза его засверкали особенно ярко:

— Но однажды, когда я подарил ей шёлковый персидский платок… Настя меня поцеловала. Жарко поцеловала… Очень жарко. И я не сдержался — до того ярко вспыхнула страсть! Я взял её… Не против воли! Как кажется… Быть может, Настя и пыталась как-то остановить меня, стыдливо сопротивляться — но это было все столь робко и естественно для невинной девицы… Что лишь разжигало меня. Впрочем, я и сам до того не знал женщины…

В этот раз Георгий замолчал надолго — и счастливый блекс в его глазах сменился запоздалым раскаянием:

— После того раза я бывал с Настей регулярно, едва ли не каждую ночь. Я уже не признавал запретов, а девичья стыдливость моей подруги вскоре сменилась женской искушенностью, и неподдельной радостью нашим встречам… Так продолжалось около месяца. И да — при всем при этом у меня была невеста… Точнее, отцы ещё в годы нашей юности договорились, что поженят меня — и баронессу Разумовскую. Довольно милая благородная девушка, довольно долго бывшая единственным объектом моей влюблённости. Но когда я познал Настю, познал близость женщины — невинный флирт с баронессой стал блеклым и безынтересным. А ранее казавшиеся такими волнующими лёгкие прикосновения на балах перестали быть таковыми. Хотя смотря на Екатерину Павловну, я не мог не задумываться о том, как она выглядит обнажённой, как будет вести себя в первую супружескую ночь, как окажется в моих объятьях… Как примет меня. А потом… Потом Настя заявила мне, что непраздна. Это был такой шок! Понимаешь меня, Ром? Я ведь не хотел детей от прислуги — и уж тем более не думал жениться на ней, как…

— Как пристало на самом деле человеку благородному?

Моё замечание, озвученное максимально нейтральным тоном, заставило Георгия мгновенно залиться густой краской.

— Н-да, как пристало человеку благородному… Но я испугался. Предложил расстаться, объяснил, что обещан другой, что не могу быть мужем прислуги… Предложил дать денег, чтобы вытравила плод…

— А она?

Жорж ответил с глубокой горечью в голосе:

— Убежала в слезах, отчаянно рыдая. А на следующее утро её мать пришла к моим родителям и потребовала больших отступных за бесчестье дочери… Мой отец сгоряча прогнал обеих из дома — и тогда Глафира, Настина мама, распустила слух о случившемся. Они обе уехали в город, устроились прачками — но слух дошёл до баронессы и помолвка расстроилась. Я был опозорен — но тут началась война, я отправился в училище… И вот я здесь. А Настя снится мне по ночам…

Глубоко вздохнув, тщательно подбирая слова, я начал говорить:

— Тут, безусловно, нужна исповедь. Причём не только за блуд, но и за то, что обесчестил девушку. А если она ещё и воспользовалась твоим советом, и вытравила дитя… Тогда ты также причастен и к детоубийству Георгий. Это очень тяжкий грех… Кроме того, вера без дела пуста — а раз так, то коли выживешь, тебе стоит поступить в соответствие с кодексом офицерской чести: жениться на матери своего ребёнка, жениться на женщине, подарившей тебе свою честь… Она ведь полюбила тебя Жорж, всем сердцем полюбила. Близость с Анастией не была платой за твои подарки — но именно они, именно твоё внимание и подспудные желания, кои она если и не поняла, то прочувствовала… Все это разожгло в ней искренние чувства. И ты несёшь полную ответственность за содеянное…