Птичка (СИ) - Ростова Татьяна. Страница 35

Они лежали прямо на берегу, покрывало с реки видно не было, загораживал мотоцикл в чехле. Получалось, что они были в уединении, даже если кто-то и будет проходить вдоль линии воды или проплывать по реке.

Однажды он выиграл, и она недовольно подставила губы, смешно выпятив их. Мужчина, глядя на это, от души расхохотался, а потом быстро опрокинул девушку спиной на смятое покрывало и поцеловал по-настоящему. Глаза его в тени молодых деревьев сейчас превратились в тёмные, серьёзные. Шумно задышав, он приспустил ей лямочки от купальника с плеч и стал гладить пальцами эти места. Маша выгнулась, непроизвольно раздвигая бёдра чисто женским, древним движением. Она зажмурила веки и облизала губы, которые он продолжал целовать с долгими паузами, отрываясь от неё и глядя на сосредоточенное личико.

Её пальцы стали поглаживать его плечи, потом перешли на спину.

— Ты такой сильный, — выдохнула она.

— Это ты очень хрупкая, — улыбнулся он.

— Я хочу…

— Не спеши, Птичка, мы с тобой не будем спешить.

Она разочарованно зажмурилась, порывисто прижавшись к нему и укусив за плечо.

Он легко развязал на спине узел от купальника и снял лифчик.

Девушка стала дышать поверхностно, щёки разгорелись румянцем.

Мужчина лёг рядом с девушкой и стал медленно, ласково гладить её, наблюдая, как меняется выражение её лица с закрытыми намертво веками. Большие ладони мужчины выясняли её чувствительные места, чтобы сделать максимум приятного. Доведя Птичку до лихорадки, он лёг сверху, слегка придавив. Она исступлённо целовала его, в эти минуты и правда забыв обо всём на свете. Душа, натянутая, как звонкая тетива, расслабилась, устав болеть и страдать.

После того, как девушка забылась во вспышке удовольствия, мужчина смело стал углубляться в своё.

Обняв широкое плечо Кости, Маша легко заснула после их близости. Он же лежал без сна, следя за её лицом и по-детски выпяченными губами.

Раньше он бы мог запросто осудить такую связь, назвав её «кризисом среднего возраста», когда 37 летний мужчина вдруг заводит себе подругу на двадцать лет моложе. Но сейчас он мог бы точно сказать, никакой это не кризис, просто дело в ней.

Раньше он не обращал внимания на таких молодых девчонок, с ними ему просто не о чем было разговаривать. А секса было достаточно и со сверстницами. Здесь же было нечто непонятное, он влюбился. Как будто ему двадцать, взял и раскрыл сердце перед этой девочкой.

Ферзь вполне понимал её отца, за неё нужно было переживать. Симпатичная, ранимая и наивная, она неосторожно влюблялась и напарывалась сердечком на опасность. Это могло сильно покалечить её, такие потом замыкаются в себе и живут в одиночестве, никого не пуская в душу.

Мужчина не считал себя коварным соблазнителем, скорее врачевателем. После Хорта у неё в душе чёрная пустота, и новое чувство к нему отвлечёт и расслабит. Но что потом? Ведь ему нужно будет вернуть её домой, посмотреть в глаза отцу и лгать, что он просто привёз её обратно, как попутчицу, и возвращаться в Казань. А ей идти в школу, жить дальше.

Такие мысли выбивали из колеи, ведь самым главным постулатом его жизни было — не задумываясь, жить дальше. Это он и навязывал постоянно Птичке, как истину. А теперь сам в тупике — просто так и спокойно существовать стало невозможно.

Дома, в Казани, у него была работа, маленькая квартира, оставшаяся после раздела имущества с женой — они разменяли трёхкомнатную, которую им родители подарили на свадьбу. Работал он в небольшой частной фирме при автомобильном салоне, продающей и устанавливающей сигнализации и разные противоугонные устройства на машины и мотоциклы. Сейчас официальный отпуск у него закончился, но была договорённость с ребятами, что задержится до конца августа.

Что его ждёт дальше, он не знал, а отпускать девушку не хотелось. Ещё две недели жизни с ней здесь, на берегу, мелькнут быстро, и придёт время уезжать.

Ферзь мучительно прикрыл глаза, пытаясь не думать об этом, чтобы не омрачать себе драгоценные минуты.

Глава 8. Лето уходит, а мы остаёмся в нём навсегда

Неказистые, неяркие цветы стояли в стеклянной банке из-под маринованных грибов у них на покрывале, где Маша и Ферзь ели. Девушка каждый день ставила новые, собирая их на заросшем травой берегу. И любая трапеза начиналась с того, что девушка восхищалась цветами, говоря, что вот такие, полевые, всегда будут самыми любимыми.

А однажды он принёс ей букет, нарвав их рано утром. Это произвело сильное впечатление на девушку, она смутилась и странным взглядом смотрела на него весь день.

Ферзь понял, что они оба попали в те самые сети, которые назвали любовью. Каждый день проходил мучительно быстро. Жара спала, ночи становились всё прохладнее, но вода в реке оставалась как парное молоко. Иногда они купались в темноте, видя, как молочно-белый туман заволакивает реку.

Это уединение, спокойствие заставляли думать, что весь остальной мир, в который скоро предстояло вернуться, просто мираж.

— Ты будешь приезжать ко мне? — однажды спросила она. — Мне ведь ещё школу оканчивать.

Он с нежностью посмотрел на неё: — Конечно, Птичка. Я буду часто в этом году в Москве, пока ты не подрастёшь.

— И будешь звонить? — заволновалась она. — Я буду очень ждать.

— И звонить, не бойся.

— А потом ты меня заберёшь к себе? — тихо и несмело спросила она, долго борясь с собой, спрашивать об этом или нет.

— Если твой папа одобрит, — напомнил он. — Не забыла, что я тебя старше не на пару лет?

— Мне уже будет восемнадцать, я смогу решать и сама, — немного самодовольно, мечтательно ответила она.

Он улыбнулся, девушка так хотела быстро повзрослеть. Она и представить не могла, как время незаметно пролетает.

Они с ним сидели на берегу за ужином, поджарив на углях большую рыбу кусками, попавшуюся в сети накануне.

— И что же ты решишь?

Она спрятала выражение своих глаз и смутилась, мудро заметив: — Давай потом об этом поговорим, только не забудь обо мне. У тебя ведь своя жизнь…

— И она сильно изменится после этого лета, я чувствую.

Она довольно просветлела лицом и обняла его, уткнувшись носом в широкое плечо мужчины, пахнущее костром и дымом сигарет. Пить и курить тоже он стал намного меньше, теперь допинг у него был совсем иного рода. То, сколько времени они проводили, изучая тела друг друга и наслаждаясь этим, просто поражало. Девушка жадно впитывала в себя чувства, которые возникали от их близости, и смущение на её лице возникало всё реже.

О любви никто из них не говорил, но это и не нужно было, это стояло в воздухе. Их захватило то новое чувство, которое родилось так быстро. Она ещё не забыла Хорта, но Ферзь на это и не претендовал, ожидая, когда это случится само собой.

По вечерам они ещё играли в шахматы. Он всегда возил с собой небольшую доску с фигурками в надежде, что попадётся достойный противник. Но это случалось редко.

— Ты поэтому и Ферзь? — хитро прищурилась девушка. — Любишь шахматы?

— Да, это игра как раз для меня. Спокойная, вдумчивая, стратегическая. Раньше я участвовал в турнирах и даже выигрывал. В школе, в институте.

— Тогда с тобой есть смысл поиграть. Я умею, но мы с папой нечасто играем, у меня больше Миша — мой средний брат, в них разбирается.

— Да? Сколько ему? Девять?

— Да, но у меня такое чувство, что больше.

— Почему?

— Не то чтобы он сильно умный, учится так себе, но… Бедные девчонки будут, когда вырастет.

Ферзь рассмеялся, быстро расставляя фигуры шахмат по местам на доске.

— А им то что?

— Замучает своими доводами и рассуждениями. Никогда просто так ничего не сделает, продуманный на сто пятьдесят шагов вперёд. Удивляюсь, откуда он такой взялся. Папа вроде бы не такой, мама тем более. Может, я ошибаюсь…

— А младший? Тим?

Маша мягко растянула губы в улыбку: — Тим — вылитая мама. Ему всех жалко, даже когда ругается или возмущается, слёзы льёт, как девочка. И внешне на неё похож.