Записки домового (Сборник) - Сенковский Осип Иванович. Страница 79

— Ну, это тебе так кажется! — возразил Халеф. — Мой голос ничуть не изменился. Но положим, что изменился: все же ты мигом узнал меня! Так зачем же другие ширванцы не узнают меня?.. Ясно, что у них исказилось зрение!

— Великое слово сказали вы, падишах! — воскликнул ученый бородобрей. — В природе есть сокровенные силы, которыми управляют только люди, проникшие ее тайны. Подлый раб кое-что смекает в этом деле, и тонкости вещей не совсем чужды его слабому разумению. В этом городе должен быть страшный колдун!.. Сегодня перебывало у меня множество народу, и все одногласно приписывали землетрясение нечистой силе. Я не обращал внимания на эти толки, потому что землетрясения случаются иногда и от действия других сил. Но теперь, соображая это бедствие с тем, что изволите рассказывать об искажении зрения у людей ширванских до того, что они не видят такой лучезарной персоны как ваша, и не узнают своего падишаха, я вижу ясно, в чем дело. Наш город испорчен! Тут непременно есть колдун. Это землетрясение, это искажение глаз, и все другие несчастия, которые еще последуют, все это — его работа. И знаете ли, падишах, кем он подослан?

— Кем же?

— Дели-Иваном!

— Московским царем?

— Именно! Он ваш завистник и наслал сюда колдуна… если только не сам он здесь! Это дело известное… все армянские купцы, которые бывали в Москве, скажут вам… что он занимается чернокнижием, обладает алькимией, то есть «философским камнем», предводительствует целым полком колдунов, у которых, как сказывают, головы — волчьи, и сам — преопасный колдун. В его земле, далеко на севере, есть огромное озеро, замерзающее каждый год на семь месяцев, и около этого озера живет народ, с длинными белыми волосами, преданный весь колдовству. Весь свет знает, что колдовством покорил он и Казань и Астрахань! Без чернокнижья не победить бы ему мусульман. Или он, или его чародей-визирь, непременно здесь! Многие уже догадывались, что землетрясение произведено ими. Но теперь это — верно. Надо открыть этого чернокнижника! Когда я сегодня отбрил светлую голову падишаха, убежища мира…

— Когда ты сегодня отбрил мою голову?.. — вскричал Халеф. — Да я у тебя не был сегодня… и уже четвертый день как моя голова не брита!.. Видно, кроме землетрясения и искажения глаз, колдуны еще испортили твой ученый мозг. Посмотри, если не веришь!

Халеф снял шапку и обнаружил голову, покрытую уже волосками порядочной величины, которые своим цветом и лоском придавали ее поверхности вид черного атласа. Фузул-Ага остолбенел.

— Аллах! Аллах! — воскликнул он вне себя от изумления. — Я — жертва падишаха, но это уж явно колдовство! Ваша светлая голова околдована!

— Сам ты, братец, околдован! — возразил ширван-шах. — Можешь быть уверен, что в длине этих волосков нет никакого чародейства.

— Ну, так это от действия звезд! — заметил бородобрей-астролог. — Звездам нет ничего невозможного в природе. Влияние их удивительно могущественно на все обстоятельства нашего быта. Принимая в соображение, что сегодня — самый благополучный день для бритья, чудо длины этих волосков удовлетворительно объясняется тем, что я, наверное, точил утром бритву в момент соединения Марса с Венерой. Эти планеты имеют сильное влияние на рост волос. Но вот что удивительно! — прибавил бородобрей, взяв Халефа за ухо, почтительно, кончиками пальцев: — на этом светлом ухе сегодня был рубец, а теперь его нет!.. Валлах! биллях! как я мусульманин, так тут был рубец!

— Так или ты в горячке, или тут случилось нечто совершенно неразгадаемое, — с нетерпением сказал ширван-шах, задумавшийся во время этого рассуждения. — Подай мне зеркало!

Фузул-Ага принес небольшое круглое зеркальцо. Халеф взглянул и ужаснулся.

— Аман! аман! — закричал он отчаянным голосом. — Я погиб! я умер!.. это не я!.. это кто-то другой!.. Мне налепили чужое лицо!

Рука с зеркалом упала на колени, голова печально поникла, и Халеф погрузился в раздумье. Спустя мгновение он вдруг выпрямился, как будто оживленный лучом внезапной мысли, еще раз посмотрелся в зеркало и воскликнул:

— Я знаю, чье это лицо!.. Это — того мошенника, который сегодня раздевался вместе со мною в уборной Сулеймановских бань и вместе вошел в банную. При моем выходе его уже не было: он-то, наверное, и похитил мое платье, а мне оставил свои лохмотья!

Пораженный этим замечанием, Фузул-Ага осмелился спросить, каково было платье падишаха. Халеф подробно описал весь свой костюм и присовокупил, что в шапке были спрятаны его частные печати.

— Ну, так это он был у меня пополудни, а не падишах! — с ужасом воскликнул бородобрей. — Так это поганому колдуну брил я сегодня голову, полагая, будто брею светлую голову ширван-шаха!.. Проклятие на его бороду!.. Но позвольте доложить, падишах, что это должен быть колдун большой руки!.. чародей первого разбора!.. сам Дели-Иван лично по крайней мере!.. Такие штуки весьма немногие в состоянии отпускать. Знаете ли, что он с вами сделал?.. Он сделал теркруй-бази! Он поменялся с вами и, верно, сидит теперь на вашем престоле…

Халеф заплакал.

— Не унывайте, государь! — сказал Фузул-Ага. — Аллах велик! Мы сообразимся с книгами мудрецов и посмотрим, что можно сделать против его адского искусства.

— Я здесь у тебя останусь, если ты не выгонишь меня, — печально сказал ширван-шах. — Один только ты в этом государстве не отвергаешь своего государя.

Фузул-Ага утирал свои слезы рукавом и, целуя край полы Халефа, клялся остаться своему ширван-шаху верным до последней капли крови. Добрый цирюльник предлагал ему свой дом, все имущество, свою помощь и обещал работать на него всю жизнь, если им обоим не суждено низвергнуть злого колдуна соединенными силами и Халеф никогда не возвратится на царство.

— Ты женат? — спросил ширван-шах.

— На пользу службы падишаха, убежища мира, — отвечал Фузул-Ага.

— Попроси для меня у своей хозяйки чего-нибудь покушать, — сказал Халеф. — Я умираю с голоду, ничего не ел во весь день.

— Пожалуйте в убогий дом ваших рабов, — промолвил бородобрей, запер лавку и повел Халефа в свой гарем.

Укрепив силы свои простою пищею, Халеф лег отдохнуть. Тысяча грустных мыслей и печальных предчувствий стесняли благородную грудь его, поселяя в ней страшное беспокойство. Он не мог уснуть. Более чем о своем царстве сожалел он о панне Марианне, которой любовь теперь, в годину несчастия, ценил еще выше прежнего. Уже было около полуночи. Он разбудил хозяина, достав у него фередже и яшмак, женский плащ и покрывало, плотно свернул эти вещи, положил их под мышку и вышел на улицу. Халеф знал, что одна из калиток, ведущих в сады гарема, бывает ночью отворена для вывозки мусора из отдельного гаремного дворца, который тогда отделывали для королевы Франкистана, будущей супруги ширван-шаха. Он надеялся проникнуть этим путем в сад под видом работника, и в самом деле это удалось ему. В саду он тотчас за первым кустом закутался в покрывало и женский плащ из опасения встречи с евнухами, и в этом наряде благополучно достиг павильона своей невесты. Здесь он уже никого не боялся: панна Марианна терпеть не могла евнухов, и около ее крыльца эта гадкая порода мужчин не могла появляться ни днем ни ночью. Из сада маленькая лестница вела на крытый балкон, с которого входили в род открытой передней, смежной с ее спальнею. Халеф успел во всем. Вот он уже в этой передней, у дверей заветной комнаты невесты. У панны Марианны виден еще огонь. Она не спит. Он стучится.

— Свет глаз моих, панна Марианна! отворите!

Она узнала Халефа по голосу и встала.

— Я вам говорила, что это невозможно.

— Умоляю вас, отворите! Моя утроба превратилась в воду!

— Не отворю! Ступайте к своей судомойке Шишманлы. Зачем вы оставили такую милую собеседницу?

— Я никакой Шишманлы не знаю и никогда в жизнь свою не беседовал с нею. Отворите, умоляю!

— Как вы ее не знаете?.. Не вы ли недавно приказали привести к себе «самую жирную»?.. Фи! Фи!.. стыдно! гадко! отвратительно!.. Вы никогда не будете образованным человеком!.. Пора бы уж оставить эти азиатские вкусы.