Ост-Индский вояж (СИ) - Волошин Константин. Страница 9

— Свят, свят! — шептал рот старухи, рука дёрнулась перекреститься, но Данил держал крепко. — Изыди, сатана! Я тебя не знаю!

— Тогда сделаю, как велел Василий Дормидонтович, бабка Палашка.

— Точно наш хозяин велел? — испуганно спросила бабка.

— А то! — тут же ответил Данил. — И поспеши, а то нас могут схватить. От царевича ведь. По Москве и так кровушка наша льётся. Казнят наших людишек.

Старуха согласно кивала головой, и Данил её отпустил. Зажгла лучину и с нею потопала в другую горницу. Следом шёл Данил.

— Тута, — указала на сундук, что стоял под образами. — Сам открывай, вот ключик, — и протянула ключ, сняв с шеи.

Данил открыл сундук, полный одежды. Выбросил её, и на дне оказался кожаный мешочек с монетами. Встряхнул и с довольным видом засунул за пазуху.

— Василь Дармидонтович просил одежонку прихватить. Обносился поди на войне, добиваясь правды царевичу.

Пелагея молча слушала и мелко тряслась, крестясь.

— Всё кажись, — молвил Данил и закрыл крышку горбатого сундука. — Мешок давай для одежонки. Рад будет хозяин. Он в чинах уже. Царевич привечает не только князей, но и нашего хозяина.

— Скоро хоть вертаться намерен? — осмелилась спросить Палашка.

— Весной жди, — коротко ответил Данил и заспешил к товарищам, запихивая тряпьё в мешок.

— Ты, мил человек, хоть привет передавай хозяину, — молвила старуха. — Мы тут блюдём добро его. Одначе, сами поди, голодаем. Пусть побыстрее приезжает.

— А как же, бабка! Доведу до ушей нашего хозяина. Чего уж там. Через два денька увижу его и всё передам.

— Обскажи, что, мил человек, людишки его почти все в бега пустились. Разбойничают, проклятые. Того и гляди заявятся. Обскажешь?

— Не серчай, старая. Всё обскажу, не беспокойся. Ну, бывай, Палашка.

Они вышли на ветер и, согнувшись пошли по своему следу, ещё не занесённому пургой, которая уже набирала силу. Кружным путём выбрались к избе тётки и в молчании устроились в чулане.

— Будем спать, — молвил тихо Данил, а Гераська, с дрожью в голосе, спросил:

— Тётке ничего не проболтайтесь. Боюсь я.

Данил положил руку тому на плечо и придавил. Отвечать не хотелось.

Прошла неделя и тётка как-то молвила племяшку:

— Не приспела пора уйти, голубки?

— Думаешь, что пора? — вопросом ответил Гераська. Он пытливо смотрел на тётку, зная, что она просто так ничего не скажет.

— Пора, милок, пора. Чует сердце, что пора. Вечером и собирайтесь.

— Дай Бог тебе долгой и благолепной жизни, тётка! — воскликнул племяш и поспешил к товарищам.

— Что, так и сказала, что вечером надо уйти? — удивился Данил. — А куда, хотел бы я знать? Кругом только и шныряют разные подозрительные шпыни да разбойные людишки.

— Мне нет никакого желания вертаться к царевичу, — молвил Сафрон. — Подадимся на полдень, поближе к нашим землям. Пусть другие воюют, а мне охота на покой. Как вы, ребята?

— Можно и так, да как пробраться туда? — Аким недоверчиво оглядывал товарищей. — Деньжата, правда, имеются, но их легко и лишиться вместе с головой.

— Ничего, казаки! — Данил бодро встал и потянулся, хрустнув суставами. — Я готов пуститься на Дон. По дороге ещё можно попробовать добыть чего. Гераська, дорогу знаешь на полдень?

— А как же. Выведу. Чего уж там. Топорик прихватить?

— Прихвати, — ответил Аким и добавил: — И рогатину не забудь. Мало ли что.

Как стемнело, казаки покинули двор тётки Герасима и бодро пошагали, к дороге, на которую вышли кружным путём.

— Гераська, держись поближе к лесу, — посоветовал Сафрон, оглядываясь во все стороны. — Может днями переждём в чаще, а?

— Замёрзнем, — засомневался Аким.

— Зато сохраним жизни. Думайте, казаки.

— Я постараюсь вывести вас на тропу, что петляет вдали от дороги, но следует в том же направлении, — предложил Герасим. — Там люди редко ходят.

— Это подойдёт, — молвил Данил. — Утром покажешь. Деревни в той местности имеются?

— Имеются, да все они наполовину пустые или пограблены. Кругом шастают отряды не то грабителей, не то разбойников, а, скорей всего, воинства разного.

— Вот его нам больше всего надо опасаться, — заметил Сафрон. — Тут не узнаешь, чьи они, за кого кровушку проливают. А прикончить нас им не составит труда. Поглядывайте по сторонам, казаки.

Утром свернули на тропу, что уходила немного в сторону. Видно было, что ею пользуются редко. После пурги идти по ней было трудно.

Недели через две вышли к Оке. На правом берегу виднелась деревенька. А редкие дымки над крышами показывали, что людей там не так много.

— Да, замордовали людишек, — в который раз сокрушался Сафрон, разглядывая жилье, до которого так рвалась душа. — Может, посчастливится, и добудем харчей?

— С этим везде плохо, казак, — ответил Герасим. — Помнишь, четвёртого лета, снег упал на Богородицу? Урожая давно хорошего не бывало. Изголодались мы, да и обтрепались. Хорошо, захватили господское, а то бы и вовсе замёрзли в лесу.

— Благодари Бога, что хоть живыми остались, — тихо молвил Сафрон. — Пошли, что ли? Лёд ещё по-зимнему крепок, не провалимся.

— Одначе, казаки, ступать осторожнее, — посоветовал Гераська.

— Вроде тихо в деревеньке. Там не больше двадцати изб. Совсем отощала землица русская! Когда это лихолетье кончится? — Аким вздыхал, глотал голодную слюну и ноздрями ловил струйки домашнего жилья.

Поднялись на высокий берег, прошли шагов двести и остановились перед полуразвалившейся избой с местами провалившейся кровлей. Солома, почерневшая и подгнившая, клоками торчала во все стороны. Оконца без пузырей смотрели жалко, подслеповато.

— Вот и жилье на худой конец, — молвил Герасим, оглядываясь. — Что-то собак не слышно. Поели, что ли?

— А что ты думаешь, — отозвался Сафрон. — Видать, и здесь побывали чьи-то вояки. Надо жителей расспросить. Найдём ли тут пожрать чего?

В деревне люди жили в половине изб и голодными безразличными глазами смотрели на чужаков. Ни о какой жратве не могло быть и речи. Сами едва держались, подгребая всё, что только можно.

— Надо хоть отдохнуть, — предложил Аким. — Попросимся в избу погреться.

Перекусить не удалось. Никто ничего не мог предложить. Но отогрелись и заторопились дальше.

Уже начинало смеркаться, день помутнел, а впереди завиднелась деревенька.

— Гляньте, казаки, рыбаки сидят у лунок. Видать рыбка-то ловится! — Данил ускорил шаг. — Может и нам что обломится, а?

Их встретили злобными недоверчивыми глазами. На приветствия не ответили, но никто ничего не предложил. Рыбаков было четверо и почти все древние старцы. Лишь один был юноша лет шестнадцати, замотанный в платки до глаз.

— Что тут у вас, люди добрые? — наигранно бодрым голосом спросил Данил. — Мы тут подумали, что вам не грех и с нами поделиться немного своим уловом.

Ему не ответили, лишь один старик пожал плечами и страх мелькнул в его слезящихся глазах.

Казаки осмотрели улов.

— Деревня, наловили порядочно, и мы просим продать часть улова нам, как пострадавшим от литовского да польского лиха. Вот вам четыре деньги, больше у нас нету, и мы забираем половину улова. — Данил деловито отобрал рыб побольше, завернул в кусок тряпки, подмигнул рыбакам и качнул головой товарищам. — Пошли в деревню, чай найдётся и для нас какая брошенная изба.

Изба, конечно, нашлась. А рядом стояла другая, добротная, но явно без хозяйского глаза, и молодуха стояла на крыльце и высматривала новых соседей. Покрасневшие щеки и нос выглядели соблазнительно.

Данилка ухмыльнулся, кивнул задорно, словно здороваясь. Молодуха слегка скривила губы в подобии улыбки, но не ответила.

— Надо подкрепиться немного — и я отправлюсь в гости, — ухмыльнулся Данил.

— Как бы не турнули тебя из гостей, — буркнул Аким. Он жадно раздувал огонь в печи, готовясь сварить рыбу в чугунке, валявшемся на полу.

— В деревне почти не осталось мужиков. А баба ядрёная и не прочь приласкать несчастного путника, пострадавшего за царя… или царевича, — усмехнулся казак. — Что там у тебя, Акимушка? Живот подвело от предвкушения божественного обеда. Или ужина, хе?