Хождение по мукам - Толстой Алексей Николаевич. Страница 91

Человек у камина перебил, погрозив щипцами:

– Слушайте, вы все время ужасно сбиваетесь. Если нет морали, тогда попы не причем, а вы все к богоборчеству клоните, особенно с этим супом.

– Ну, да.

– А по-моему – этот суп из архиерея не что иное, как новый культ: Бога изжили до пустого места, – поклонимся жадности, дьяволу. Так?

– Да, да, – крикнул худой, – поклонимся дьяволу... И чем гаже, чем кровавее, – тем яростнее будет вера... В кипящий котел и архиерея, и буржуя с цепочкой, и генерала, и самого царя... Каинова жертва... Вспомните, лет двадцать тому назад начались разговоры о фабричном котле – вот вам и котел.

– Окончательно сбились, – проговорил человек у камина, – дьявол именно в том, чтобы в него не верить и в него не кланяться. Дьявол – пустое место, абсолютный нуль, абстрактная идея, равнодушие, аморальность. А начать верить в него, да еще кланяться – все равно, что для моли нафталин. В ваших словах одно верно, что Михрютка – Каин.

– Сбились-то теперь вы, по-моему...

– Никак нет, не сбился. Каин во имя Господа Бога убил, в том-то и сила. Брат его был как птица – чист и светел; срезал горсть колосьев и сжег, вот и вся его жертва – райский мальчик. А Каин верил в Бога всеми кишками, от всего своего человеческого, с яростью и злобой. И брата убил в ненависти и к брату, и к Богу. Убил и убежал, и сошел с ума. И от Каина пошло все человечество, – Авель-то умер отроком. С того мига, когда Каин размахнулся дубинкой, – определилась судьба человечества: вечно бежать от самого себя, вечно сходить с ума и верить неистово. Проследите, – повторяется всегда одно и то же: – едва только на земле наступает мир и безмятежность, – довольство, птичья жизнь, – как в человеке пробуждается Каин – ненависть и озверение. И кончается всегда это каиновой жертвой – революцией. А за революцией – раскаяние (расшифруйте корень этого слова), – и обезумевший от стыда и горя Каин падает на землю, хватает невидимые стопы... Проклятие Каина в неверном пути к Богу: к совершенству через грех...

– Значит, вы отрицаете революцию как путь?

– Да.

– Тогда что же остается?

– Совершенство.

– Революция случилась, будем говорить о революции, – сказал худой, заходив вдоль окна, – пусть мы все каиновы дети, тем хуже для нас. – И он обратился к маленькому с сигарой, все время слушавшему с живейшим вниманием. – Вы хотите знать, как станут осуществлять равенство?

– Вы разве находите, что в России...

– Э, нет, в России идет лишь предварительная подготовка. Большевики, в конце концов, те же Маниловы, – мечтают о мавзолеях, а мужик их морит голодом... Их дни сочтены, само имя большевиков скоро сотрется в памяти... А вот те, кто придут после них, это будут серьезные люди, не мечтатели. Первым делом они объявят всеобщее и окончательное равенство. А так как Михрютки в слова больше не верят, то они разыщут где-нибудь в водосточной трубе прогнившего насквозь последнего человечишку, в гноище, в язвах, и посадят эту мокрицу гнусную на трон, и по нему сделают всеобщее равнение. Это будет такой восторг, равного какому не было никогда. Землю зажгут с четырех концов, сделают ровно. Никаких пролеткультов [242] и Шаляпиных, ничего этого не допустят. Большие города взорвут, чтобы не было соблазна. И вот когда равенство всех на земле осуществится, тогда начнут строить.

– Что?

– Бараки. Одного типа по всей земле.

– С ванными и ватерклозетами?

– Конечно. Вы чего улыбаетесь?

– Нет, я о другом, – сказал маленький, бросая окурок сигары в огонь, – я хотел спросить, – кто же будет во главе этой революции?

– Вооруженный пролетариат.

– Значит, высший привилегированный класс все-таки?

– Только на время революции. Диктаторская власть должна быть в руках небольшого и сплоченного класса.

– А потом, когда кончится революция, куда вы его денете?

– Пролетариат вернется к станкам.

– Назад, равнение по Михрютке?

– Да.

– А если пролетариат набалуется властью и не захочет возвращаться к станкам?

– Его заставят вернуться.

– Кто? Ведь оружие-то будет в его руках. Или опять революция?.. А революция, – опять, значит, какой-то привилегированный вооруженный класс, скажем – подпролетариат... И так без конца, покуда, действительно, не станет на земле ровно и пусто. Теперь вот вы мне на что ответьте, – какая же будет у вас мораль, новая, особенная, михрютская?

Худой человек молчал, стоя спиной к свету, рот его был искажен от злости, очевидно, в голове что-то заскочило, не цеплялось и мучило. Вдруг он рассмеялся коротко, с кашлем:

– Я понимаю, вам никак не удается мыслить вне морали. Равенство – один из трех столбов вашей морали. Я вас сбиваю с толку, вы считаете меня изувером... Нет, нет, – мы говорим о двух различных вещах. Наше равенство и качественно и количественно иное, чем ваше, – другой природы. Ваше равенство – идеально, наше – реально. Ваше равенство – цель, наше – средство. Ваше равенство – равнение по высшему, то есть вечно недостижимое, как весь ваш Новый Завет [243]... Наше равенство – равнение по низшему, то есть достижимое абсолютно, потому что в нем нет морали, а лишь простое притяжение земли. Мы органичны, мы просты. Мы есть голодное брюхо. Мы – основная социологическая предпосылка и только. Но вы все же хотите морали, хорошо: – Михрюткина мораль проста и ясна – не высовываться. Высунулся на вершок, и сейчас же – чик, вершок срезан. – Худой резко повернулся к сидящему перед камином. – Мы вашего Каина вытравим с корнем. Мы человека по-своему переделаем.

– Ну, в таком случае я спокоен, – сказал сидящий и щипцами принялся мешать угли, – заново переделанному человечеству, верю, будет очень хорошо на земле. И давно бы пора его переделать, хвалю, что додумались. В самом деле, – как превосходно было бы жить на этой земле, если бы не человечество.

Маленький в кресле вдруг засмеялся весело, поднял рюмочку с до половины налитым ликером и сказал:

– Ну, а покуда нас еще не переделали, выпьем за то главное, что нас ведет к добру, за сознание неравенства.

НАША АНКЕТА [244]

Ответы А.Н. Толстого на вопросы анкеты газеты «Общее дело» в связи с трехлетием большевистского переворота.

1. В чем сила большевиков?

Сила большевиков была в том, что самые высокие идеи они приложили к самым низшим инстинктам человека. Например: во имя мировой справедливости: ненавидь, убивай, грабь, насилуй. Сила большевизма была в оправдании зла, порожденного войною.

2. Почему они сумели удержаться у власти 3 года?

Никогда ни одно правительство не жертвовало столь полно счастьем и интересами страны укреплению и сохранению своей власти, как это делали и делают большевики. Их цель одна – мировая революция (не мировое счастье, а именно революция как таковая, – за последствия они не отвечают). Для этой цели им нужна власть (случайно эта власть оказалась в России), в укреплении этой власти отсутствует (разумеется) всякое моральное начало. Наемные войска большевиков действуют внутри России, руководясь простейшей формулой: «Горе побежденным» [245]. Ничего нет удивительного, что с такими средствами большевики могли продержаться до сей поры.

3. Какие причины укрепили их власть и положение?

Большевики пробудили в народе темные инстинкты, овладели властью и укрепили ее силой наемных штыков, то есть среди зла стали царствовать злом.

Но русский народ пошел за большевиками не во имя зла: зло было лишь в проявлении народной воли к перемене жизни, лишь темпераментом, но не сущностью движения.

Народ пошел за большевиками во имя лучшей жизни, то есть счастья, то есть добра. Народ поверил им, что ненавистью, разрушением и злом он достигнет веками жданного счастья. Народ нельзя обвинять в этом изуверстве, – четыре года мировой войны научили верить в это.