Чердынец (СИ) - taramans. Страница 95

— А можно… я попробую?

— А что… ты еще сможешь? — Надя смотрела на меня удивленно.

— А почему нет? Я же тебе говорю — у меня от тебя голову уносит! Как ветром — крышу! Знаешь… если бы у нас была возможность — интересно было бы попробовать — кто быстрее выдохнется и пощады попросит!

— Ну-у-у… я с маленькими не воюю! Мне их жалко! — Надя тихо засмеялась.

— Ну что — пробуем? Только давай у Веры крем найдем, — я показал рукой на комод, где в избытке стояли разные баночки и тюбики.

— Крем? А зачем?

— Не хочу, чтобы тебе было больно — ни сейчас, ни потом. Хочу, чтобы тебе понравилось. Может и от этого еще кончать будешь.

— Ну… давай попробуем, — Надя поднялась и выбрала какой-то тюбик, — вот смягчающий. Пойдет? — меня она уже совсем не стеснялась. Увидев мой взгляд, даже выгнулась кошечкой — Нравлюсь?

— Очень! — вот же — юность какая: я опять почувствовал шевеление внизу живота.

Надя счастливо засмеялась, тоже увидев это. Подобравшись ко мне, бросила тюбик мне на грудь:

— Давай сам там смажь. А я займусь самой вкусной твоей частью, — Надя засмеялась.

Я стал очень нежно смазывать ей попу. Поглаживая кончиками пальцев, чуть прикасаясь. Не знаю отчего, от этого, или от минета, Надя начала вновь постанывать. Потом подвинулась ко мне ближе, чуть расставила ножки.

— Ну… можешь и посмелее…, — начала покачивать попой навстречу моим пальцам, — вот… даже выпускать его изо рта не хочу! Никогда бы не подумала, что буду с ума сходить от этого… минета! Ну что — как? Раком или на четвереньках?

— У меня другое предложение. Иди сюда и ложись на бочок.

Уложив Надю на бок, полюбовавшись ею, я пристроился сзади, лежа на боку.

— Поможешь вставить?

— Давай…

М-да… размеры еще не те, конечно. Но — сейчас это и к лучшему!

Надя приняла его в себя быстро и практически сразу — полностью. Только с самого начала было какое-то усилие. А так — гладенько так. Ох как хорошо!

— М-м-м-м… как он туда скользнул… о-о-о… давай чуть полежим так, я привыкнуть чуток хочу… почувствовать его. И придумал же — с кремом. Вроде просто, а вот… некоторым это было невдомек! Вот же — скотина, этот Дима.

Я просунул свою руку ей под голову, другую — между ног. Стал тихонько покусывать за спинку. Как раз — холка перед лицом. Надя — застонала:

— Еще вот так… кусни… как ты ласково…

— Ну ты как, Кисуня? Не больно?

— Ну что ты… мне — хорошо! — Надя чуть двинула попой мне навстречу, прижалась ко мне.

Я вытянул руку у нее между ног и попытался смазать слюной два пальца на правой руке. Вот же — слюны практически не было!

— Красивая моя! Помочь можешь?

— Чем? — Надя повернула ко мне голову.

— Вот… оближи мои пальцы, — подставил ей ко рту.

Но она вместо того, чтобы облизать — взяла их в рот и пососала:

— Так достаточно? — засмеялась.

Я вновь просунул руку ей между ног и стал ласкать лобок, спускаясь ниже.

— Там и так все мокро! — вновь засмеялась Надя, — ну! Давай же! Посильнее, я уже хочу!

Постепенно ускоряясь, я стал «давать». И про руку — не забыть! Пальчиками работай, пальчиками! Стандартное упражнение — два пальца в тепло и сгибательно-разгибательные упражнения! Не знаю от чего именно, но Надя опять завелась. Застонала в голос, стала активно двигать попой мне навстречу.

Какой же — кайф! Тугие мышцы так плотно обхватывали мое невеликое хозяйство, а крем давал отличное скольжение! И я — расслабился! Голова моя куда-то отлетела в неизвестном направлении!

Пришел я в себя, когда лежал на спине, а Надя — ниже, стоя на четвереньках, вовсю «качала» головой.

— К-ха… к-ха… ну зачем же… что же ты… не надо было! — слова давались мне с трудом.

Надя, вытащив хуй изо рта:

— Ты забыл, а мы договаривались — кончаешь мне в рот!

— Ну… не после же… анала!

— Молчи… мне — хорошо…

Я опять выстрелил ей в рот. Хотя — это был уже так себе выстрел. Холостой, фактически.

Потом мы лежали, отдыхая.

— Вот я даже не знаю… когда я так хорошо… Даже в молодости так не было…

Мне стало смешно:

— В молодости! А сейчас ты — старушка что ли?

— Ну… ты же понял… У меня сейчас так хорошо внизу живота!

У меня тоже было… как-то пусто и звеняще, там — внизу.

— А как ты… в попу… Больно не было?

— Вот ты — дурачок! Ты что же — не слышал, как я кончала? — Надя приподнялась, посмотрела мне в лицо, улыбаясь.

— Я же говорил… у меня от тебя — крышу сносит! Я все время сдерживался, а сейчас вот — расслабился. И все — прощай крыша!

Надя счастливо засмеялась, погладила меня по щеке.

— Какого славного я любовничка нашла! Никому не отдам! Хрен ей, Верке этой! Самой мало!

— А что? Ты меня Вере хотела сплавить?

— Ну… была такая мысль. Я боялась… хотя и сейчас боюсь. Но уже другого — что это все сон. А потом раз — проснусь, а ничего не было и уже не будет…

— Ревнуешь меня, значит? Ко всем? Или только к Вере?

Надя вздохнула:

— Да нет… не ревную. Что я — не понимаю, какой ты кобель растешь. Только вот надеюсь, что и меня не забудешь.

— И вот что — я сейчас серьезно говорю — на Катю и Светку — не лезь. Играть — играйте… Это — сладко. Тем более — если они уже попробовали. Как сейчас их сладкого лишать? — Надя засмеялась.

— Но целку им не ломай! Прибью, гаденыш! — Надя схватила меня за нос и потаскала из стороны в сторону.

— Слушай… Вот — просьба к тебе… По поводу Кати и Светки. От меня им вреда не будет — ты не права, я границы вижу! А вот… как-нибудь… по-женски с ними поразговаривай, чтобы на какого-нибудь придурка не нарвались. Сама же знаешь — девчонки, когда подрастают — могут ошибиться.

Надя уже серьезно посмотрела на меня, потом наклонилась и поцеловала:

— Права эта ведьма старая, Гнездилиха. И вреда от тебя роду не будет, одна польза. И до баб ты — злой! Ой какой злой! — она вновь заулыбалась.

— Мы с Галей уже разговаривали об этом. Будем воспитывать девчонок. Ага, на своем опыте ошибок.

— А ты как с Галей, подружились, что ли?

— А не иначе и на нее слюни пускаешь? Ох ведь какой! Да не мотай ты головой — что я — не вижу, что ли! А подружились мы с ней уже года полтора как. С ней легко. И поболтать если что, и посоветоваться…

— И обо мне расскажешь?

— Ишь ты — губы подбери! Раскатал он на такую красотку! Нет… Это только мое будет! Ну все, Юра! Собираться нужно, мы и так с тобой заигрались — ох и будет мне сейчас от мамки! Ох — наслушаюсь!

Но вышли из дома Веры мы не сразу. Сначала Надя, строго запретив мне выходить в ограду, пошла поплескаться из той же бочки. Потом и я обмылся. Не душ, конечно, но вода чистая и прохладная.

Еще в ограде, перед выходом, Надюшка опять меня расцеловала всего. Я посоветовал ей, в разговоре с бабой Дусей, сослаться на то, что Надя прошла по знакомым, собрала заказы на вязание — и сумку с пряжей показать, для подтверждения. Вредная у Нади мамка, но, если человек занят делом — это для нее послужит оправданием столь длительного отсутствия.

Надюшка сразу побежала домой, а я, по договоренности, погулял еще по роще, потянул время. Потом решил зайти к Митину, сделать вид, что что-то забыл, поспрашивать, поболтать — чтобы потом можно было сказать, что я заходил к нему по делам.

Но у деда я пробыл недолго — он был занят и — не в настроении.

— Ты чего, Игнатьич, смурной такой сегодня?

Тот помолчал, потом:

— Да родственнички мои, будь они неладны. Они ж… хоть мы вроде и поругались, но знают же, что я здесь, рядом. А как узнали, что я дом продаю, да уезжать собрался — вновь кинулись плешь проедать, заразы. Сестра — то молчит, то плачет — понимает же, что не по-людски у нас выходит. А племяш, морда толстомясая, все гуньдит и гуньдит, значит… Он то думал — я здесь скопычусь, да им все достанеться, а теперь вишь ты как получается. Тьфу-ты…

— Ладно, Игнатьич. Тут — не знаю, чем и помочь…

— Да чем ты мне здесь поможешь? Ты лучше скажи, когда родители твои придут, дело-то делать нужно, что тянуть-то?