Две жизни одна Россия - Данилофф Николас. Страница 34

Глава десятая

Любопытно, что означало это неожиданное бритье? Скорое освобождение? Трудно поверить. Визит официального лица из американского посольства? Я подозревал, что это будет встреча с Мортом Зуккерманом, моим главным редактором и издателем. Руфь говорила, что он пытался получить визу для приезда в Москву.

Зуккерман был крупным дельцом по продаже и покупке недвижимости в Бостоне, но опыта в журналистике и в общении с советскими бюрократами у него было мало. Когда он приобрел журнал "Юнайтед Стейтс Ньюс энд Уорлд Рипорт" в 1984-ом, в редакции начались изменения, перестановки, увольнения и т. д., которые вызвали трения между ветеранами и новичками. Мне повезло, так как я был в то время за границей, и все новости и сплетни доходили до меня в последнюю очередь.

Теперь же я задавался вопросом, насколько энергично редакция журнала будет меня поддерживать. Ведь я был одним из "старичков". Я был едва знаком с Мортом Зукерманом, и у меня почти не было контактов с новым редактором, Дэвидом Гергеном, который когда-то работал руководителем службы связи президента Рейгана. Поймут ли они, что очень важно проявить твердость с самого начала. Я вспомнил, как Робин Найт рассказывал мне с горечью, что прежние руководители журнала, вместо того чтобы немедленно заявить протест против того, что его опоили, стали выяснять, не было ли у него проблем с пьянством. "Это полностью подорвало мое положение, — говорил он, — и внушило Советам мысль о том, что они могут действовать совершенно безнаказанно".

В последний раз я провел тупым лезвием по исцарапанному подбородку и в сопровождении охранника КГБ поднялся на второй этаж. Войдя в комнату 215, я увидел, что полковник Сергадеев разговаривает с каким-то чином.

— Ну, Николай Сергеевич, что Вы подумали об этом бритье во вторник? — спросил полковник, довольный собой. Он достал из кармана расческу и несколько раз провел ею по густым волосам.

— Мне предстоит встреча с моим главным редактором, господином Зуккерманом, — ответил я.

— Точно, — воскликнул полковник и добавил с иронией: — Вы действительно очень хорошо ориентируетесь.

Итак, слава Богу, сейчас не будет допроса, и я увижусь с Зуккерманом. Пожалуй, самое главное сейчас — убедиться, что редакция журнала со мной.

Сергадеев пригласил меня в комнату для посещений. Когда мы вошли, она была пуста. Я бросил взгляд на: обстановку. Репродукции картин находились точно на тех же местах, что и в понедельник, а это означало, что скрытые микрофоны, очевидно, работали. Сергадеев сел за стол и достал блокнот.

Через несколько минут вошел Зуккерман в сопровождении Рождера Дейли. На нем был хорошо сшитый костюм из шотландки, голубая рубашка с белым воротничком и пестрый галстук. Он излучал спокойную уверенность, как будто визит в Лефортовскую тюрьму был для него самым обычным делом. Он протянул мне руку, я крепко пожал ее и, обняв его, прошептал на ухо:

— Вы поступили очень правильно, придя сюда. Спасибо!

Я стремился показать Сергадееву, что между нами нет никаких разногласий. Зуккерман тут же уловил это и отнесся с пониманием. Я мог быть уверен в нем. Дейли сел на ближайший к полковнику стул. Зуккерман и я сели на кушетку вместе с переводчиком.

Затем Зуккерман начал говорить. Трудно было понять, обращался ли он больше ко мне или к Сергадееву. Наверное, к обоим.

— Вы бы залились краской стыда, если бы услышали, что говорят и пишут о Вас Ваши коллеги в Вашингтоне,

— начал он. — Мег Гринфилд написал превосходную передовую в "Вашингтон пост", а Марвин Калб говорил о Вас по Эн-би-си.

Сергадеев слушал переводчика и записывал.

— Это тема номер один сегодня. С нее начинаются вечерние новости, — продолжал Зуккерман.

Я надеялся, что этот аргумент — американское телевидение — окажет воздействие на Сергадеева. Но лицо его оставалось бесстрастным.

Когда Зуккерман закончил свой рассказ о реакции на мой арест в США, я познакомил его с подробностями того, что произошло со мной. Я повторил, что абсолютно невиновен, что полностью отрицал и отрицаю обвинение в шпионаже. Я описал условия, в которых нахожусь, и распорядок дня. Я ждал, что Сергадеев остановит меня, помня его прежнее предупреждение.

— Я бы никогда не смог находиться в тюрьме, — заметил шутливо Зуккерман. — Клаустрофобия одолела бы меня.

Затем я рассказал о своих отношениях с Мишей, его неожиданном телефонном звонке после ареста Захарова и о фотографиях из Афганистана.

Зуккерман обратился к Сергадееву.

— Мы очень интересуемся положением в Афганистане.

— Он пытался дать полковнику понять, что я готовил материал о войне по заданию редакции. — Мы посылаем туда время от времени корреспондентов, чтобы они давали отчеты непосредственно с места событий. Для нас также было важно, чтобы и мистер Данилов писал заметки на эту тему в наш журнал.

Здесь вмешался Дейли, задав вопрос Сергадееву.

— А что произошло с Мишей?

Я счел нужным быстро ответить:

— Полковник сказал мне, что Миша арестован по статье 64 за измену Родине.

Я бросил на Дейли насмешливый взгляд. Выражение его лица явно говорило, что он верит этому официальному ответу не больше меня.

— А Вы видели его в тюрьме?

— Нет, — ответил я.

Дейли стал настойчиво спрашивать Сергадеева, почему они не устроили мне очную ставку с Мишей.

Сергадеев невозмутимо молчал, как будто не слышал вопросов.

После примерно часового разговора Зуккерман перешел к предмету, который интересовал меня больше всего: как разрешить весь этот конфликт. Он сказал, что несмотря на огромную поддержку, оказываемую мне, в США растет убеждение, что прямого обмена Данилова на Захарова быть не должно. Мне трудно было понять действительный смысл того, что говорил Зуккерман. Была ли это попытка дать понять Сергадееву реальную позицию американской стороны, или он старался подготовить меня к длительной процедуре улаживания конфликта, или и то и другое?

— Президент Рейган сказал, — продолжал Зукерман, — что ни о каком обмене невинного журналиста на советского шпиона не может быть и речи.

Сергадеев слушал с каменным лицом и делал записи.

Информация о позиции администрации Рейгана меня очень обеспокоила. Я почувствовал себя капитаном, идущим на дно вместе со своим судном. Мысленно я соглашался с такой позицией. Если Советский Союз идет на разбой в международном масштабе, Соединенные Штаты должны занять жесткую позицию. Больше того, сама идея приравнять меня к советскому шпиону была глубоко оскорбительна. Но эмоционально я рвался освободиться из Лефортова. Ведь надо мной висела угроза получить длительный срок по приговору. Тем не менее, я высказался в поддержку политики правительства США.

— Я понимаю позицию президента и одобряю ее. Безусловно, я не хочу, чтобы меня приравнивали к шпиону, — сказал я Зуккерману и добавил, что если администрация не согласится на переговоры с Советами, мне, может быть, придется сидеть под арестом неопределенно долго. — Очевидно, юристам обеих стран придется поработать вместе, чтобы достичь позитивного результата.

Визит Зуккермана рассеял мое беспокойство относительно поддержки меня редакцией журнала. Она звонила во все колокола и палила из всех орудий. Устраивались пресс-конференции, изготавливались и продавались майки с надписями "Свободу Нику Данилову!" Обратились к бывшему государственному секретарю Сайрусу Вэнсу за юридической помощью и образовали центр, работающий круглосуточно, чтобы постоянно помогать Руфи и Джеффу.

Мы проговорили почти полтора часа, когда Сергадеев откинулся на стуле, дав понять, что встреча заканчивается.

— У Вас есть что передать Вашей семье или кому-либо еще? — спросил Зуккерман, вставая, чтобы уйти.

Последние четыре дня я был в сильном душевном напряжении. Все чувства — возмущение, беспомощность, страх, отчаяние — вышли наружу. Я опять подумал о Калебе — его мужестве, обо всем, что хотел сказать ему и не сказал. Я призвал на помощь все свое самообладание, чтобы взять эмоции под контроль. Очень важно казаться спокойным й невозмутимым, даже если Сергадеев опять попытается повернуть это против меня.