Акула пера в СССР - Капба Евгений Адгурович. Страница 42
Мое журналистское удостоверение не произвело впечатления на бдительную охрану: турникет разблокировать они даже не собирались.
– Не положено. Уточним у начальства, – отрезал суровый мужчина с военной выправкой.
Это вам не вахтерша тетя Лена! Такого на хромой козе не объедешь! Не знаю, что ему сказало начальство, но через минуты три он меня пустил, внимательно переписав все данные в журнал и строго предупредив:
– Электрической и магниевой вспышкой на производстве ДСП не пользоваться!
Господи боже, кто сейчас помнит про магниевые вспышки?
– Проходите по коридору направо, в музей. Василий Николаевич там.
В заводоуправлении было так же аккуратно и прилично, как и на территории предприятия. Никакой царапучей штукатурки и заляпанного жиром линолеума: это была вотчина деревообработчиков, и потому кругом царило дерево. Паркет, панели, двери – все это было выполнено из разных пород древесины, покрыто резьбой, отшлифовано и отлакировано. Сказка какая-то! Фантастика!
– Палисандровое дерево! – слышался восхищенный голос Волкова из-за широких дубовых створок, обитых понизу листами металла. – Ставьте его сюда, к роялю… Нет, не к белому, а к черному! Да! Умели же люди делать…
Я прочел надпись на двери: «Музей мебели и художественной обработки древесины» и постучал.
– Да! Заходите, заходите! – откликнулся Волков. – А вы – выходите, выходите!
Мне навстречу вышли четыре грузчика: их лица были чистыми, не испитыми, спецовки – опрятными, а походка – уверенной. Чудеса!
– Белозор? Это вы? Взгляните, что мне удалось найти в комиссионке! Это секретер из палисандрового дерева! Я бы душу дьяволу продал, если бы на моем предприятии могли делать нечто подобное…
Секретер и вправду был хорош. Явно дореволюционной еще работы, массивный, с множеством ящичков и отделений, он просто дышал стариной и аристократичностью.
– …но где я возьму палисандр, – развел руками Волков.
Мне показалось, что я ухватил Бога за бороду.
– А что, мастера-краснодеревщики имеются? – затаив дыхание, спросил я.
– О-о-о, за этим дело не станет! Уж поверьте – у меня есть такие умельцы, в руках которых дерево оживает… Да вот числятся они, правда, уборщиками и кочегарами, потому как официально в штат я краснодеревщика ввести не могу: зачем он нужен на фанерном производстве или на заводе ДСП? Даже и на мебельной фабрике нет такой штатной единицы, потому как из массива мы ничего не делаем… А что, товарищ Белозор, у вас завалялся десяток-другой тонн палисандрового дерева?
– Ну, что касается палисандра – тут мимо, но в наших краях имеются практически неисчерпаемые запасы не менее ценной и не менее специфической древесины…
– Так, Гера, это вопрос не праздный. Да! Ты говоришь очень серьезные вещи походя, как будто для тебя это нечто само собой разумеющееся… Подумай, прежде чем брякнуть что-то легкомысленное… – от леденящего душу тона Волкова снова появилось ощущение приближающегося стихийного бедствия.
Я слегка растерялся и, чтобы скрыть волнение, прошелся по музею. Рояли тут действительно были – черный и белый. Один из них был открыт, и я, чуть склонясь, положил пальцы на клавиши. Вся родня там, в будущем, ненавидела мой репертуар: на гитаре я умел играть «Цыганочку», а на фортепиано – «Мурку». Больше – почти ничего. Зато эти два хита – красиво и правильно.
Мелодия блатной баллады полилась неожиданно звучно, заполняя собой всё помещение музея, отражаясь от множества произведений декоративно-прикладного искусства, собранных здесь, проникая в замочные скважины сундуков и комодов, проскальзывая между тщательно пригнанными кусочками мозаики затейливого панно на стене… Вот что значит – работа мастера! Вот это инструмент так инструмент! На синтезаторе так не сбацаешь…
– …р-р-р-разве ж я тебе не покупал! – пропел Волков. – Да! Что же с ценной древесиной, Белозор?
– Мореный дуб! – сказал я и с шумом захлопнул крышку. – Пардон, неловко вышло. У вас под самыми ногами сотни и сотни стволов мореного дуба. Я разговаривал с Рустамом Гахрамановым со спасательной станции – он готов предоставить водолазов, чтобы помочь в очистке излучины. Если вы предоставите технику, людей и складские помещения. Просто представьте…
– Тихо! – рявкнул вдруг генеральный директор. – Ни слова больше! За мной!
И быстрым шагом покинул музей. Я ринулся за ним.
Секретарша даже пискнуть не успела, когда Волков промчался по приемной, открыл дверь и пропустил меня вперед. Его кабинет был довольно аскетичным, гораздо скромнее, чем у моего шефа. Но просторнее. Из шкафа появилась огромная топографическая карта Дубровицкого района, жестом фокусника Василий Николаевич разложил ее на столе, сунул мне в руку карандаш и лист серой писчей бумаги.
– Показывай, рассказывай.
Я к этому был готов.
– Смотрите – вот старое русло Днепра, этот каскад старичных озер. Вот дубравы, вот здесь – остатки реликтового леса, тут сохранились еще пни с годовыми кольцами, которые доказывают, что до войны деревья тут росли тысячелетние! А здесь, под Заводским районом, ПДО и Метизным заводом – основание их твердых пород… Потому река русло не меняла уже сотни и сотни лет. Теперь сложите два и два…
– Твою-то мать! А что Гахраманов говорит? Он же там со своими ихтиандрами как у себя дома, за столько-то лет…
– Говорит – корчи в несколько слоев, он задолбался из них утопленников вытаскивать!
– В несколько слоев? – в глазах Волкова зажегся фанатичный огонек. – Так, сегодня не получится, завтра – тоже… А вот послезавтра я туда вместе с Рустамчиком полезу. Лучше меня экспертов здесь нет. Да!
Он прошелся туда-сюда по кабинету, потом шагнул в мою сторону:
– Если это правда, Белозор… Знаешь… Я ведь в лепешку расшибусь, чтобы открыть тут производство мебели и сувениров из мореного дуба. У нас целое училище народных промыслов в Гомеле, там отделение резьбы по дереву… Выгребу под чистую пару выпусков, потом буду выписывать целевые направления, мои кудесники уже здесь, на месте молодежь подучат… Станки закажу в ГДР! Придется, правда, с профилакторием повременить, но ничего – я всё отобью, у меня аппаратчики драться будут за дубровицкую мебель! Так вот, Герман Викторович, я по гроб жизни тебе это помнить буду, так и знай. Чем смогу, в общем…
– О чем речь, Николай Васильевич? – выдержал его взгляд я. – Вот хотите верьте, хотите нет, но я хочу, чтобы Дубровица процветала. Если благодаря вовремя сказанным мной словам вы откроете новое предприятие, где будут работать дубровчане, получая при этом хорошую зарплату и занимаясь любимым делом, вот это и будет лучшей наградой. Я не умею строить дома, делать фанеру или добывать нефть. У меня есть только слова – и их я собираюсь использовать на благо своей малой родины.
– Вот как? – он глянул на меня с интересом. – И что – полное бескорыстие?
– Нет, отчего же? Цикл статей о новой фабрике, с начала строительства до первого стола, который появится в кабинете… Кого?
– Петра Мироновича! Вне всякого сомнения, – решительно кивнул Волков. – Я найду подходы. Да!
– Вот и моя корысть – выйду через вас на товарища Машерова… Может, и для него найдется у меня пара подходящих слов…
– Амбиции, однако, у вас, Белозор! Вы кем себя возомнили? – он улыбался, явно получая удовольствие от разговора.
– Глас вопиющего в пустыне… – невольно вырвались у меня слова, которые, будучи произнесенными в данное время и в этой стране, могли иметь самые печальные последствия.
Волков вдруг замер, испытующе глядя на меня.
– вдруг продекламировал он.
Повисла напряженная тишина. Я был готов поклясться, что этот необычный, проницательный человек имел на мой счет свое, особое мнение – и, скорее всего, недалекое от правды.