Блеск чужих созвездий. Часть 2 (СИ) - Доброхотова Мария. Страница 45

— Нужно открыть вино, правильно? — как бы между прочим спросила она, боясь обернуться.

— Правильно, — спустя пару секунд отозвался Адриан. — Но сначала я прочитаю молитву. Сокращу, как смогу, но Влад заслужил ее.

Таня посмотрела на Мангона. Он стоял посреди комнаты, сложив черные руки лодочкой на груди, и его густо обведенные глаза сияли каким-то мистическим огнем. Исчезли дракон, и холодный владелец Серого Кардинала, и легкомысленный Тень, на их месте вдруг появился истинный жрец Великой Матери.

— Сложи руки так же, — попросил он, и Таня послушалась. Она встала напротив Мангона, сложила руки на груди и приготовилась слушать.

— Кхер талан аэг морок! — голос сделался низким и глубоким, почти осязаемым. — Кхер талан тал нимаган! Хнарт аэг ди во таурен, трест аэкх кахарт, — он прикрыл глаза, сложив пальцы в сложном жесте. — Великая Матерь! В сей скорбный час взывает к Тебе Твой сын, Твой дух, огонь от Твоего огня. Приди и засвидетельствуй наше горе, скорбь в наших сердцах, — соединив указательный и большой пальцы правой руки, он выдвинул ее вперед. — Встреть душу Влада Странника у ворот Огненных Чертогов, проводи его в Сады Забвения, ибо я, дракон по рождению, огонь от огня Твоего, свидетельствую добродетели его, храбрости и чести, — левая рука сменила правую. — Молю тебя сберечь его от холода Бурундова царства и подарить вечный покой. Кхер талан! — Мангон возвысил голос, распахнув глаза, и они горели желтым, перечеркнутые вертикальными змеиными зрачками. — Аэг морок! Кхер талан тал нимаган!

Мангон читал молитву на неизвестном языке, и Таня чувствовала, как жара, и голос дракона, и ритм стихов обволакивают ее, заставляют замереть на месте и в то же время расслабиться, поддаться магии древнего ритуала. Ей казалось, что воздух стал плотнее, что вокруг появились тени, а может быть, причиной тому были лишь обман зрения и усталость. Она смотрела на Мангона и не могла оторвать взгляда, представляя, насколько внушительно он должен выглядеть под сводами драконьего храма в развевающихся одеждах с золотыми узорами. Настоящий жрец, великий кардинал, заставляющий верить в величие Матери. А потом мысли снова распадались, и все заполнял голос Адриана, повторяющий слова древней молитвы.

Наконец стихи затихли. Адриан развел руки в стороны, позволяя последним словам дозвучать, раствориться в горячем воздухе гостиной, а потом снова соединил их перед грудью, завершая молитву. Он медленно поднял голову, открыл глаза, которые больше не горели сверхъестественным огнем.

— Спасибо, что была сейчас со мной, — сказал он. — А теперь время вина.

Мангон подошел к столику, открыл бутылку вина и налил три бокала.

— Татана, — он провел рукой по ее плечу, оставляя серый след. — Приходи в себя. Драконья молитва в первый раз тяжело воспринимается, я должен был предупредить.

— Это точно, — проговорила Таня, возвращаясь к реальности. Она взяла ослабевшими пальцами бокал.

Второй Адриан взял сам и громко сказал, будто в комнате был кто-то еще:

— Влад Странник! Приглашаю тебя на последний пир! Выпей с нами вина, с теми, кто любил тебя и будет всегда тебя помнить. Я пью за тебя, во имя тебя, и пусть Великая Матерь смотрит в мое сердце, — Мангон поднес бокал к губам и выпил вино в три больших глотка.

Таня слушала его речь, и смущение в ее сердце уступило грусти и любви к Владу. Она делила их с Адрианом, и оттого их переживания становились острее и больше, от них сдавило грудь и щипало глаза, и Таня боялась, что не сдержится и расплачется.

Адриан взял третий бокал, подошел к камину и выплеснул вино в огонь.

— А это для Влада, — пояснил он.

Огонь зашипел, дернулся, но быстро выровнялся и заплясал так же весело, как и прежде. Таня встала рядом с Мангоном, решившись вдруг сделать то, что никогда прежде не делала. И не могла поверить, что когда-то сделает. Но молитва дракона вдохновила ее, и ей вдруг показалось, что несправедливо будет, если только она прозвучит в память о Владимире. Во рту пересохло от волнения и торжественности момента, но все-таки она сказала:

— Я хочу сделать еще что-то. Думаю, это важно для Влада.

Мангон удивленно посмотрел на нее, но ничего не сказал. Таня сложила руки на груди, сплела пальцы, как делала в детстве, когда еще верила в доброго Бога на облаке, до того, как он забрал ее маму. Закрыла глаза и произнесла по-русски:

— Господи! Упокой Господи душу раба Твоего Владимира и прости ему все согрешения, вольные и невольные, и даруй Царствие Небесное. Позаботься там о нем, он был верным другом и честным врачом. Отче наш, иже еси на небеси… — слова молитвы всплывали из глубин памяти, как часто бывает со стихами и песнями, что напевала мама перед сном. Таня не молилась со дня ее смерти и не верила больше в Бога, она была уверена, что сделала все неправильно, но сделала от всей души. Владимир был христианином, и проводить его следовало, как христианина, и может быть, после смерти он найдет дорогу домой.

— Это была ваша молитва? — спросил Мангон, когда Таня умолкла и неловко трижды перекрестилась.

— Да. Для нашего Бога.

— Какой он? — Адриан опустился на ковер перед камином, и Таня села рядом, с облегчением поджав под себя ставшие ватными ноги.

— У нас один Бог. Он большой, как мир, он везде, и никто не может его видеть. Он… сердномилый?

— Милосердный, — с улыбкой подсказал Мангон.

— Да. Он дает прощение всем, кто честно просит. Даже если ты убил и просил прощения, ты можешь попасть в хорошее место. А для плохих людей будет огонь и кастрюли, там их будут варить.

— Как думаешь, меня бы простил ваш бог? — вдруг спросил Адриан, глядя в огонь. Таня подумала, что он шутит, но Мангон выглядел серьезным и немного печальным.

— Да, если ты понимаешь все свои плохие дела и честно жалеешь о них. Если просишь со всем сердцем, он прощает.

— Звучит неплохо, — грустно усмехнулся Адриан. — И ты веришь в вашего бога?

— Нет, — пожала плечами Таня. — Но думаю, что Влад верил.

Они некоторое время сидели рядом и думали о Владимире, таком, каким они его запомнили. А еще о ритуалах и богах, и просто приходили в себя, теряя последние крупицы религиозного вдохновения. Потом Адриан поднялся и вернулся с бутылкой вина.

— Надо ее допить. Ты не против?

— Нет, конечно. Вино вкусное, — согласилась Таня, и волнительное предчувствие горячей рукой сжало ее сердце. — Можно я спрошу?

Адриан улыбнулся, но теперь в его улыбке не было грусти, только ехидство.

— Кажется, кто-то решил воспользоваться ситуацией? — он налил Тане вина. — Спрашивай.

— Почему Тень? Понимаешь, это же странно.

— Выглядит так, будто я сумасшедший? — хохотнул Адриан, и Таня, которую ободрила его реакция, добавила:

— В моем мире лечат тех, кто имеет два человека в голове.

Мангон отпил вина и некоторое время молчал, наслаждаясь жаром, которым дышал камин. Потом заговорил, медленно, нехотя, будто вытаскивал воспоминания из дальних закутков сознания.

— Я никому этого не рассказывал, но раз уж ты видела, как я смеюсь, отступать некуда, — он посмотрел краем глаза на Таню. — У нас, высших драконов, тех, кому досталась человечность, трудно с рождением детей. Драконы высиживают яйца, люди — рожают живых младенцев. Сочетать такие разные подходы сложно. Поэтому драконы предпочитают находить себе пару на Огненных пустошах до того, как прибывают в мир людей. Там о яйцах и драконятах заботится племя, потом они вырастают и, если совет решит, прилетают в Иллирию. Но иногда человека-дракона может родить женщина. Конечно, чаще всего ребенок ее убивает, но моей матери повезло: у нее родился я, и она даже смогла это пережить. Поэтому я никогда не был в Огненных пустошах, а все детство провел в Сером Кардинале под ласковым присмотром матери. Когда мне было двадцать лет, она умерла от лихорадки, и я остался один на один с отцом. Прежде он не занимался моим воспитанием, и оказалось, что, по его мнению, я никуда не гожусь. Слишком подвижный, слишком шумный, слишком любопытный. Не таким хотел отец видеть своего наследника. Он был генералом Драгона, занимал то место, которое сейчас принадлежит Кейблу. Сильный, умный, опасный дракон. Чтобы ты понимала, его титул примерно равен титулу короля при конституционной монархии. Впрочем, это не имеет отношения к делу, — Адриан сделал еще один глоток. — Важно то, что такой сын, как я, Этора Мангона не устраивал. Он мне постоянно объяснял, как важно быть серьезным, какая важная цель у моей жизни. Насколько люди глупы и бесполезны, что за ними требуется строгий надзор. К тому времени он все хуже и хуже относился к людям, и трудно было представить, что когда-то он женился на обычной женщине.