Лучший друг моего парня 2 (СИ) - Манич Мария. Страница 54

— Я так и не придумала, что могу тебе подарить, — произношу ровно, хотя меня колотит от волнения.

Мы словно прощаемся. Я так точно.

— Мне ничего не нужно.

— Я так и подумала, — отвожу глаза в сторону.

Я в том числе.

— Ангелина…

— Мирон…

Начинаем одновременно и замолкаем. Смотрим друг на друга выжидающе. Он взмахивает рукой, предлагая начать мне первой. И я рада. Потому что не знаю, смогу ли сказать хоть что-то после того как выскажется он.

— Я сдаю экзамены досрочно и уезжаю в Москву на целый семестр.

Мирон не выглядит удивленным. Лишь слегка приподнимает брови чуть выше.

— Вот как…

— Да…

— И когда ты мне собиралась об этом сказать? — резко подается вперед, устраива локти на коленях.

Злится. Крылья носа подрагивают, глаза метают молнии, несмотря на то что внешне пытается быть спокойным. Все еще держит маску холодности. Это у него всегда выходит лучше всего.

А я так хочу чтобы маска эта спала или хотя бы дала трещину. Как бывает, когда мы занимаемся сексом. Когда самозабвенно целуемся путаясь в смятых простынях и Мирон гортанно стонет от удовольствия, а я тихо стону его имя в ответ. Вот тогда мы оба обнажены до оголенных проводов души. Поднести друг к другу и будет взрыв.

— Я вообще не собиралась. Хотела тихо уехать, чтобы ты не узнал. Вернулся в квартиру, а здесь пусто. Так словно и не было никогда меня.

На последних словах Мирон дергает, как от удара и на секунду отводит взгляд.

Стоически выдерживаю пытку черной радужкой.

— Что же заставило тебя передумать? — невесело. — Это было бы больно.

Его слова отзываются болью в моем сердце. Я одновременно хочу чтобы он горел в агонии чувств, как и я, и одновременно не желаю этого никому. Тебя будто скручивают изнутри и пытаются вывернуть наружу, совсем как я недавно боролась с рукавом на толстовке. И эта пытка… жестока и тягостна.

— Я долго над этим думала и решила, что в отличии от тебя не трусиха. Мне не сложно признаться человеку в чувствах, даже если наперед знаю, что никакого ответа не последует. Я не боюсь сказать тебе, что люблю тебя, — лицо Мирона искажается в мучительной гримасе и мне плохо, настолько что приходится собрать всю свою выдержку, чтобы продолжить дальше не дрогнувшим голосом. — И я не боюсь уехать в никуда от человека, который умеет вознести меня до рая, а потом так же легко уронить на самое дно ада.

— Англеина…— Мирон трясет головой, прикрывая на секунду глаза. — Я не достоин твоих чувств. И да…я не могу тебе сказать того же. Не потому что не хочу…

— Когда любишь человек автоматически становится достоин. А ты тем более, — неопределенно взмахиваю рукой. Я уже призналась в чувствах, меня теперь не остановить. Ничего не страшно. Меня не любят в ответ. И этого не изменит. — Ты самый лучший человек во всей моей жизни. Самый значимый. Я люблю тебя. Я люблю всех твоих демонов. Я…

Не успеваю закончить, потому то Мирон оказывается вдруг рядом. От него волнами исходят эмоции, в которых я тут же с головой. Он давит взглядом, словно секунду или даже меньше, решается, а потом…тянет меня к себе. Резко и уверенно. Одна рука на пояснице, другая захватом на затылке и вот мы уже целуемся, жадно передавая друг другу воздух.

По моим щекам текут слезы. И поцелуй становится соленым. Мирон слизывает их с моих щек, стирая пальцами и вновь возвращается к губам.

В этом поцелуе столько всего. Целый калейдоскоп чувств.

Извинения. Прощение.

Признание. Принятие.

Прощание.

30.1

Вот только что Мирон жадно пожирал мой рот, ласкал небо языком и шарил руками по моему телу, а я отдавала ему ровно столько взаимности, сколько он тактильно просил. Раскрывала губы под его напором вновь и вновь, даже когда было больно дышать. И вот теперь он прижимается своим лбом к моему, все еще с закрытыми глазами, такой близкий и далекий одновременно. Все еще в моих руках, но не мой.

Я отстраняюсь первой. Мягко выпутываюсь из теплых и ставших такими родными объятий. Напоследок провожу рукой по щеке Мирона, его подбородку, тяжело вздымающейся от частого дыхания груди и отступаю на шаг. Дальше и дальше.

— Ангелина… — с какой-то ломкой в голосе он произносит мое имя и пытается поймать меня за руку. Когда этого не выходит, пытается поймать хотя бы взгляд, но я отвожу глаза в сторону, упираясь ими в стену.

Во мне столько чувств, что, кажется, еще чуть-чуть — и я разорвусь, как переполненный воздухом шарик. И ничего от меня не останется.

— Если ты не готов мне сказать то, что я хочу услышать, то молчи. И отпусти меня. Дай мне уйти, уехать. Не держи меня, Мирон. Ты найдешь себе новую игрушку и забудешь меня.

— Ты не игрушка.

— Уже нет? — невесело усмехаюсь, качая головой.

— Давно уже нет. Да и никогда ей не была.

Звучит как признание. Мне мало.

Не верю.

— Я пойду.

— Ты можешь оставаться здесь сколько захочешь, — догоняют меня слова Мирона. — Я съеду.

Он следует за мной в прихожую и, привалившись плечом к стене, наблюдает за моими попытками запихать ноутбук в сумку. Я быстро сдаюсь, оставляя торчать уголок компьютера.

— Спасибо, — бубню, накидывая на плечи куртку. — Я могу пожить у Кати, она предлагала. Это твоя квартира…

— Нет, — обрубает Гейден. — Останься здесь, НеАнгел. Мне так будет спокойнее.

Киваю, не в силах спорить.

Слезы опять жгут глаза. Нужно уйти быстрее. Иначе опять позорно разрыдаюсь. Не хочу больше демонстрировать ему свою слабость.

Мирон еще что-то говорит, но я не слышу. Рывком открываю дверь и чуть ли не кубарем сбегаю вниз по лестнице, игнорируя лифт.

Перевожу дыхание только на первом этаже. Вытираю рукавом щеки и выхожу на улицу. Я забыла шапку и накидываю на голову капюшон, удачно скрывая от прохожих заплаканное лицо. Когда выхожу из подъезда, мне кажется, за мной кто-то наблюдает. Украдкой смотрю по сторонам, но никого в итоге не вижу, только затылок все равно не переставая жжет.

В универе я стараюсь провести день по максимуму продуктивно и загруженно. В моей зачетке теперь стоят почти все требующиеся для перевода экзамены и зачеты. Один преподаватель сегодня работает во вторую смену, и я решаю его дождаться, предварительно уточнив расписание на нужной кафедре.

В душе зияет огромная дыра. Я чувствую себя одинокой, разбитой и никак не могу совладать с эмоциями, которые качают меня на качелях, проворачивая солнышко. Сердце замирает несколько раз за день без причины.

Я ничего не ем, просто вливаю в себя литрами кофе из автомата и постоянно гоняю из стороны в сторону рой мыслей. В большей части из них центральной фигурой стоит Мирон.

Я его не понимаю. Люблю такого, какой он есть, и не понимаю. Что ему мешает отпустить себя? Поддаться чувствам и эмоциям. Неужели банальный страх? Он ведь что-то чувствует ко мне. Я знаю… Нельзя быть такой бесчувственной глыбой льда и при этом так смотреть, целовать, ласкать, совершать поступки, которые говорят громче слов. Но мне нужны слова. Под броню Мирона по другому не пробиться, не достать до самых глубин. А я хочу быть именно там. Глубоко-глубоко внутри него, как он пророс внутри меня.

А потом я думаю: смогла бы я отказаться ради Гейдена от Москвы? Своей мечты? И понимаю, что нет. Для меня очень важна учеба. Я столько раз ради нее рисковала, наступала на горло своим принципам и шла по головам, что просто обязана взять и выжать максимум из того, что дает мне университет.

Поставив в зачетку заветную последнюю подпись, ощущаю лишь опустошение вместо ожидаемого удовлетворения. Словно меня пропустили через соковыжималку, как спелый апельсин.

Домой возвращаюсь через торговый центр, где покупаю чемодан и небольшую безделушку. Я все же решаю оставить Мирону прощальный подарок. Он стоит немного, даже я со своей скромной заначкой могу его себе позволить. У меня есть небольшая подушка безопасности, на которую я планирую жить в Москве первое время, хорошо, что от университета на семестр дадут общежитие. А потом, посмотрев по загрузке на учебе, попытаюсь найти работу.