Команда бесстрашных бойцов - Володихин Дмитрий Михайлович. Страница 61
Правда, всей жизни его осталось на один понюх табаку. Гостюшка еще в себя не пришел от огненного шквала, но когда оторопь схлынет, то не преминет явиться за своей добычей, схоронившейся тут с револьвером в ручонке. Хоть бы Даньку не нашел...
Мастер подумал, что надо бы ему, наверное, биографию свою припомнить, мысленно попрощаться с друзьями... Но на прощания его не потянуло. Вместо этого Гвоздь почему-то принялся решать проблему: стоит ли застрелиться до прихода Гостя, или лучше оставить все шесть пуль на подарок незнакомцу? Второй вариант явно выглядел предпочтительнее. Жаль, фонарик разлетелся при падении, стрелять придется на слух.
А ведь Гость, пожалуй, попался. Дверка-то для него захлопнулась, назад уже не вернется. Он теперь обречен жить в мире людей, в чужом для него мире.
И мастер хихикнул, а потом еще разок, и неожиданно для себя зашелся нервным смехом. Сухое хриплое эхо разносило его по коридорам лабиринта. Гвоздь никак не мог остановиться, он хохотал и хохотал, а несчастные ребра возмущенно ныли.
Вдруг тьма ответила на смех мастера шумом падающих камней. Гость идет? Да нет, кажется, легонький обвал.
Шум повторился. На этот раз Гвоздь явственно услышал, как рухнул камень-гигант, целая скала. Пол отозвался легким сотрясением.
Это привело его в себя. Тварь из чужого мира не торопилась его потрошить – отлично. Не слишком ли часто он сегодня готовился умереть? И к чему так торопиться? Данька где-то лежит... Только попробуем обойтись без дозняка. Дозняк до добра не доводит.
Мастер вставал медленно, очень медленно. Он чувствовал себя кораблем, получившим в бою уйму пробоин и пытающимся доплыть до ближайшего порта на честном слове. Встретится волна чуть повыше других – и буль-буль, карасики, а не встетится, значит, будем жить... Вдалеке осыпались и осыпались стены подземелья. Шорох каменной крошки не прекращался. Должно быть, Данина ракета вместе с дверью разрушила какие-то подпорки, или от нее пошли трещины...
Надо убираться отсюда!
Свежесть это мысли непритно поразила Гвоздя. Нечего страдать, нечего дурью маяться, страдания оставим на потом. Шевелись, трупешник!
Он выглянул в коридор. Гостя там не было. Во всяком случае, мастер не чувствовал в полной темноте никакого движения.
«А не ушел ли мерзавец в свой Анхестов? Но как? Невозможно», – эта тварь раньше плевала на все охранные системы мастеров-хранителей: то ли она располагала властью, способной выводить их на время из строя, то ли ее разум вообще не нуждался логике и был устроен по иному принципу... Однако она всегда приходила на Землю через Прялку, следовательно, чтобы перемещаться из своего дома сюда, а потом обратно, ей нужен здешний мост в Анхестов. Но могут существовать и другие мосты... Или нет?
Недостаточно информации.
Либо Гость мертв... Впрочем, нет оснований так считать. Либо он жив и находится неподалеку. Тогда надо его убить, но только не сегодня, поскольку в нынешнем состоянии и с нынешним оружием они в лучшем случае смогут удрать. Если, конечно, смогут... Либо Гость все-таки успел уйти через Прялку, пока она горела, и тогда вопрос о том, жив он, или не очень, сам собой отпадает... Мечты, мечты, где ваша сладость! В общем, крайне маловероятно.
На секунду он пожалел, что так и не увидел ни Прялку, ни Анхестов, ни даже мост в другой мир. Ничего, кроме нескольких фотографий, показанных ему когда-то Максом Карамаякисом. Мастер-хранитель начинается с инстинкта: все время надо узнавать что-нибудь новое. А тут – целый мир, совершенно неизведанный...
«Дружок, ты своего-то не знаешь толком», – сказал Гвоздь-прагматик Гвоздю-мечтателю отрезвляюще.
Он стоял в полной темноте, посреди подземного лабиринта, и думал об иных мирах, а надо было думать о том, где сейчас Даня. Мастеру требовался переносной экран наблюдения. Позарез. Но прибор разбился, когда он последний раз падал.
Тут подземелье встряхнуло, как следует. Издалека донесся гул серьезного обвала. Сверху посыпалась пыль и мелкая каменная крошка...
Гвоздь лихорадочно соображал: «Где он может быть? Едва держался на ногах, далеко уйти не мог. Ни в коем случае. Если его просто засыпало после всего этого, мне прощения до гробовой доски не будет...» Итак, Даня повернул влево... в каком месте? На несколько сотен метров ближе к Прялке по коридору. Но тут ведь через каждые тридцать метров – боковое ответвление, настоящий муравейник, иначе не назовешь. Придется облазить всё, если только Гость, да и само подземелье дадут ему сделать это.
Глаза мастера привыкли к темноте. Он начал более или менее ориентироваться в окружающем пространстве. Или, возможно, где-то неподалеку был слабый источник света. Какая-нибудь вертикальная шахта... чушь. Никакой шахты. Во-он из того бокового прохода исходит сияние. Мастер колебался, опасаясь нарваться на Гостя, ведь Гость тоже источал сияние. Но приглядевшись, Гвоздь понял: на странный металлоидный свет, который распространял вокруг себя Гость, это совсем не похоже.
Приволакивая ногу, мастер отправился в дальний путь на двести метров. Шорох осыпей то и дело тревожил его, заставляя останавливаться и прислушиваться. Ступня выла в голос, и к концу экспедиции он едва сдерживал стоны.
Впрочем, оно того стоило. За поворотом лежал Даня, успевший отойти всего лишь на четыре десятка шагов. Рядом с его телом валялся фонарик, – именно его свет Гвоздь увидел издалека.
Добравшись до тела генерала, мастер склонился над ним и пощупал пульс.
Даня был жив.
Глава 13
Сведущий человек
Генерал не приходил в себя долго. Гвоздь тормошил его, бил по щекам, лил воду на лицо, даже подумывал, не пнуть ли Даню по пятой точке. Три раза мастер принимался тихо уговаривать его:
– Очнись же ты, нам давно пора уходить отсюда...
Но говорить в полный голос Гвоздь не хотел, опасаясь привлечь внимание Гостя. Он уж совсем было отчаялся, когда Гость сам помог ему неожиданным образом.
В отдалении послышался тот самый визг, с помощью которого «птичка» уничтожала гоблинов. Визг нарастал, как и в прошлый раз, но затем перешел в грозный рокот, и, почти сразу, сорвался на подобие мышиного писка, только в тысячу раз громче.
«Жива гадина. Естественный отбор всегда был на стороне сильных... омерзительно».
Писк разделился на добрый десяток разных звуков: тут и птичье щебетание, и скрип железом по железу, и протяжный свист, и желудочное урчание, и барабанная дробь, и мушиный гуд, и такая фононевидаль, какой ничто в мире людей производить не способно. Потом весь этот концерт оборвался и его сменили тяжкие удары, словно Гость всей тушей бился о стену, пытаясь пробить ее и сбежать из каменного мешка на волю. Осыпи, было утихшие, вновь пошли одна за другой, пол вздрагивал...
– Что за х...ня тут делается?
– Сам не знаю, – машинально ответил Гвоздь и только потом осознал: Даня наконец-то очнулся.
– Как ты, командарм?
Даня слабым голосом ответил:
– Ничего не сломано, кроме головы.
– А?
– Да в норме все, только в башке туман. Прялка... ты ее прикончил?
– Данька, Прялке конец. Как я рад, что ты жив!
– Первая хорошая новость за день. Я про Прялку. Знаешь почему?
– Она больше никого не убьет.
– Нет, не поэтому. Во-первых, я заколебался про нее думать, теперь выкину из головы, и дело с концом. А во-вторых... сукин сын, ты когда-нибудь научишься перегонять самогон до приличного качества?
– Теперь я тебе скажу «во-вторых» и «во-первых». Во-первых, не учи пса, как костяшку грызть. Во-вторых, никакого самогона, чистый спирт.
– Либо ты врешь, либо спирт – грязный. О, моя бедная гребаная голова! Кто там рылом в стену бьется?
– Гость.
Даня разом примолк.
И сейчас же удары прекратились. Вместо них генерал и Гвоздь услыгали звучное шипение, будто на сковородку размером с площадь бросили кусок масла размером с дом.
– Уходим, Гвоздь.
– Как? У меня нога не в порядке, а ты едва соображаешь.