Черный Гиппократ - Петров Алексей Николаевич. Страница 47

Владимир поежился… Здание было старое, стены — толстые; наверное, не менее метра толщиной. Холодом веяло от этих стен. Да еще холодильные камеры — в ряд…

И запах. Этот ужасный запах…

Нестеров зябко повел плечами и открыл дверь первой холодильной камеры. Труп на каталке, накрытый простыней. Нестеров приподнял край простыни… Толстый нос, выпученные глаза, покрытый щетиной подбородок…

— Извини, приятель!.. — Владимир открыл следующую камеру.

Труп девочки лет двенадцати, вздернутый носик…

— Вот ведь беда!..

Захлопнув эту дверь, Нестеров осмотрелся: холодильных камер было много. В какой из них труп Марины Сеньковой? И вообще: здесь ли он еще?..

Помигивала над головой, щелкая и надрывно гудя, лампа.

Владимир глянул в конец зала, на труп юной девушки. Черты лица показались ему издалека знакомыми… Может, это как раз то, что он ищет? Он же видел однажды Марину Сенькову — когда ее везли по коридору на каталке…

Владимир приблизился к последнему столу. Он уж понял, что это не Марина. Не было на теле царапин, и возраст был совсем юный. Владимир пригляделся к лицу и… глазам не поверил:

— Вика?.. О, Господи! Девочка… А ты-то как!..

Нестеров провел Вике по растрепанным волосам дрожащей рукой. Потом в мигающем свете лампы заметил странгуляционную борозду на шее, обратил внимание на шов в области сердца. Провел пальцем по борозде, словно пытаясь ее разгладить…

Глаза у Вики были чуть навыкате и полуприкрыты. Веки — побелевшие, опухшие. Верно, поэтому Нестеров не сразу Вику узнал. Он пытался закрыть ей глаза полностью — смыкал ей холодные веки. Но маленькая щелочка приоткрывалась вновь и вновь, будто Вика хотела что-то подглядеть украдкой.

Тело девушки было удивительно розового цвета — как будто жизнь все еще теплилась в нем. Или будто на тело нанесли зачем-то слой грима. Стройная хрупкая фигурка — как у юной феи из сказки… Нестеров осторожно тронул пальцем живот Вики и осмотрел палец — никакого грима на нем не было…

Удрученно опустив плечи, Нестеров отошел к холодильным камерам. Прислушался… Ему почудился какой-то звук на фоне гудения лампы. Оглянулся на труп Вики… Потом открыл наугад какую-то камеру. Труп женщины… Нестеров глянул на бирку. Распахнул другую камеру, третью…

— Ну, где же ты, Марина Сенькова? Прямо хоть зови тебя!.. Сколько же камер!..

Нестеров, тихонько ворча, открыл двенадцатую или тринадцатую камеру. Тело молодой женщины. Светлые волосы, поцарапанные плечи, красивая развитая грудь…

Владимир повернул к свету бирку…

Доктор Блох, обыскав все отделение, вышел на аварийную лестницу. Поднялся этажом выше, спустился этажом ниже. Расспросил дежурных сестер: не входил ли к ним в отделения кто-нибудь посторонний, не устроил ли рандеву в одной из женских палат? Дежурные сестры отвечали уверенно: никто после двадцати двух часов не входил и рандеву не устраивал. У них все было схвачено. В глубокой задумчивости Блох вернулся на аварийную лестницу и спустился на первый этаж. Две двери…

Одна дверь — на кафедру судмедэкспертизы. На нее Блох и не взглянул. Он знал, что кафедра запиралась. Блох открыл другую дверь. Вышел в холл… Справа двери лифтов, слева — стол с телефоном… Пожилой усатый цербер дремлет за столом…

Блох тронул его за плечо:

— Уважаемый…

Цербер вздрогнул и распахнул глаза.

Блох сказал ему раздраженно:

— Из больницы ушел больной…

— Никак нет! — по-военному рявкнул цербер, при этом щеки его дернулись, как у бульдога.

— Откуда вам знать? Вы же спите…

— Никак нет! — цербер разжал кулак, на ладони был ключ. — Дверь заперта. Мышь не проскочит…

Блох удовлетворенно кивнул и возвратился к аварийной лестнице. Он уже даже поднялся на несколько ступенек, но остановился. Посмотрел на дверь кафедры. Блох не сомневался, что она закрыта… Но, как известно, проверить никогда не помешает. Для очистки совести и вообще… Блох был аккуратный человек: всякое дело предпочитал доводить до конца. Оставлять хвосты — это было не в его стиле.

Блох сбежал на площадку, потянул на себя дверь. Заперто… Разумеется, заперто — повода в этом сомневаться не было. И совесть в этом смысле теперь чиста. Блох отпустил ручку… Но тут дверь открылась сама — в другую сторону. Дверь, оказывается, открывалась внутрь кафедры.

Блох очень удивился. И оглянулся на дверь в холл. Как видно, раздумывал, не позвать ли цербера. Решил не звать.

Быстрым шагом Блох обошел всю кафедру, заглядывая в некоторые кабинеты и на секунду включая в них свет. Потом, несколько замедлив шаг, спустился в подвал…

Блох удивился: здесь зачем-то горел свет. Для мышей?..

Справа были двери с навесными замками. Слева — в глубине коридора — всего одна дверь. Блох знал, куда ведет эта дверь. Он бывал здесь не раз. Сразу к ней и направился… Уже издалека Блох увидел, что дверь слегка приоткрыта и за ней свет…

Не дойдя до двери двух-трех шагов, Блох остановился на минутку. Ему стало как-то не по себе. Вдруг вспомнились страшные байки, какими пугают друг друга на досуге обыватели: про покойников, играющих в карты, про некрофилов и т. д.

Свет… Зачем горел свет?

Блох все еще стоял в нерешительности. Прислушивался. Ему показалось, он слышал некий щелчок. От этого волосы собирались встать дыбом. Может, даже и встали… Блох потрогал у себя на голове колпак. Все прислушивался. Кажется, щелчки повторялись.

Блох догадался: это мигала люминесцентная лампа. Он, крадучись, приблизился к двери.

Нестеров выдвинул из холодильной камеры каталку с телом. Да, это был труп Марины Сеньковой, танцовщицы. Нельзя было не обратить внимания на прекрасные формы этого тела — мертвого и холодного, но совершенного. И Нестеров обратил… Еще он обратил внимание на то, что тело было сплошь в царапинах — в иных местах переходящих в глубокие раны; и шея у нее неловко вывернута; послеоперационные швы — довольно грубые — на животе и груди в области сердца.

Владимир выкатил каталку из камеры и огляделся: он искал свободный секционный стол, на который можно было бы переложить тело Марины Сеньковой, чтобы приступить к вскрытию. И заметил такой стол в начале помещения.

Но вдруг услышал какой-то звук… Шаги?..

Кажется, это были шаги…

Нестеров, хоть и готовился внутренне к возможности такого поворота, все-таки растерялся. Но не надолго — лишь на пару секунд.

Шаги были все громче.

Нестеров вернул каталку с телом в камеру и, сверкая глазами, огляделся — куда бы спрятаться? Однако спрятаться здесь, вроде бы, было негде. Хоть ты раздевайся и ложись на стол… и мертвенно бледней — чтоб особо не выделяться.

Не хотелось — ох, как не хотелось, — быть застуканным в этом месте и в это время. На словах, когда обсуждали такую перспективу с Перевезенцевым, все выглядело несколько иначе. Смешно, пожалуй, выглядело. А сейчас Владимиру было не до смеха. Хоть ты, и правда, умри!..

Шаги все приближались…

«Охранник какой-нибудь? Или сторож?.. Какая разница!..»

Шаги вдруг замерли. Там, за дверью, кто-то пребывал в нерешительности. Кому-то как будто не хватало духа переступить порог морга… анатомички… мертвецкой… труперни… или как там еще!..

Эту минутку, которую подарила ему судьба, Нестеров использовал на все сто! У него возникла идея — он нашел место, спрятаться.

Очень тихо, без щелчка, Владимир открыл холодильную камеру — ту, в которой «сохранялась» Марина Сенькова, — и юркнул в свободное пространство под каталкой. Прикрыл дверь — не полностью, оставил щель шириной с палец. И замер.

Отчаянно колотилось в груди сердце. Оно прямо-таки скакало галопом — даже заболело слева над ключицей… И даже не показалось холодно в холодильнике!

Нестеров рисковал, конечно. И весьма сильно рисковал. Если бы дверь камеры сейчас захлопнулась… Или если бы ее захлопнул тот человек — сторож он или кто — заметил бы непорядок и нажал на дверь… Это был бы конец!.. С невероятным сюрпризом для патологоанатомов. Владимир даже не мог представить себе лица, какие были бы у сотрудников кафедры судебной медицины, если б назавтра поутру или еще позже они обнаружили в одной холодильной камере с Мариной Сеньковой мужской труп… «Как? Откуда? Кто?»