Верь мне (СИ) - Тодорова Елена. Страница 102

– О чем она? – спрашивает Саша в один из вечеров.

– Обо мне… О тебе… О нас…

– Мм-м… Правда? И что именно ты там пишешь?

– Ну прямо сейчас я описывала наш первый поцелуй на сеновале.

– Серьезно? – оживляется мой темный принц. – Дай почитать. Мне тоже есть что сказать.

И он действительно вносит важные дополнения. Пока делится своими тогдашними мыслями, эмоциями и ощущениями, у нас обоих дико горят щеки. Но мы стараемся сохранять невозмутимость и сплоченно работать. Я долго обдумываю все, что он сказал. Прокручиваю его слова, когда сам Георгиев засыпает. Чувствую такой безумный трепет, который, кажется, не испытывала даже в то рассветное утро на сеновале. Ведь сейчас я точно знаю, что Саша любит меня так же сильно, как люблю его я. Он волновался больше меня тогда, теперь я это понимаю.

Помимо написания книги, в течение дня выделяю время, чтобы заняться «хвостами», которые у меня скопились по учебе.

А еще… Я готовлю для своего мужчины. Утром, в обед и вечером. С огромным удовольствием.

Седьмого января, на Даниной свадьбе, я решаюсь на очень рискованный шаг. Устав наблюдать за глубоко несчастной Людмилой Владимировной, в один момент подхожу к ней, беру за руку и веду на танцпол к Саше. Оба выражают гремучую смесь из эмоций – начиная от растерянности и заканчивая страхом. Но я не сдаюсь. Обнимаю его, обнимаю ее и заставляю их в итоге сомкнуть кольцо.

Вздрагиваем. Натужно вздыхаем. На эмоциях судорожно вцепляемся друг в друга руками.

Уверена, что наполниться слезами успевают больше трех пар глаз. Двое из этих трех слишком сильные, чтобы позволить этой влаге пролиться. Я же оставляю этих двоих на танцполе, как только понимаю, что не оттолкнут друг друга, и ухожу в дамскую комнату, чтобы проплакаться полноценно.

Там меня Саша позже и находит.

– Что ты здесь делаешь?

– Просто скучаю… Захотелось поскучать.

– Малыш… – вздыхает Георгиев, вкладывая в это обращение обожание, которое я способна видеть, слышать и чувствовать. – У тебя красный нос.

– А у тебя – глаза, Минотавр.

Кто кого? Да никто.

Мы не нуждаемся в победе друг над другом. Мы нуждаемся в любви.

В поисках ее и делаем встречные шаги. Прижимаясь к Сашиной рубашке пылающей щекой, прикрываю глаза и с тяжелыми частыми вздохами трусь об нее.

– Спасибо, родной… За то, что сумел простить.

– Спасибо тебе, родная… За то, что помогла эту силу откопать.

[1] Псалтырь, 90:7.

Я влюблен в тебя как пацан.

Под конец января отца, наконец, закрывают. Команды Градского и Полторацкого не зря свой хлеб едят – по совокупности приговоров что ему, что Машталеру, выписывают путевки на пожизненное.

Мама после всех проверок оставляет должность прокурора и спокойно выходит на пенсию.

А уже с середины февраля наша пятерка официально становится самой могущественной коллаборацией в городе. Не только потому, что победой «V STARS» завершается аукцион по принадлежавшему когда-то Машталерам «Южному региону». С подачи Титова мы вкладываемся и открываем еще несколько крупных перерабатывающих производств, которые в дальнейшем будут оказывать влияние не только на внутреннюю экономику юга, но и на ВВП государства.

– Почему в названии вашей финансовой группы, как вы ее сами называете, значится римская цифра пять? Кто из семи акционеров остается в тени? – слышим мы на нашей первой пресс-конференции.

– Можно я отвечу, – на самом деле эта фраза звучит риторически. Титов просто обозначает свое намерение принять этот вопрос. Он не торопится. С ухмылкой смотрит на свой микрофон, и только пару секунд спустя – в зал. – Пять, потому что мы с Артемом Владимировичем, – выдерживает небольшую паузу, во время которой пересекается с сидящим справа от него отцом Чары взглядами, – вошли в состав этой группы для того, чтобы создать финансовую мощь, в которой нуждалось молодое поколение. Можно назвать это поддержкой и отцовским усилением. Хоть среди этих парней и нет моих детей. Все вы знаете, что лично я родил и воспитал только одного человека – потрясающую женщину, чудесную мать и политического деятеля, которого боится сам черт, – нахваливает Адам Терентьевич как бы между делом со своими обыкновенными дьявольски харизматичными ухмылками и подмигиваниями. – Я чту закон, Бога и справедливость. А следовательно, и всех людей, которые борются за порядок в нашем городе. Конкретно в Александре Георгиеве, который и являлся на момент моего входа в финансовую группу основным двигателем перемен, я увидел того, кого не ожидал увидеть никогда, – и снова Титов притормаживает со своей речью. В этот раз, чтобы направить взгляд на меня. Не хочу это признавать, но должен: прежде чем он дает уточняющие пояснения, по спине озноб проходит. – Я увидел себя. В общем, – дальше в зал смотрит, – ментально во мне вся эта ситуация откликнулась. Я стар, ленив и адски черств, – в очередной раз веселит публику своими полушутливыми изречениями и соответствующей мимикой. – Давно не претендую на лавры. Все свои амбиции реализовал, всех побед достиг, все вершины покорил… Но тут я вдруг, мало того, что увидел большие перспективы для города, который люблю… Я резко взбодрился на свои, Господь не даст соврать, двадцать! – пробивая кулаком воздух, вызывает новые смешки среди однозначно очарованных им журналистов. – И кроме того… – в один миг Адам Терентьевич, открыто глядя в зал, становится серьезным. – Меня тронуло. Задело за живое, – признается чрезвычайно искренне. – А такое случается очень и очень редко, – уверенно расписывает в полной, если не сказать, мать ее, гробовой тишине. – Подводя итоги, хочу выразить нашу с Артемом Владимирович общую мысль: мы вписались в это дело не ради денег и славы. В управлении участвуем по минимуму, только если видим в том необходимость. И, наконец, отвечая на ваш вопрос… Зачем портить название цифрой, которая не имеет полноценной важности?

В конференц-зале слышатся вздохи и перешептывания, но долго не звучит ни один официальный вопрос. В этой глухой тишине я неспешно поднимаю стакан с водой, делаю глоток, расстегиваю пиджак, веду плечами назад и, поймав мимоходом какую-то идиотскую мину на лице Фильфиневича, откидываюсь на спинку кресла. Следующие секунды с каменным лицом наблюдаю за тем, что, блядь, так забавляет сейчас Филю – Тоха под столом на неформальном, но не менее международном языке жестов показывает какую-то пошляцкую хуйню.

Филя прикрывает низ покрасневшего лица ладонью, Бойка шумно втягивает носом воздух и в целях не заржать вытягивает губы клювом, Чара сначала смеряет компашку осуждением, а потом ухмыляется и дополняет «диалог» такими же развратными движениями.

– Миллиардеры, блядь, – тихо выдыхаю я и закатываю глаза за секунду до того, как батя Чаруш, повернув к нам голову, всех разом одним, мать вашу, суровым взглядом успокаивает. Это уже меня заставляет хмыкнуть и качнуть головой. – Да-а… – тяну так же тихо. – Ничего не меняется.

В этот же момент зал «проглатывает» сказанное Титовым и включается обратно в работу. Одна из довольно-таки известных корреспонденток популярного национального канала встает и обращается с вопросом конкретно ко мне.

– Александр Игнатьевич, что вы почувствовали, проснувшись однажды утром двадцатитрехлетним властелином целого южного региона страны? – толкает с рьяной патетичностью.

Я, конечно, не Титов.

Не то что заигрывать с миром не люблю… По правде, оказавшись участником этой нелепой сцены, не удосуживаюсь даже улыбнуться.

– Не помню, чтобы я хоть раз думал о подобном по утрам, – отвечаю сухо, с очевидным пренебрежением к созданной не вовлеченным во всю эту кухню человеком картинке.

– Вы крайне скромны, – брякает репортер мне в ответ.

Четверо из «V STARS» это заключение полируют смешками.

Я сжимаю челюсти, вдыхаю и сдержанно отражаю:

– На самом деле я далек от скромности. Просто власть – это то, что меня реально никогда не привлекало.