Верь мне (СИ) - Тодорова Елена. Страница 100

Я вздыхаю и с улыбкой глажу его по щеке.

– Правда, Саша. Ты всегда будешь в нашем доме главным.

– Спасибо, – бормочет он, прикрывая глаза и тем самым показывая то, как для него это важно.

Первая ночь выдается тревожной. Все потому, что мы реагируем на любое движение друг друга. Словно кто-то из нас способен встать и уйти… Глупости, конечно. Больше не сможем. Пиковая точка была достигнута в прошлый раз. И сейчас мы готовы работать над любыми проблемами.

Но к таким выводам я прихожу только утром, когда отступают дурацкие сновидения и проясняется в голове.

Долго лежу, сохраняя неподвижность. Даю не только Георгиеву возможность выспаться, но и себе время, чтобы осмыслить все произошедшее и чувства, которые по итогу сберегла в душе.

Мне хорошо и спокойно, понимаю это пару минут спустя. Настолько, что нет желания шевелиться. Наслаждаюсь теплом и безмятежностью, пока Саша не просыпается.

– Ты счастлива? – первое, что спрашивает.

– Да… А ты?..

– Очень.

Чуть позже мы договариваемся, что выждем время до суда над его отцом и подадим заявление сразу после вынесения приговора. Только тему Парижа не затрагиваем. Но не потому, что опасаемся не сойтись во мнениях. Обдумываем все ранее сказанное, прежде чем принять решение, которое устроит нас обоих.

– Жаль, что у тебя нет елки, – замечаю чуть позже, пока готовлю завтрак. Поймав Сашкин задумчивый взгляд, несколько смущаюсь. Стоя у приоткрытого окна с голым торсом, он выдыхает сизоватую струйку дыма и неторопливо подносит к губам чашку с кофе.

– Нужна елка? – уточняет после глотка.

– Ну, на следующий год точно… – размышляю, наблюдая за тем, как блинное тесто равномерно распределяется по сковороде.

Оставляю фразу оборванной, потому как немного теряюсь, когда Георгиев, бросив сигарету и чашку на подоконнике, шагает ко мне. Едва успеваю опустить сковороду на плиту, он уже обнимает, прижимаясь сзади.

– Зачем ждать следующий год, Сонь… – задвигает риторически. – Сразу после завтрака поедем и купим, какую захочешь, – уверенностью, которая звучит в этот миг в его сильном голосе, провоцирует у меня за грудиной ураган. – Все, что пожелаешь, купим, Сонь.

И, конечно же, не обманывает. Уже к вечеру наша квартира превращается в атмосферную новогоднюю сказку. Но радует меня не столько результат, сколько сам процесс украшения, во время которого мы с Сашей много шутим, безудержно смеемся и упоительно целуемся.

Даже если ты решишь слетать на Луну, я с тобой.

Меня раздирают ужаснейшие угрызения совести по отношению к Анжеле Эдуардовне и Габриэлю, но утром третьего января я, расплакавшись среди разбросанных в доме Чарушиных вещей, бросаю собирать чемодан. Подскакивая с пола, улавливаю тяжелый вздох Сашки и, можно сказать, на этот звук бегу к нему. Слезы застилают глаза, мешая что-то видеть, но какими же феерическими эмоциями наполняется грудь, когда я запрыгиваю на Георгиева. Руками и ногами его сжимаю. Утыкаюсь мокрым лицом в шею. Чувствуя его ладони на спине и ягодицах, издаю судорожный всхлип. Много разных звуков себе позволяю. В какой-то момент, кажется, даже что-то похожее на стон боли из-за тоски, которая разливается по моим венам от одной лишь мысли, что нам снова приходится расставаться.

– Я не могу… Не могу… Не могу… – бомблю Саше в шею, отчаянно силясь не растерять запах его кожи, который успела вдохнуть.

Покачиваемся, сжимая друг друга так крепко, что впору сломать кости.

Понимаю, что нужно быть взрослой девочкой и нести ответственность за свой бизнес и за тех людей, которых я в него так или иначе вовлекла. Но, воссоединившись с Георгиевым, я больше не могу себя от него оторвать.

Отстранившись, я смотрю Саше в глаза. Они блестят. Он выглядит очень напряженным, однако сохраняет молчание в ожидании того, что я соберусь с мыслями и выскажусь.

И я это делаю, как только более-менее восстанавливаю дыхание.

– Я ценю то, что ты не пытаешься давить… Что уважаешь мои желания и стремления… Что хочешь, чтобы я была счастлива, занимаясь любимым делом, живя там, где всегда мечтала… Что готов снова кататься между странами и городами, преодолевать ради меня километры пути, жить от встречи до встречи… – тут я вновь всхлипываю. – Ты не представляешь весь тот сумасшедший объем радости, который я испытывала каждый раз, когда ты приезжал! Это незабываемо! Никогда не померкнет в памяти, – сама только сейчас всю полноту тех эмоций, чувств и ощущений постигаю. – Первые секунды, когда я вижу тебя… В груди взрыв! Первые прикосновения – полет до Луны! Первый поцелуй… И я целый мир заполняю! – делюсь, как могу честно. – Но… Больше не хочу так, Саша… Мы это прошли и должны оставить в прошлом… Я по-прежнему обожаю Париж, но мое сердце не там… Оно здесь. С тобой. Если сяду сегодня в самолет, там оно разорвется…

– Оставайся, малыш, – выталкивает Георгиев хрипло. – Сейчас я… Я, блядь, потрясен, потому что не смел на это надеяться сейчас. Но это определенно то, чего я сам хочу больше всего на свете.

– Кафе я могу оставить на сотрудников… Будет здорово туда раз в пару месяцев прилетать… Но как же Габриэль и Анжела Эдуардовна?

– Значит так, – наконец, мой мужчина принимает решение за нас двоих. – Полетим сегодня вместе в Париж. Ты уладишь необходимые дела, и мы заберем всех, кого нужно.

Вздыхая, чувствую, что дрожат не только мои губы, но и грудь. Я ненадолго откидываю голову назад. Глядя в потолок, даю себе время на то, чтобы осмыслить сказанное Сашкой. А мгновение спустя, когда снова смотрю на него, выражаю некоторую растерянность.

– То есть, ты хочешь жить с Габриэлем?

Георгиев, конечно же, первым делом морщится. Все еще помнит и свои испорченные кроссовки, и атаки когтями. Я кусаю губы, чтобы не улыбнуться до того, как получу ответ.

– Я хочу жить с тобой, – поправляет, наделяя это признание неведомой силой, которая вызывает у меня безумную волну мурашек. – Если это подтягивает адского кота за тобой… – мой принц так вздыхает, что я реально едва сдерживаю смех со слезами в паре. Зажимая пальцами нос, жду, пока он закончит. – Да кого угодно, Сонь! Хоть табор цыган – я готов!

И я все-таки прыскаю. Слезы из глаз брызгают, пока я, не владея эмоциями, обнимаю Сашку и снова утыкаюсь хлюпающим носом ему в шею.

– Я так сильно тебя люблю! – все, что я говорю, потому что это вкупе с интонациями действительно выражает самое главное.

Следующие часы выдаются для нас с Георгиевым насыщенными и суматошными. Мы собираем минимум одежды и отправляемся в Париж. Три неполных часа полета служат небольшой передышкой. На месте, едва мы заходим ко мне в квартиру, начинаются новые и несколько неожиданные для меня испытания.

Сашке оказывается непросто принять нахождение здесь же матери с Полторацким. Не удосужившись даже поздороваться, он с непроницаемой миной проходит сразу в спальню. Что я ему ни говорю, все оставляет без комментариев.

– Собирай вещи, Сонь, – распоряжается мой Георгиев тем самым ровным, лишенным эмоций тоном, который меня порой так раздражает. – Ночевать мы здесь не останемся.

Я вздыхаю и, подойдя к нему, слегка толкаю бедром. За окном виднеется башня, на кровати посапывает Габриэль, рядом стоит мой любимый мужчина, на кухне возятся интересные и волей-неволей ставшие близкими люди… Хочется, чтобы все вокруг были так же сильно счастливы, как и я. Георгиев в первую очередь. Я ведь понимаю, что разрыв отношений с матерью заставляет его страдать.

Это решение не сердца, а несгибаемой мужской воли. Это рана, которая не затянется никогда. Это выбор в пользу меня с причинением смертельной боли женщине, которой он обязан не только жизнью, но и своим характером, своей силой и своей духовной красотой.

Могу ли я спокойно игнорировать муки этих двух людей, зная, что я, по сути, являюсь их источником? Нет. Естественно, нет.

– Не будь таким, Сашка, – начинаю осторожно, едва его дыхание выравнивается, а взгляд сосредотачивается на мне. – Ты же знаешь, что мама тебя любит. А ты любишь ее.