Верь мне (СИ) - Тодорова Елена. Страница 50

– Ты такой грубиян иногда… – задыхается святая Сонечка. – Вроде собирался отказаться от раза «на раз». И вообще, не затем сюда прилетел.

– Да, блядь… – дергаю ее ниже. Когда платье собирается уже в районе шеи, раздраженно его с нее стягиваю. Кружево оставляю. Мать его так с ним! Будем распускать в процессе. – Отказаться, Сонь? – упираюсь лбом в ее переносицу. – Я, как в той твоей песне, душу дьяволу готов продать за ночь с тобой. Какие уж тут отказы? Просто уточнил для порядка. Надо?

– Ч-что? – то ли теряется, то ли пугается она.

– Продавать душу?

– Не надо.

– Значит, не последний раз?

– Ух… Хватит докапываться. Поздравляй уже меня, принц, – требует умилительно забавно. – Давай, пока не закончился мой день рождения, Саш… Хочу летать.

– Как фанера над Парижем? – не удерживаюсь я.

Соня прыскает, но сходу зажимает ладонью рот. Я дергаю ее за руку, заставляя убрать ту. Мы встречаемся глазами и одновременно начинаем хохотать.

– Что за базарный юмор? – пищит Соня сквозь слезы.

– Соррян, но мы из Одессы, не из Прованса.

Едва я это говорю, Солнышко выгибается, и мне резко перестает быть смешно. Со стоном утыкаюсь ей в шею лицом. Жадно кусаю.

– Не шевелись, – шиплю, когда она взвизгивает. – Иначе у меня будет выброс в штаны. Радиоактивный.

– Боже, Саш… Может, ты их уже снимешь?

Я киваю. Перевожу дыхание и, сжимая челюсти, поднимаюсь. Встаю у изножья кровати. Берусь за пряжку ремня. В этот же момент подрываю поплывший взгляд на разложенную на кровати Соню и задвигаю совсем не то, что нужно.

– Я хочу, чтобы их с меня сняла ты.

Звучу, определенно, как маньячина. Моя порно-мечта вздрагивает и покрывается мурашками. Затем сглатывает, приподнимается и, выдерживая зрительный контакт, сползает с кровати.

Одно ее колено стукается об пол, второе – повисает в паре сантиметров над ним. Руки накрывают мои, заставляя меня оставить ремень.

Я опускаю взгляд вниз, и это, сука, становится моей первой ошибкой.

Вашу мать… Блядь…

[1] Здесь: первые три – улицы в Одессе. Ланжерон ­– название пляжа.

[2] Стена любви ­– копия парижской синей стены с надписями «Я тебя люблю» на разных языках мира.

27

Это как зависимость, от которой невозможно отказаться,

пока не сражает смерть…

© Соня Богданова

«Убей меня… И воскреси…»

Именно это транслируют наши глаза, после того как я стягиваю с Георгиева брюки.

Я не могу разорвать установленный зрительный контакт.

Когда Саша переступает через свои штаны, медленно веду ладонями по мускулистым и стройным ногам. Я настолько без ума от него, что даже ими восхищаюсь. Меня заводит ощущать жесткость волосков и каменную напряженность мышц. Я бы уже могла его целовать, но, наверное, в целом еще слишком растеряна.

«Убей меня… И воскреси…»

В нас двоих определенно какой-то вирус свирепствует. Этого уже не скрыть.

Я ревную из-за всех тех раз, когда другие девушки сидели перед Георгиевым вот так. Ревную так сильно, что внутри проносится ураган пятой категории по шкале Саффира–Симпсона. Но несмотря на все разрушения, я не испытываю ожидаемого отвращения. Он все равно остается моим принцем.

Моим великолепным черным принцем.

Я хочу облизать каждый миллиметр его горячей смуглой кожи. Хочу почувствовать каждый мускул его большого спортивного тела. Хочу пробить своей любовной энергией каждый его чертов нерв.

В боксеры лезть не спешу. Поглаживаю член через ткань. Позволяю себе насладиться тем, какой он длинный, толстый и твердый.

Как можно быть таким идеальным?

Растягиваю удовольствие. Разогреваю предвкушение.

У самой под кожей дрожь струится, словно ток. В голове невообразимый шум стоит. Сердце отбивает внутренности и испытывает кровеносную систему на прочность.

Неосознанно охаю, когда Саша, потеряв терпение, дергает боксеры и освобождает член. Задерживая дыхание, завороженно смотрю на то, как этот потрясающий тяжелый орган раскачивается, пока Георгиев отбрасывает ткань, расставляет широко ноги и подается ко мне. Одной рукой он со сдавленным стоном сгребает в кулак свою мошонку. А второй разительно нежно убирает мои волосы. Прочесывает пальцами от виска на затылок и уже там стягивает в хвост. Второй стон вибрирует надо мной, когда Саша прижимает мое лицо к своему члену. Не знаю, что конкретно ему дает этот контакт. Я чувствую бархат раскаленной плоти щекой и содрогаюсь.

С трудом вдыхаю.

А потом… Пропитываюсь мужскими половыми феромонами, и меня накрывает мощнейшей волной возбуждения.

«Это все шампанское…» – убеждаю себя.

Любовь нельзя совмещать с алкоголем. Он усугубляет ее протекание до состояния затяжной наркотической эйфории. Стремительно усиливается симптоматика. Идет неизбежная передозировка эндорфинами, дофамином, серотонином и окситоцином.

Кажется, что в мире существует только любовь. Ничего кроме. Работают лишь основные инстинкты.

Я все это знаю не понаслышке. Быть не в себе – мой сознательный выбор. В этих непонятных отношениях мне необходимо периодически отключать разум.

Дышу так, словно задыхаюсь. На самом деле, конечно, дурею от избытка Саниных афродизиаков. Это моя идеальная химия, которая крепче известных человечеству опиоидов и опиатов.

Поднимаю веки, чтобы столкнуться с Георгиевым взглядами. Он сокрушает меня своей похотью. Судорожно тяну воздух и подаюсь назад, чтобы дразняще лизнуть пальцы, которыми он все еще держит свои яйца, словно опасаясь того, что их разорвет от напряжения. И после влажного касания моего языка угроза, должно быть, становится критической. Он с хрипом толкает из нутра какой-то рык и вздрагивает так сильно, что волны этой дрожи проходят под его кожей, как нечто живое и хищное. Мышцы на животе сокращаются яростнее всего, наверняка вызывая физическую боль.

Рвано вздыхаю и отстраняюсь еще чуть дальше. Саша тут же направляет мне в рот член. Ощутив давление головки, я не могу сдержаться. С мычащим звуком удовольствия трусь о нее губами, раздвигаю их и лижу языком. Собираю каплю предэякулята, как одичавшее от обезвоживания существо росу. Молниеносно пьянею от полученных ферментов. Вздрагиваю и с трудом подаюсь назад, глядя на Сашкин налитый член, как на предмет адского вожделения.

Вдох. Выдох.

Трепеща ресницами, целую головку, еще раз ее облизываю и снова отстраняюсь.

– Блядь, Сонь… Что за игры? Давай, не останавливайся. Отсоси нормально. Я же знаю, ты умеешь охуенно насасывать.

Идиот.

Я ненавижу себя, но грубость проклятого принца хоть и бесит в моменте, а все равно возбуждает. Наверное, я привыкла к ней и стала сексуально зависимой.

Я собиралась взять его в рот. Однако… Не после этого.

Пронзив Георгиева сердитым взглядом, поднимаюсь на ноги. Подхожу к прикроватной тумбочке, на которой он оставил шампанское. Прикладываясь, выпиваю совсем немного. Дыхания на большее не хватает. Когда же Сашка прижимается сзади, и вовсе за раз остатки воздуха теряю. Со странными кашляющими звуками его выталкиваю.

– Ты обиделась? – обжигает ушную раковину. – Извини. Я не хотел быть грубым.

– Тебя так шатает, антигерой, – бубню оскорбленно. – То ты «не ради секса здесь», то «отсоси»!

– Шатает, верно, – подтверждает жестким тоном. – Не ради секса, конечно. Но ты… Блядь, Сонь, ты завела меня до предела. Хочу теперь, пиздец. Подыхаю.

– А если я сейчас скажу, что ничего не будет… – дразню уже намеренно.

– Твою мать, Сонь…Тогда мне придется тебя уговорить.

– Уговорить? Заставь меня захотеть тебе отсосать, – прошелестев это, загибаюсь от губительного скачка температуры.

Будто я еще не готова это сделать… С удовольствием!

Просто сейчас мне вдруг горит сыграть в непокорность. И Георгиев это понимает. Слышу, как хрипловато усмехается. Шумно выдыхает мне в ухо и ласково шепчет совсем неласковые вещи: