Верь мне (СИ) - Тодорова Елена. Страница 92
В треклятом мифе царевна дала нитки легендарному герою, чтобы спасти его от Минотавра. Я же, являясь настоящим монстром, прошу свою принцессу-воина освободить из лабиринта меня самого.
Солнышко опускает взгляд на свои ладони, которые покоятся у меня на груди, отрывисто вздыхает и убито выдает:
– Саша… Я…
И замолкает.
Удар, удар, удар… Внутри меня что-то крошится и рассыпается.
– Ты меня любишь? – выпаливаю в полном отчаянии.
Потому что, судя по тому, как Соня мнется, ответ видится отрицательным.
Это уничтожает меня. Это, блядь, уничтожает меня!
Я даже подумываю уйти прежде, чем это ужасное слово врежется в память. Но Солнышко вцепляется пальцами мне в рубашку и, завораживая, вновь бессмысленно шепчет:
– Саша…
Ожидание хуже самой казни.
– Просто ответь, Сонь! Да? Нет? Больше мне ничего не нужно!
– Хорошо! Только давай сейчас все начистоту, Саш! – срывается неожиданно. – Я знаю, что ты спал с Владой… Она… Мм-м… Она присылала мне видеозапись, сделанную в вашей спальне во время секса!
У меня, блядь, натуральным образом отвисает челюсть.
50
Любовь – вера.
© Александр Георгиев
– Какую видеозапись? В какой такой «вашей спальне», блядь? – на эмоциях, которые хаотично рассекают грудачину, подобно незакрепленному ящику фейерверков, вновь забываю о том, что маты в этом разговоре лишние. – Прости, прости… Блядь… – извиняюсь и снова выдаю. И снова извиняюсь: – Прости… Во время какого, на хрен, секса?
Тема Влады Машталер – последнее, что я готов сейчас обсуждать. Зациклен исключительно на Соне и на тех чувствах, которые она не желает ни отвергать, ни подтверждать. С каждой уплывающей секундой меня все сильнее трясет. Только вот ситуация такая, что я не имею права уходить от ответа.
– Там не было видно… Никого не было видно… – запинаясь, Соня всхлипывает и шумными рывками хватает воздух. – Но я слышала тебя… Узнала… Каждый твой вдох и выдох, Саш! – в ее голосе отчетливо слышится отчаяние. Оно настолько велико, что мигом захватывает и меня. – Я ведь помню… Как ты стонешь, как дышишь… Все звуки… Это уже на подкорке!
Я решительно ни хрена не понимаю. Да и думать не способен. Чувствую, как нервную систему раскатывает банальная, сука, паника. И ничего с ней поделать не могу.
– Я с ней не спал. Никакого секса не было. Ничего не было! – все, что получается утверждать. – В душе не гребу, что за видеозапись она, блядь, тебе отправила, но после чертового юбилея моей матери у нас с Владой никакого, на хрен, секса не было! Как и общей спальни! Никогда! Я к ней не прикасался!
Свирепо вытолкнув из легких весь скопившийся там воздух, резко поворачиваю голову в сторону, чтобы дать себе возможность успокоиться. И в этот момент… Словно с подачи святого, который ведет учет всех моих грехов, ловлю прозрение.
Нет… Сука… Нет…
Если предположить, что в тот единственный проклятый раз, когда мне пришлось с помощью ебучего вибратора довести Владу до оргазма, где-то в спальне работала камера…
Нет… Сука… Нет!
Однако другого объяснения Сониным словам я не нахожу.
– Блядь…
Чувство стыда в моем организме содержится в самом мизерном количестве. Но именно сейчас удается соскрести и вывести в актив сразу все микрочастицы. Жар топит мою рожу так люто, что кажется, будто ее тупо пламенем охватывает.
Перевожу дыхание. Сглатываю скопившуюся в глотке горечь. Заставляю себя успокоиться. Последнее с огромным трудом получается. Лишь понимание, что от этого зависит наша последующая жизнь, дает силы и разгон.
Поворачивая голову к Солнышку, обхватываю ее лицо ладонями и в отчаянной надежде, что не оттолкнет, прикладываюсь к переносице лбом. Когда этого, хвала Творцу, не происходит, прикрываю глаза, перевожу дыхание и нервно облизываю пересохшие губы.
– Соня, – выдыхаю ее имя, как нечто священное. Не могу ею надышаться. Кровь, которую накапливает и задерживает сердце, превращается в топливо. В один ключевой миг оно выделяет такую, мать вашу, мощную энергию, что всю систему разрывает. Едва собираю себя обратно. – Соня… – по тому, как я произношу ее имя, уже все со мной понятно. Не пытаюсь глушить чувства, которые в эту секунду управляют моей жизнью. Эта чертова жизнь от нее и зависит! – Я ведь никогда тебе не врал. Какой бы уродливой не была правда, всегда обнажал нутро до самого дна. Сейчас я клянусь тебе, что не спал с Владой. Веришь? Соня… Ты мне веришь, малыш?
Высекаю. Призываю. Молю.
Потому как это на самом деле исключительно важно, чтобы она верила моему слову без каких-либо унизительных доказательств.
– Соня… – хриплю и задыхаюсь. Оглаживая ладонями лицо, запутываю дрожащие пальцы в ее волосах. – Солнышко… Родная моя… – в попытке справиться с болью, сцепляю зубы и качаю головой. Сам удивляюсь тому, что нахожу силы, чтобы в очередной раз вымахнуть из тисков своего ебаного эго, отбросить к херам абсолютно все и дать волю той искренней, чистой и светлой частичке своей души, которую по необъяснимым причинам тяжелее всего содержать. – Верь мне, малыш… Я никогда тебе не врал… – шепчу на самых низких оборотах. – Верь, родная… Верь мне… Я не предавал… Я нас не предавал…
Любовь – вера.
Самая глубокая. Самая иступленная. И самая, мать вашу, необходимая.
Соня всхлипывает. Мое сердце останавливается.
А потом…
Когда она слегка подскакивает и тянется вверх по моему телу, чтобы обвить руками шею, сам захлебываюсь и выдаю ряд странных рваных звуков.
– Верю, – обжигает мою ушную раковину. Это признание входит в меня, будто разряд молнии. Рикошетит внутри. Проносится вдоль позвоночника и раскалывает меня, как сухое дерево. – Верю, Саша… И… Я… Конечно же, я люблю тебя… Люблю!
Молния прошивает мое тело в обратном направлении. Кажется, словно спаивает то, что мгновение назад разрубила. И, наконец, она влетает в мое застывшее сердце. Выдав тысячи вольт, заставляет его не просто ожить, а загореться и осветить своим сиянием весь гребаный мир.
Любит… Все еще любит…
Соня отстраняется, чтобы посмотреть мне в глаза. Я же… Пошатываюсь и, не справившись с той свирепой и фантастической жизненной силой, что сотрясает мой организм, падаю перед ней на колени.
Очевидно, там мне самое место… У ног Сони Богдановой… Да…
Она вцепляется мне в плечи и что-то тараторит, гоняя над поверженным мной какие-то чудесные звуки. Но я сейчас не способен различать слова. Слышу лишь решающие удары своего сердца и бурный шум крови.
Побежденный. Покоренный. Спасенный. На веки вечные своей единственной верный.
Прижимаюсь к ее ногам плотнее, когда в легких заканчивается воздух. Неосознанно трусь лицом.
Чувствую влагу. Чувствую соль. Чувствую жар.
– Саша… – первое, что разбираю, прежде чем Соня наклоняется и опускается на колени рядом со мной.
Едва мы оказываемся на одном уровне, я незаметно перевожу дыхание и резкими движениями растираю лицо. Но глаза будто кислотой залило. Жжет – пиздец как яростно. С трудом сдерживаю стон. Проморгавшись до скрипучей сухости, лишь сипло вздыхаю.
– Ты простила меня? – спрашиваю, выталкивая ряд отличительно хриплых звуков, как только устанавливаем зрительный контакт.
– За что?
Соня плачет. Бурно и пронзительно. Не щадя мое изодранное сердце, заставляет его изнашиваться до тех пределов, которые выталкивают из груди крики боли. Благо я обессилен, и все они сейчас немые.
Остатки ресурсов собираю, чтобы уточнить то, что считаю предельно важным.
– За то, что я тогда поверил в твою измену… За то, что ударил… За то, что, уничтожая себя, был какое-то время с другой… За то, что не смог оставить эту войну, когда ты попросила… За то, что заставил пройти девять кругов этого ебаного ада… За то, что после всего подчинился своим внутренним демонам и снова оттолкнул… – мой голос дребезжит, хрипит, трещит, то и дело срывается. Но сознательно я останавливаюсь лишь один раз, чтобы сделать глубокий вдох и обнажить все свои изъяны до конца. – Я ненавидел себя… И я… Я испытывал страх… Каждый гребаный день я боялся быть слабым… Боялся, что снова не смогу тебя защитить… Боялся, что снова сам обижу… Боялся снова потерять… Но каким бы жестоким и жалким рогатым монстром я ни был, я всегда любил тебя… В каждом вдохе и выдохе, в каждом ударе сердца… Всей своей проклятой душой, Соня… Все во мне любило только тебя! Ты убивала меня и тут же заставляла воскресать… Ты вынуждала меня становиться сильнее, умнее и продолжать сражаться… Без тебя я никогда бы не справился… Не знаю, стал ли я по итогу хоть чуточку лучше, но все это чертово время, которое и для меня было адом, я пытался доказать самому себе, что достоин тебя… Достоин семьи, которую хотел создать с тобой еще тогда – полтора года назад… Я должен был расчистить территорию, а не бежать куда-то и жить как гребаный трус в постоянном страхе за тебя, за нашу семью… Я хотел, чтобы ты была в безопасности, Сонь… Даже если это означало никогда больше не прикоснуться к тебе, никогда не иметь возможности увидеть… Наверное, ты считаешь, что все это примитивно, что, приняв бой, я повел себя как безмозглый самец… Но разве не в том предназначение мужчины, чтобы, мать вашу, любой ценой защищать свою женщину, свою семью, свою землю?! До последнего, сука, вздоха! – я его реально испускаю. И замолкаю, чтобы с дрожью втянуть новую порцию кислорода, которого вдруг оказывается слишком много. От передоза сносит голову. Сердце бьется, выдавая удар за ударом, словно оглушающую очередь автомата. Из-за грохота, звона и общего шума, который вырабатывает мой организм, я теряю слух, но заставляю себя закончить в надежде, что услышит Соня: – Прости меня… Прости за все ошибки… Прости за вынужденные решения и за необходимые меры… Прости за силу и за слабость… Прости за всю боль, которую вольно и невольно причинил… Эта боль мне самому выжрала душу… Прости…