Скажи мне все - Брокманн Камбрия. Страница 9

Футбол. Я его не понимала. Но продолжала улыбаться; нужно было делать вид, что мне не все равно, хотя бы в какой-то степени. Я сделала долгий глоток тепловатого пива, от которого у меня защипало в горле.

– Он же подающий, верно? – спросила Джемма. Она привалилась головой к моей груди, веки ее трепетали, норовя сомкнуться. Она была совсем пьяна. Руби коротко ответила ей:

– Распасовщик.

Посмотрев на Джемму сверху вниз, она бросила на меня озабоченный взгляд, словно спрашивая, не следует ли уложить подругу в постель. Мы наполовину волоком транспортировали Джемму к ее кровати, ноги ее тащились по полу. Уложили ее на бок – «на тот случай, если ее стошнит», как сказала Руби. Взяв мусорную корзину, она поставила ее на пол рядом с кроватью Джеммы.

– Так перед тем, как приехать сюда, ты побывала в Дартмуте? – спросила я, сбитая с толку недавней фразой Руби. Та сняла с Джеммы сандалии и бросила к шкафчику с одеждой.

– Да нет, – ответила Руби. – Мой папа там работает. Я выросла в кампусе.

Я поправила подушку под головой Джеммы.

– А что он делает? – спросила я. Мы начали разговаривать шепотом, надеясь, что Джемма уснет, хотя мне казалось, что она вырубилась еще в коридоре. Когда Джемма начала сопеть носом, мы собрали с пола пустые пивные банки; у каждой набралась полная охапка.

Выражение лица Руби стало напряженным. Мне не хотелось, чтобы она чувствовала себя неловко, поэтому сказала:

– Я была в Дартмуте. Там красиво. А наша экскурсоводша не носила обуви.

Руби слегка расслабилась и подтвердила:

– Да, это просто целая компания хиппи. Очень умных хиппи.

Руби снова пришла в хорошее настроение – похоже, это ей удавалось без труда. Я подумала о своем доме – и о том, что не любила вспоминать о нем. Я понимала ее чувства, поэтому не стала давить. Меня уже пугали неурядицы между будущими соучениками – мне нужно было остаться в Мэне.

Руби, сделав круг по комнате, вернулась к Джемме и стала смотреть на нее, склонив голову набок.

– Полагаю, соседи по комнате чем-то похожи на родственников, – сказала она. – Их не выбираешь, но они всегда рядом, и ты любишь их, несмотря на их недостатки.

Несколько секунд мы молчали.

– Ты единственный ребенок в семье? – спросила я.

Руби засмеялась.

– Как ты узнала? По идеализации родственников?

Я ответила ей слабой улыбкой.

– У тебя есть братья или сестры? – поинтересовалась она.

– Ну, вроде как, – ответила я. Меня не спрашивали об этом уже давно. Дома все знали, что произошло, и им не было нужды спрашивать. Это стало темой, которую все избегали, слишком уж неприятно было ее обсуждать. – У меня был старший брат, но он умер.

– Ой… – Руби положила руку мне на плечо, взгляд ее широко раскрытых ярких глаз сделался искренне виноватым. – Извини.

– Ничего страшного. Это было давно.

– У тебя хорошие отношения с родителями? – спросила она.

Я как следует обдумала ответ.

– Больше с отцом.

– Не с мамой?

– На самом деле – нет. После смерти моего брата она замкнулась в себе.

– Должно быть, это было тяжело, – тихо промолвила Руби. – Моя мама… ушла, когда я была ребенком. Меня вырастил папа.

Я смотрела, как она подтыкает одеяло Джеммы, чтобы та не мерзла во сне. Некоторое время мы стояли, смотря, как Джемма дышит, потом выключили свет и закрыли за собой дверь.

После этого мы снова пили пиво, и не знаю, сколько времени прошло, а потом оказалось, что я смотрю вслед Руби и Джону, идущим по направлению к лестнице; его рука лежала у нее на талии. Они пересмеивались и перешептывались, и были уже слишком далеко от меня, чтобы я могла разобрать, о чем они говорят. Кажется, до этого Джон спросил, не хочет ли Руби прогуляться с ним. Ее глаза засияли, и она согласилась, позволив ему увлечь ее по коридору к лестнице.

Халед придвинулся ближе ко мне; его одеколон благоухал лишь немногим слабее, чем в начале вечера. Сейчас этот запах мешался с запахом «травки» и спиртного. Халед вялой рукой обнял меня за плечи и встал рядом со мной так, что мы оба теперь смотрели вдоль по коридору. В обычное время я отпрянула бы от его прикосновения, но знала, что он безвреден. Невинен. Наивен. Обычно я не ошибалась в людях.

– Славная парочка, – сказал он. – Как ты думаешь, они будут по-настоящему встречаться или просто потрахаются?

– Ну-у… – протянула я, не зная, что ответить. – Понятия не имею.

Рано или поздно мне все равно предстояло столкнуться с таким вопросом, как секс. Я знала, что в колледже многие этим занимаются и обсуждают это. Я не была готова вступить в их ряды – по крайней мере пока. Коридор был пуст, и я обхватила себя руками, чувствуя, как холодный сквозняк овевает мою кожу. Халед довольно вздохнул, наслаждаясь спокойствием этого мгновения.

– Ну что, – спросил он, – не хочешь пройтись со мной?

Я посмотрела на него. Глаза его были красными от дыма, улыбка была ленивой и многозначительной. В горячем дыхании ощущался можжевеловый запах джина. Я сдержала смех.

– Нет, спасибо, я пас.

Халед улыбнулся.

– Ну, я так и думал, что ты не согласишься. Но нужно же было попробовать.

– Будем друзьями? – предложила я.

– Конечно, будем, – отозвался он. – Тебя проводить домой, чтобы ничего не случилось?

Я покачала головой. Я в состоянии была постоять за себя. Халед неуклюже ткнулся губами мне в щеку и заковылял вдаль по коридору, потом, громко рыгнув, начал спускаться по лестнице.

Я задумалась о том, куда ушли Руби и Джон и что они собираются делать. Будут ли они встречаться или просто потрахаются, как сформулировал Халед? Вспомнился тот взгляд, которым окинул меня сегодня Джон, его игривое подмигивание. Мой брат был таким же, только младше, и он, наверное, стал бы очень похожим на Джона, если б у него был шанс вырасти.

А потом я почувствовала, что меня тошнит, и бросилась в туалет, выблевав все пиво, которое с такой охотой пила до этого.

Глава 4

В одном из первых моих воспоминаний мне четыре года. Это какое-то черно-белое воспоминание. Мы на озере, я упакована в слишком большой для меня спасжилет. Ветер теплый, ласковый. Я поднимаю руку к небу, чтобы воздух струился у меня между пальцами.

Мы в Северном Техасе, плывем на взятой напрокат моторке. Мой отец ведет ее, стоя за штурвалом и улыбаясь, когда лодка набирает скорость. Волосы его спрятаны под бейсболку. Он выглядит очень высоким. Все выглядят очень высокими. Я – крошечная, мелкая букашка по сравнению со своими родителями и братом.

Когда лодка начинает лететь все быстрее и быстрее, моя мать смеется и сильнее прижимает меня к своей груди. Ее объятия крепкие и полные любви. В этот миг она любит меня. Я зажата между ее колен, мы обе подставляем лицо ветру. Бо, совсем еще щенок, втиснут между мной и бортом лодки, его мохнатые уши хлопают на ветру. Язык у него высунут, на мою рубашку капает слюна. Брат сидит с другой стороны от нас, держась за металлический поручень. Ему шесть лет, он уже большой мальчик.

Прыг. Прыг. Прыг. Наша лодка подскакивает на волнах, поднятых другой моторкой; мы сворачиваем в направлении нашего летнего домика. Ветер становится сильнее, и мне кажется, что он забивает мне рот, мешая дышать. Поток воздуха срывает отцовскую бейсболку, она отлетает далеко назад и падает в воду. Отец корчит забавную гримасу, и мать снова смеется. Я смотрю на своего брата Леви, и он тоже смеется.

Все смеются, смеются, смеются. Я смеюсь с ними заодно, потому что хочу быть такой же, как они.

Это мое единственное счастливое воспоминание о нас. С каждым годом оно выцветает все сильнее и сильнее. То, что когда-то было цветным, стало серым. Поблекший снимок того, каким все было, прежде чем безвозвратно измениться.

Глава 5

Мы с Руби и Джеммой собираем остальные наши вещи у берега озера, наши волосы остро пахнут дымом от костра; и тут мы слышим странную, неуместную тишину. Она расходится от проруби во льду несколько дальше по берегу. Толпа старшекурсников замолкает, безмолвие окутывает замерзшее озеро. Мы останавливаемся и оборачиваемся в поисках источника этой тишины.