Хозяин бабочек (ЛП) - Олейник Тата. Страница 15

Ева и Акимыч чувствуют себя гораздо бодрее, но у них сил достаточно, а я еле ноги из этого месива вытаскиваю. И последний час больше всего мечтаю о возможности хотя бы пять минут полежать, вон, и одышка уже, и ботинки после такого только выкидывать , как и штаны, наверное, а запасных ботинок нет и, кажется, я вусмерть стер мизинец на левой ноге, а в походе ничего хуже быть не может, чем ноги изранить, это я точно говорю. Читал про это где-то. Нужно было босиком, как эти неписи, на поле заходить — они, по крайней мере, в ботинки грязь ведрами не зачерпывают. В конце концов я притормозил, разулся, засунул два куска зловонной грязи, в которые превратилась обувь, в инвентарь. Мизинцу в прохладной жиже сразу стало легче, а что грязь на свежую рану нельзя, так это ерунда, дело житейское, все тут можно, все равно если не будет привала, я очень скоро сдохну. И хорошо, на кладбище будет тихо, спокойно и никуда тащиться не надо.

Выносливость +1

Ева и Акимыч периодически обменивались какими-то репликами, но я тащился позади, в разговор не вслушивался и не вступал — дыхание экономил. Впереди нашей жидковатой колонны ехал, как и положено, командир, которого просто привязали к его неказистой кобыле, закрепив ноги между двумя керамическими бочонками. Иногда Сакаяма делал попытку встрепенуться на седле, его какое-то время колбасило из стороны в сторону, как гигантское желе на палочке, после чего он сдавался, падал духом и снова ехал в виде тряпичного холма, распластавшись по лошадиной спине.

Я и раньше подозревал, что война — дело утомительное и грязное, но все же не мог представить себе — насколько. Хорошо еще, хоть тепло и дождя нет. Попытался разжечь в себе волю и энтузиазм, вспомнив о страдании друзей в плену, но именно сейчас о чужих страданиях думалось как-то совсем плохо. Продержался еще где-то час, после чего упал в первый раз, а потом падал уже на каждом десятом шагу, так что Акимыч с Евой подхватили меня под руки и буквально потащили на себе. Стало легче, хотя и очень стыдно. Сколько же можно жрать риса? У них что, эти поля никогда не кончатся?

— Вообще нужно что-то придумать, — сказала Ева, пристраивая мою руку поудобнее. — Что-то мы не учли, что Нимис с его нулевой силой просто не потянет подобных переходов.

— Может, салазки какие сделаем с веревками? — сказал Акимыч. — Потащим его за собой… или, еще лучше, к Хохену привяжем.

— Я думала над этим, но Хохен просто встанет тогда. Что ему за нами шагать, если Ним при нем будет? К тому же какие салазки по такой грязи? Мы просто соберем тонну жижи на них. Самое смешное, что мы даже не слишком много и прошли, максимум километров десять с такой-то скоростью и по такой-то местности. А до Учгура, миль пардон, четыреста километров.

— Но не все же по такому болоту?

— Нет, — сказала Ева, ожесточенно шлепая по грязи. — Сейчас мы добираемся до предгорий Змеиного Хребта, потом нас ждет переход через сам хребет. И не думаю, что Нимису там будет сильно легче, там местами сплошное скалолазание.

— Должен быть какой-то выход, — сказал Акимыч, — нужно просто подумать. Черт, тут даже привала нигде не сделать, всюду воды по колено!

Потом они уже шли молча, напряженно сопя, тоже, похоже, сдавали потихоньку. Я же просто сомнамбулически передвигал кричащие от боли вареные макаронины, в которые превратились перетруженные ноги, считал мысленно шаги, досчитывал до десяти-двенадцати, потом сбивался и начинал заново. Не знаю сколько это продолжалось, плюс минус вечность. Но солнце было еще довольно высоко, когда эти проклятые сельхозугодья закончились, сменившись каменистой, но, слава всем богам, твердой землей. Привал крабы организовали здесь же, благо по соседству имелся не то ручей, не то арык, в котором текла относительно чистая вода. Грязь на мне уже обсохла и частично отвалилась, поэтому на всякое дурацкое мытье я не повелся, не до мытья сейчас — рухнул на камни и отрубился, как на мягчайшей перинке. По ощущениям спал я где-то минуты полторы, но так как ребята успели развести костер, вскипятить чайник, заварить чай и сунуть мне под нос кружку, времени все-таки прошло немного больше.

— Пей давай, — вздохнул Акимыч. — Уже первый сигнал был, через десять минут снова выступаем. Как там твои дебаффы, все еще висят?

— «Изнеможение» ушло, «сильное утомление» осталось еще на час. А вот «кровавые мозоли» — на сутки еще таймер.

— У этих дурацких крабов даже лекаря нормального нет, — сказал Акимыч, — мозоли бы тебе мигом сняли. Ев, а ты не можешь сейчас чего-нибудь быстренько сварганить из алхимического?

— Нет, — сказала Ева грустно, — все мази заживления ран — это сложные рецепты, в походной лаборатории такого не сваришь. Да и ингредиентов у меня нет.

— Ничего, — сказал, я допивая чай, — мне уже значительно лучше. И да, спасибо вам!

Достав ботинки, я кое-как вытряс из них грязь, протер изнутри, как сумел, сухой травой, надел на чистые носки — ничего, жить можно.

Первый камень ударил по голове шедшего по тропе передо нами ополченца, который, по счастью, был наряжен в шляпу, напоминающую воронку с таким высоким соломенным конусом сверху, что амортизация была, наверное, приличной. Тем не менее, ополченец шлепнулся на зад, расставив ноги и о чем-то глубоко задумавшись. Ева только что объясняла нам, что мы идем на смычку с армией Камито, которая после погони не то за жуженями, не то за фуженями выдвинулась к границам учгурских степей и ждет там нашего подкрепления. Мы — крабы и еще несколько отрядов, составленных, видимо, из самого ни на что не годного отребья — тащились в самом хвосте растянувшегося ополчения.

В гору я, между прочим, поднимался относительно бодро, пусть тропа была и крутой, но все лучше, чем то рисовое месиво, засасывающее ноги по колено при каждом шаге… Немного напрягала как-то быстро образовавшаяся пропасть с другого края тропы, ну, так я держался поближе к скале и старался смотреть строго Еве в затылок.

— Мы уже отстали от авангарда на полдня перегона минимум, — говорила Ева, — не думаю, что основные силы будут нас ждать, так что, если повезет, мы прибудем к месту боевых действий, когда все уже закончится.… Ох, чтоб тебя!

Как раз в этот момент ополченец и плюхнулся, заставив Еву отскочить.

— И что это было⁈

— Камень сорвался, только непонятно откуда.

Мы задрали головы. Гора, на которую мы поднимались, напоминала полосатую пирамиду, где голые каменистые полосы чередовались с поясами неизвестно на чем держащейся растительности. Метрах в двенадцати над нами кусты зашевелились и оттуда показалась рожа, обросшая со всех сторон седой шерстью. Рожа оскалилась, хрипло захохотала, и тут в нас полетел очередной булыжник. Кусты заходили, задрожали, наполнились воплями. Я вжался в стену и сделал это очень вовремя, так как один из каменных снарядов просвистел буквально в сантиметре от моего носа. Снова вой и уханье, перемежаемое глухим стуком падающих камней. Несколько человек уже валялись на тропе, по их рубахам расплывались красные пятна.

— Что это⁈ — Акимыч вжался рядом со мной.

— Мне показалось, что обезьяны.

— Твари хвостатые! Но зачем?

— Не знаю. Обретают разумность? Изучают основы гравитации? Им ужасно нравится смотреть, как люди орут и корчатся?

— Это просто агрессивные мобы! — рыкнула Ева, влетая межу нами и поспешно кастуя на себя защитные заклинания. — А вы совсем уже влились в игровую реальность, алё, не расслабляемся!

Ударившая меня по плечу щебенка убедительно доказала, что прятаться от обстрела у стены не вариант: высунувшись подальше, обезьяны могли вести обстрел со всеми удобствами, просто роняя камни нам на головы. Наши однополчане уже вовсю неслись вверх по тропе, стремясь покинуть опасную зону, даже раненые весьма энергично ползли в том же направлении, мы также припустили за отрядом. К счастью, особой меткостью четверорукие не обладали, большая часть их снарядов пролетала в пропасть, благополучно никого не задев, да и крупных камней у них было мало, все больше обломки размером с кулак. Один такой попал прямо по Еве и отскочил от ледяной брони, хотя девушку все же прилично шатнуло. Мне же очень качественно подбили ухо, которое, если верить ощущениям, загорелось огнем и немедленно распухло раз в десять. Взвыв от боли, я помчался вверх по тропе со скоростью, на которую в иных обстоятельствах был бы не способен, хороший удар по уху просто чудеса творит с силой воли и мотивацией! Завернув за выступ, я наткнулся на неожиданное препятствие в виде господина Сакаямы, который выкрикивал нечленораздельные ругательства и потрясал кулаками, восседая на обезумевшей кобыле, крутившейся на небольшой каменной площадке и разливающей из разбитых бочонков фонтанчиками вонючее пойло. Ну, или благоуханный напиток богов, если на любителя. И, разумеется, я тут же поскользнулся в луже саке и влетел под ноги лошади, которая, пытаясь на меня не наступить, станцевала что-то типа отчаянной лошадиной чечетки, встала на дыбы, ударила господином Сакаямой по скале, сорвала седло вместе с наездником и ускакала, выбивая подковами победную дробь свободы. Расхристанный господин Сакаяма кое-как поднял свою тушу, оставшись стоять практически вприсядку на коротких кривых ногах. Больше всего он был сейчас похож на огромную оскорбленную лягушку. К счастью, меня за основного виновника произошедшего он не признал, а продолжил, подрагивая жидкой бороденкой, выкрикивать оскорбления в адрес всего обезьяньего рода. Я даже разобрал что-то типа «зажарю и сожру ваши красные за…», но тут сверху показалась совсем уж здоровенная обезьяна, размером с гориллу точно, вся в черной шерсти и плохом настроении, с видимым усилием она подняла мощными ручищами над головой огромный валун и, прицелившись, швырнула его в нашего командира. В ту же секунду господин Сакаяма отлетел, как сбитая кегля, прямо в меня, эта чахлая преграда никак не прервала его полет и вот мы уже совместно с командиром летим в пропасть, оглашая окрестности приличествующими случаю воплями.