Хозяин бабочек (ЛП) - Олейник Тата. Страница 24

Лягушонка я убрал, но сам пригрелся на все еще теплом осеннем солнце, привалился к плотно натянутой стене игорной палатки и, кажется, задремал.

Разбудили меня особенно отчаянные вопли, доносящиеся из игорного заведения. Я не удержался и все-таки зашел внутрь. Ну, конечно. Кричали именно там, где виднелась широкая спина Сакаямы, уже поднимающегося с ковра.

— Я сам видел! У этой кости были лапки и хвост! Камаль-ага, идите сюда! Тут колдун колдует! У него кости сами бегают и шестерками вверх кладутся. А ну, не смей золото сгребать, я кому сказал!

С этими словами вопящий изо всей силы двинул кулаком по круглой башке Сакаямы. Это он зря, конечно.

Глава 13

Не знаю каким военачальником был Сакаяма, как-то пока не удалось лицезреть его на данном поприще, но что он был гением мерзких свалок в увеселительных заведениях я уже мог засвидетельствовать под присягой. Все же обилие живописной охраны, на мой взгляд, могло серьезно повлиять на исход сражения — отнюдь не в пользу военачальника. Из шатра я убрался, но на всякий случай торчал поблизости, имея возможность услаждать свой слух всей богатой симфонией хорошей, качественной массовой драки. Полузадушенные крики, смачные шлепки тяжелых предметов по мясу и такой накал нецензурщины, что даже встроенный переводчик начал барахлить, и, если верить ему, то дерущиеся выкрикивали совершенно удивительные наборы слов и выражений, например «я твоей маме сапогом варенье делал!», «дюжина верблюдов тебе в желчный пузырь!» и «третий вопль кошачьей розы!». От нервов мне приходили в голову всякие безумные мысли: например, что нужно было бы записать эти выражения и отослать в Lesto репорт об ошибках перевода, но, к счастью, ни пера, ни бумаги, дабы претворить этот идиотизм в жизнь, у меня не нашлось, да и с почтовыми ящиками по-прежнему была напряженка. Из шатра начали расползаться окровавленные стонущие люди, а когда показались охранники, несущие на плечах совсем уж неподвижных жертв азарта, стало ясно, что порядок постепенно восстанавливается.

— Ну, чего ты там торчишь? — окликнули меня сверху.

Я поднял голову. Сакаяма сидел на балке одного из соседних павильонов, оседлав ее, и превесело помахивал в воздухе короткими ножками.

— А как вы тут оказались? — спросил я, подходя. — Я стоял у входа и вас не видел.

— Как говорят мудрые даосы, — сообщил Сакаяма, — «даже если тебя съели, у тебя все равно есть два выхода.» Но я бы добавил к этой мудрости особое примечание «… и ничто не помешает тебе проковырять еще и третий».

Он спрыгнул на землю столь грациозно, что пробегавшая мимо собачка запуталась в лапках на содрогнувшейся земле и уехала носом в сточную канаву.

— Пошли! — сказал мне Сакаяма, выуживая несчастное создание граблями из нечистот. Собачка не сильно выиграла от этой спасательной операции, так как Сакаяма мощным движением граблей отправил ее на крышу павильона. Но, возможно, он просто решил ее так просушить.

— Прости, брат, — мысленно сказал я собачке, барахтающейся в войлочных складках с изумленным выражением чумазой морды. — Поверь, никто не поймет тебя лучше, чем я.

— Ты давай пошевеливайся, — сказал Сакаяма, — есть у нас с тобой еще одно дельце. До него верст пять бежать, если я ничего не путаю.

— А вам удалось свой выигрыш забрать? — спросил я, петляя по переулкам за Сакаямой.

В этот раз Сакаяма решил снизойти и ответить.

— Ну а как же, — сказал он, — иначе зачем мне было бы туда вообще ходить?

— И что, нам хватит на выкуп?

Сакаяма страшно развеселился.

— Ты что, думал, у этих погонщиков колченогих ослов рваные пояса набиты золотом? Если тысячу монет из них вытрясешь, уже небеса от удивления на землю упадут. Нет, последний бросок костей был сделан, когда на доске было восемь сотен, да и то несколько кругляков раскатилось в суматохе. Впрочем, на мою задумку этого должно хватить.

Как опытный пользователь Сакаямы я решил не спрашивать, что за задумка — не хотел огрести граблями по лбу.

Бежали мы часа два, давно покинув Летающие Шатры и углубившись в странную рощу, где все деревья были мертвыми — их голые белые стволы пестрели выжжеными узорами, а с застывших навеки веток свисали ворохи лоскутков. Что-то я читал, или, кажется, даже смотрел про такие священные рощи — не помню у кого, но в реальности они тоже есть.

— Ага, — сказал Сакаяма, резко затормозив, — так я и думал. Тут оно.

Здесь мертвые деревья переплели стволы и ветки столь плотно, что создали невысокий навес. В глубине образовавшейся тенистой поляны, поросшей короткой жесткой травой, стоял камень, формой похожий на яйцо. Слегка заостренное яйцо. Где-то мне по пояс камешек. Белый, с крапками и блестинками.

— Это что? — спросил я.

— Алтарь Пионовой Девы.

Ничего похожего на пионы я тут не наблюдал, но Сакаяме виднее.

— А кто она такая?

— Ну, типа богиня плодородия, — ответил Сакаяма, ковыряясь пальцем в зубе. Извлекши оттуда кусочек чего-то съедобного, он с видимым удовольствием заглотил находку.

— Что-то я не видел в Учгуре каких-нибудь попыток земледелия.

— И не увидишь, — хмыкнул Сакаяма, — учгурцы слишком почитают Мать Землю, чтобы ковырять ее палками и насиловать семенами. Любой пахарь для них — нечестивец. Да еще и, считай, кровосмеситель.

— Лепешки они при этом жрут.

— Да, лепешки они жрут. И лапшу. И вообще все жрут, что им кровосмесители иных племен взамен лошадей учгурских поставляют. Но сами — ни-ни. Не положено им над землей изгаляться.

— Тогда зачем тут богиня плодородия?

— Так не того же плодородия-то, хех. У Пионовой Девы ходят мужскую силу просить, да женского чадородия. Опять-таки, если ты втюрился в бабу, а она тебе никак не дается — тоже подношения сюда тащи.

— А мы здесь зачем?

— Надо! — сказал Сакаяма. — Твоя задача — благословение Пионки получить.

— И как его получают?

— Эээ, — Сакаяма почесал за ухом, — тут, видишь ли, своя тонкая техника. Для большого благословения лучше всего часть себя ей пожертвовать.

— Это какую еще часть себя? — с подозрением спросил я.

— Да ту самую… не дергайся ты, не все же, так, маленький ненужный тебе кусочек. Тем более у вас, попрыгунчиков, все равно все отрастает.

— Даже не думайте, — ледяным голосом сказал я. — Сами отрезайте себе, что хотите.

… тут я вспомнил, что мы вообще-то вроде как спасаем не друзей Сакаямы, а моих, и немного сбавил тон.

— Может, есть какие-то менее драматичные способы сделать этой богине приятно?

— Может, и есть, — ответил Сакаяма, рассматривая алтарь. — У тебя как со стихосложением?

— Да вообще-то никак, а что?

— У Пионки слабость к поэтам. Если сможешь без подготовки за минуту ей стих у алтаря родить, — то, будь уверен, благословение тебе дадут, особенно если по первому разу. Малое, конечно, но нам как раз такое и надобно.

— Мне кажется, — сказал я, слегка поклонившись, — что столь прославленный военачальник непременно должен быть силен и в стихосложении.

— Не, — сказал Сакаяма, — мне нельзя. Она на меня зуб имеет.

— Но я никогда не сочинял стихов экспромтом.

— Значит, самое время попробовать. Только не вздумай заранее готовиться или что-нибудь заученное рассказать. Она мигом просечет, и тогда шиш нам, а не благословение. На, вот! — Сакаяма достал из-за пазухи флягу. — Подойди к алтарю, плесни винца на камень и хоть несколько строчек из себя да выдави.

— Прямо так, сразу?

— Говорю же — готовиться нельзя, пшел давай!

Я шел к камню и с ужасом понимал, что девяносто девять процентов мозга у меня сейчас занято гениальной строчкой поэта Пушкина «Я помню чудное мгновенье…» Оставшийся один процент в это время вешал большой амбарный замок на дверь с надписью «Вся остальная мировая поэзия в принципе». Но я все-таки плеснул на камень рисового вина из фляжки — тут же над камнем высветились белые цифры обратного отсчета

59…58…57…

«Я помню чудное мгновение…»