Тайны Торнвуда - Ромеро Анна. Страница 18

Я насмешливо фыркнула.

– Что же может быть важнее, чем мои ноги?

– В том-то и беда, моя милая. Для меня нет ничего важнее твоих ног. Ничего более замечательного, чем твои пальчики, твои красивые руки, твои сочные губы. Волосок на твоей голове значит для меня больше, чем любая вещь в этом мире и в следующем. Ничто из существующего на земле не значит больше тебя, чудесной, волнующей, опьяняющей.

От его смелых слов у меня закипела кровь, вспыхнули щеки. Я опустила голову, которая кружилась от страстного желания. Придвинься я хоть чуточку ближе, наши губы соприкоснулись бы.

Я отстранилась:

– Ты не боишься?

Он вздохнул.

– Нет. Во всяком случае, не за себя. Но, родная, не тревожься, я вернусь к тебе, клянусь. И тогда мы поженимся и начнем строить нашу замечательную совместную жизнь.

Его слова должны были успокоить меня, но я почувствовала, как во мне поднимаются старые страхи. На плечах выступил липкий пот. В ушах зазвенело, словно пчелиный рой вылетел из отвратительного улья в глубине души, чтобы досуха высосать мое сердце.

Сэмюэл продолжал шептать свои заверения, прижавшись губами к моим волосам, но мысли у меня разбежались. Он закончил обучение на медицинском факультете Сиднейского университета, последние десять месяцев занимаясь по утрам, а днем практикуясь в Государственной больнице Святого Винсента. В каникулы он поездом на несколько недель приезжал домой, в Мэгпай-Крик, помогал отцу с его обширной практикой, а все свободное время проводил со мной.

Мы легко строили планы нашего совместного будущего. Когда два года назад началась война, он и несколько других студентов с его курса попросили ускорить их обучение, чтобы сдать экзамены раньше. Едва окончив университет, Сэмюэл поспешил записаться во Вторые Австралийские имперские силы. Я надеялась, что война закончится до завершения курса подготовки – мы назначили дату нашей свадьбы на декабрь, всего через два месяца от нынешнего дня, – но вчера он получил уведомление, что его батальон перебрасывается немедленно.

Сэмюэл, видимо, почувствовал мое ужасное состояние, потому что привлек меня поближе и уткнулся лицом мне в шею. И шептал, шептал. Я не могла разобрать слов, но через минуту мне стало щекотно. Я попыталась вырваться, но Сэмюэл держал меня крепко. Скоро мое ерзанье вызвало у него смех – добрый, томный, хрипловатый звук, от которого по телу пробежала восхитительная дрожь. Вскоре я тоже захихикала. Наша возня ослабила напряжение. Я позабыла о своих страхах. Был только Сэмюэл – мой дорогой, любимый Сэмюэл – и дивный момент близости, который мы сейчас переживали.

Обвив его, как молодая лиана, я крепко к нему прижалась, а потом еще сильнее, когда он вместе со мной упал на кровать, придавив меня своей тяжестью. Задравшаяся до талии юбка затем и вовсе покинула меня. Каким-то образом на полу к ней присоединилась блузка, а потом мое белье вместе с брюками и рубашкой Сэмюэла. Его кожа была бархатистой, мускулы под ней – стальными.

– Может, я сплю? – пробормотала я. – Что, если проснусь и увижу, что тебя уже нет?

Сэмюэл погладил большими пальцами мои щеки и поцеловал в уголки губ. Кровать скрипнула, когда он поменял положение и вытянулся рядом со мной.

– Это достаточно реально? – выдохнул он, ведя ладонью по моему плечу, потом ниже – по груди. – Это доказывает, что я не сон?

– О, ты именно сон, – возразила я с улыбкой, обнимая его за шею и приближая к нему свои губы. – Чудесный сон, от которого я не хотела бы очнуться.

– Тогда мы не станем просыпаться, – пообещал он. – Останемся здесь навсегда, только ты и я, как сейчас, всегда вместе.

Эти слова мне понравились, и захотелось подольше понежиться в тепле, которое они мне дарили. Потом губы Сэмюэла встретились с моими с такой ненасытностью, что я забыла, о чем он говорил, забыла его клятвы, забыла сладостное обещание нашего совместного будущего. Необыкновенно долго мое сознание воспринимало только солнечный свет, меркнувший в окне, тени, медленно переместившиеся по мере того, как день сменился ночью, негромкое поскрипывание ржавых пружин койки – и Сэмюэла, моего дорогого Сэмюэла, обладавшего мной, пока длился сон, от которого мне не хотелось бы очнуться.

Позже – видимо, много позже – я лежала бодрствуя, пока Сэмюэл спал. В какой-то момент в горячке нашего соединения я почувствовала, как оболочка прежней Айлиш потрескалась и отпала, подобно оставленной в траве змеиной коже. Я всегда была чужачкой, застрявшей между миром моего отца, включавшим книги, изучение Библии и молитвы, и простым существованием в миссии народа моей матери. Я не была ни светлой, ни темной – девушкой-тенью, застрявшей между двумя этими мирами. Однако теперь принадлежала Сэмюэлу, а он – мне. Я мысленно улыбнулась, испытывая удивительный душевный подъем. «Мы, – как очень часто говорил он мне в прошлом, – создадим наш собственный мир, где различия в людях будут цениться, а умения, таланты и душа – ставиться гораздо выше таких мелочей, как цвет кожи…»

Что-то мелькнуло за окном.

Сова или козодой, подумала я. Птица, пролетевшая мимо и потревожившая хрупкий луч лунного света, который освещал наше убежище. Хотелось проигнорировать эту помеху, и на какое-то время мне это удалось, но потом кожу стало покалывать, как будто я слишком долго пробыла на солнце, и у меня возникло странное чувство, что мы больше не одни.

Мой взгляд прошелся по освещенному луной вороху одежды на полу, мимо прямоугольной тени дверного проема – к невысокому гардеробу с ветками шиповника в вазе. Он скользнул по грубой стене, пока наконец не достиг бледно мерцавшего окна.

В лишенный стекла оконный проем таращилось лицо. Детское лицо, словно отделенное от тела, беспокойный дух, выплывший из ночи. Оно было пухлым и сияло белизной, как алебастр, колебалось, подобно призраку, вглядываясь в комнату большими любопытными глазами. На кратчайшее мгновение я встретилась с ним взглядом, и ужас поразил меня в самое сердце. Я смотрела в лицо смерти. Моей смерти. А может, смерти Сэмюэла? У меня перехватило дыхание. Я открыла рот, но не смогла закричать. Лицо призрака похитило мой голос, утопило его в колодце тишины, сделав меня немой. Но лишь на миг.

Наконец я глотнула воздуха и закричала.

Сэмюэл неуверенно сел на кровати и обнимал, пока я не успокоилась. Когда ко мне вернулась способность соображать, я бессвязно пробормотала:

– Там, в окне, лицо. Это было ужасно, Сэмюэл, жуткое призрачное лицо!

Он вскочил с кровати и натянул брюки. Выхватив из-под кровати какой-то тряпичный сверток, вынул из него черный предмет и бросился к двери. Его шаги прогрохотали по ступенькам, потом – вдоль стены домика, захрустели, удаляясь, сквозь папоротник. Через минуту Сэмюэл вернулся, бухая вверх по ступеням и по веранде, ворвался в домик, ругаясь себе под нос.

– Кто это был? – резко спросил он.

– Не знаю.

Он вернул черный предмет на пол под кровать и обнял меня.

– Кто бы это ни был, он ушел. Говорю тебе, Айлиш, – сказал он, гладя меня по волосам и покрывая поцелуями мой лоб, – если я доберусь до этого негодяя… – Он отстранился и внимательно посмотрел на мое заплаканное лицо: – За тобой никто сюда не шел? Ты уверена, что не узнала его?

– Это был не человек, Сэмюэл. Я же тебе сказала. Это был призрак.

Он вздохнул.

– Призраки не подглядывают за людьми в окна, Айлиш.

– Этот подглядывал.

Тут глаза Сэмюэла затуманились, и он прижал меня к себе. Вернувшись в постель, мы лежали молча. Из-за тревоги что-то пропало, мы больше не были одни во вселенной, в коконе нашего сна. Внешний мир просочился сквозь преграду из нашей любви и осквернил эту любовь неуверенностью и сомнением. Медленно текла ночь, и мы, должно быть, уснули, но уже слишком скоро восток едва заметно заалел, затем рассвет окрасил край неба сначала бледно-зеленым, потом розовым, потом золотым цветом.

Я видела смерть. Смерть видела меня. Я поежилась, страх пророс в моем сердце, толкаясь и разворачиваясь, пока не пробился сквозь поверхность моей решимости.