Если бы меня спросили (СИ) - Лабрус Елена. Страница 55

— Ира? — подскочила Гордеева. — Ир, честное слово, он сам предложил, — испуганно прикрылась она платьем.

Ирка отмахнулась от неё как от навозной мухи.

Воскресенский хлебнул ещё и потом только выкинул презерватив и застегнул ширинку.

— Ир, что случилось? — догнала её Аврора.

Когда Вадим вышел на крыльцо, Ирка была уже у ворот.

— Всё нормально, Рор, — обняла она подругу, обернулась к Воскресенскому. — Просто мы только что расстались.

— Ир! — крикнул Воскресенский. — Ира!

Покачнулся. Перед глазами плыло.

Споткнулся, пытаясь спуститься с крыльца. И кажется, упал. Кто-то помог ему подняться.

Как снова оказался в своей комнате, Вадим уже не помнил.

Глава 15

— Новости у меня не самые хорошие, поэтому решил заехать сам, — положил на край кухонного стола свою неизменную папочку Борис Викторович.

Ирка выдохнула. Мама плюхнулась на стул.

Да, плохие новости — это то, чего им сейчас меньше всего не хватало. А раз Воскресенский приехал сам, да ещё в выходной день, новости действительно ахтунг.

Ирка сцепила руки в замок, сжав пальцы до хруста.

Вся неделя прошла в мучительном ожидании: звонка, стука в дверь, воя полицейских машин под окнами, репортажа в «Хронике происшествий» о том, что на старом кладбище найден труп с признаками насильственной смерти. Но было тихо.

Всю неделю Ирка почти не спала, а когда ненадолго забывалась сном, то видела одни и те же картинки, одна хуже другой, что сменялись как в калейдоскопе.

Пиковый туз на мужском запястье, покрытом рыжеватыми волосами, ноги в потёртых кроссовках, что торчат из земли и картина маслом, как кулон со шлемом, подаренный Иркой Вадиму, бьёт Гордееву по лбу на каждый его толчок. Это ей снилось чаще всего.

Она упала и отключилась на несколько часов без сновидений, только когда пришла от гинеколога.

— Всё хорошо, — ответила врач на все Иркины вопросы разом, сначала снимая стерильные перчатки после осмотра, затем глядя в монитор УЗИ. — С малышом всё в порядке. Ну а вам, нужно сдать вот эти анализы, — положила она перед Иркой направление, — заполнить бумаги и встать на учёт, чтобы получить декретные выплаты и сертификат.

Ирка кивнула. Врач кашлянула, выражая неловкость. Ирка подняла на неё глаза.

— У меня только небольшое замечание, — ответила она на Иркин немой вопрос. — Пожалуйста, исключите на время беременности жёсткий секс.

— Что, простите? — нахмурилась Ирка.

— Я заметила недавние повреждения, ссадины, небольшие разрывы, но вы ни на что не пожаловались, поэтому я на всякий случай предостерегаю. Половая жизнь не запрещена, как говорится, на здоровье, но избегайте, пожалуйста, с вашим партнёром излишней интенсивности.

— Мы постараемся, — сглотнула Ирка.

Она намеренно не стала ничего говорить врачу про изнасилование, тем более чувствовала себя нормально (плечо болело сильнее) и две бутылки хлоргексидина, чтобы не дай бог не подцепить какую-нибудь заразу, тоже вылила на себя не зря.

Ирка переживала только за малыша. Но раз с ним всё в порядке и даже врач подумала лишь про жёсткий секс, можно закрыть эту тему навсегда.

«Раз и навсегда! — решила Ирка. — Я жива. Я скоро стану матерью. Я смогу. Я справлюсь. И никто не узнает. Никто не должен узнать. Ну и что, что изнасиловали, — упрямо решила она, — невелика потеря».

Жаль, что она не могла сказать того же про их разрыв с Вадимом.

Наверное, на неё слишком много всего навалилось разом, чтобы она могла разобраться в своих чувствах сейчас. Смогла разложить по полочкам и понять, что из них защитная реакция на травму, что ответ на предательство, а что просто гормоны.

Она их просто избегала, чувств. Любых. Гнала как могла.

Эта адская смесь мешала ей думать, мешала спать, мешала работать, но хуже всего, не позволяла плакать.

«Я оплачу это потом», — говорила себе Ирка каждый раз, когда очередная картинка или слова, вызывали спазм в желудке или ком в горле. И шла дальше: помогать маме, разбирать рабочие бумаги, улыбаться клиентам.

— С тобой всё в порядке? — спросил её Воскресенский-старший только один раз.

— Нет. Мы расстались, — коротко ответила она, делая вид, что читает документ. Ответ не предполагал расспросов, и Воскресенский не задал ни одного.

— Ясно, — кивнул он и ушёл в свой кабинет.

Ирка закрыла глаза, когда дверь за ним закрылась. А ведь мог сказать: «Я тебя предупреждал» или «И почему я не удивлён» или «Я так и знал, что мой сын — идиот». Но он этого не сделал и за это Ирка тоже была ему благодарна.

Когда снова вышел, он сказал единственную фразу:

— Если хочешь, можешь взять выходной.

— Спасибо, я справлюсь, — ответила Ирка.

Больше они к этой теме не возвращались.

Сейчас, сидя на их кухне, Воскресенский старший смотрел не на Ирку, на её маму.

— Новости не все плохие. Но начну я с плохой, — он достал из папочки бумагу и тяжело вздохнул. — Я отправил официальный запрос в колонию, где сидит ваш муж. И получил официальный ответ, — подал он ей лист.

— Простите, я без очков, — не взяла мама и даже не посмотрела на протянутую бумагу.

— Хорошо, тогда я своими словами, — положил лист на стол Борис Викторович. — Здесь сообщается, что заключённый под таким-то номером, Лебедев Владимир Олегович скончался полгода назад, был кремирован и похоронен на тюремном кладбище.

Ирка зажала рот руками. Мама сидела как каменная статуя.

— Но почему нам… — первой пришла в себя Ирка. — Не сообщили? Не отдали тело в конце концов?

— Этого я сказать не могу. Но могу уточнить, если надо.

— Не надо, — спокойно ответила мама.

— Хорошо, — кивнул Воскресенский. — Примите мои искренние соболезнования. При всём моём желании, — он развёл руками.

— Спасибо, Борис Викторович, — сказала мама. — Спасибо за всё, что вы для нас сделали.

— Ну, благодарить меня ещё рано. Вот когда получите деньги, может, тогда, — положил он перед мамой ещё один лист, в который она посмотрела, не прикидываясь незрячей.

— Сколько?!

— К сожалению, восстановить вас на рабочем месте мне не удалось.

— Да чтобы я к ним вернулась! — хмыкнула мама. — Нет уж, спасибо!

— Тем не менее я поднял эту тему, но, к сожалению, получил отказ, надо сказать, весьма убедительный. Отказ и нежелание руководителя компании доводить дело до суда я тоже использовал в наших целях, поэтому сумму компенсации с учётом расходов на лечение, утраты дохода и моральной компенсации запросил максимально неприличную. Но ваш директор согласился.

— И эту сумму я получу? — ткнула мама в цифры.

— Возможно, в несколько платежей, не единовременно, но да.

— Ирк! — подала ей мама лист. — Это что ж мы будем делать с такими деньжищами-то?

Ирка невольно присвистнула.

— Ну, осталось получить, — встал Воскресенский. — Не буду вас больше задерживать. Всего доброго, Марина Сергеевна! Ирина, увидимся, — откланялся он и пошёл к выходу.

Мама пошла его провожать через парадную веранду. Ирка в окно видела, как они задержались, он что-то спросил, она что-то ответила, он удовлетворённо кивнул, улыбнулся.

Ирка читала полученную из колонии бумагу, когда мама вернулась.

— Да, не читай ты это, — забрала она документ и улыбнулась. Радостно, даже счастливо. — Ирк, он сбежал, — обняла она дочь.

— Но как? — придушенно спросила Ирка: объятья у мамы были медвежьи.

— Я не знаю как, — отстранилась она. — Но сбежал. Я точно тебе говорю. Это не его кремировали и похоронили. Просто оформили, следы замели, поэтому нам и не сообщили, и тело не отдали. Потому что нет там его тела. Потому что, вот.

Она полезла в ящик стола и из-под стопы кухонных полотенец достала открытку.