Приручить Сатану (СИ) - Бекас Софья. Страница 53

В лице Марии не было и следа былой агрессии, лишь искреннее беспокойство, и в этот момент она показалась Еве ещё красивее, чем раньше. Ева долго всматривалась в глаза женщины, словно пыталась донести через них всю свою боль, а затем сказала:

— Правда, не знаю. Возможно, всё это лишь приснилось мне… Простите меня.

— Да за что же, детка?

— Вы вообще приходили сюда сегодня днём?

— Да, заглядывала. Я думала, что Саваоф Теодорович и Ранель ещё не уехали на тот момент, но опоздала. Потом ушла.

— Значит, это у меня с головой что-то… — пробормотала Ева, на что Мария ласково погладила девушку по плечу, на котором красовались пропитанные кровью белые бинты.

— Где ж ты так?

— Не знаю… А где Ада? — встрепенулась Ева и попробовала привстать, но Мария удержала её на месте.

— Уже спит. Саваоф Теодорович уложил её спать ещё два часа назад.

— А… — Ева устало провела ладонью по лбу, и рука сразу же отозвалась неприятной болью. — Сколько времени?

— Половина девятого вечера. Я так полагаю, ты останешься на ночь у Саваофа Теодоровича.

— Нет-нет, я…

— Это был не вопрос, детка. Мы ещё немного посидим и пойдём. Сыграешь с нами в карты?

— Простите, но нет, а вот от чая, если есть, не откажусь.

Чай Еве принёс Бесовцев. Как выяснилось, девушка своей выходкой поставила всех на уши, а потому каждый, кто подходил к Еве узнать о её здоровье, автоматически говорил с умильной нотой беспокойства и заботы в голосе, что не могло не нравиться девушке.

— Ты как ребёнок, честное слово, — одновременно шуточно и строго заметил Бесовцев, протягивая Еве кружку с чаем. — На день нельзя одну оставить.

— Ну уж извините, — засмеялась Ева и, присев на диване, сделала глоток.

— Сильно болит? — поинтересовался Бесовцев, разглядывая раны и слегка проведя по ним пальцем.

— Сильно, сильно, — успокоила его Ева, краем глаза наблюдая за тем, как Мария, показав девушке знак «тише», заглянула в карты Бесовцева.

Как ни пытался Саваоф Теодорович уговорить Еву остаться, когда Мария, Ранель и Бесовцев собрались уходить, девушка стала одеваться вместе с ними; по правде сказать, делала она это не из действительного нежелания остаться у Саваофа Теодоровича, а скорее из вежливости. Ранель, как и полагается, собрался быстрее всех и уже ждал на улице, когда вдруг переменился в лице и приглушённым голосом спросил:

— А что это за лошадь?..

Все с любопытством выглянули наружу и посмотрели туда, куда смотрел Ранель: действительно, у самого входа в парк переминалась с ноги на ногу, словно кого-то ждала, серая в яблоках лошадь; за исключением тонкой уздечки, на ней ничего не было: ни седла, ни другой конской сбруи — ничего.

— Ой, это же Мэри! Я совсем забыла, что Кристиан обещал прислать её за мной, — весело воскликнула Ева и помахала лошади рукой, словно она могла понять этот жест.

— Мэри?.. — сиплым и отрешённым голосом спросил Ранель, будто его только что ударили по голове чем-то тяжёлым. — Мэри!

И он побежал к ней навстречу. Казалось бы, лошадь должна была испугаться, убежать или хотя бы пошевелиться, но она только смотрела на стремительно приближающегося к ней человека до невозможного осмысленным взглядом. Ранель со всей силы врезался в лошадь и крепко обвил руками её толстую шею, на что та ласково потёрлась головой о его широкую спину, признав своего бывшего хозяина.

— Прости… Прости меня, Мэри… — шептал, будто в припадке, Ранель, всё крепче и крепче прижимаясь к такой когда-то родной лошади; Ева была уверена, Ранель не хотел, чтобы это кто-нибудь видел, но он плакал, причём плакал на удивление искренне горько.

— Не ревнуй, Маш — тебя он тоже любит, — игриво шепнул Бесовцев на ухо сестре, которая стояла неподалёку от своего мужа и легко улыбалась.

— Наверное, мне не стоит даже пытаться понять, что тут происходит, — тихо пробормотала себе под нос Ева, ёжась от прохладного вечернего воздуха. Саваоф Теодорович, заметив это, стянул с себя пиджак и накинул на плечи девушки, проигнорировав её робкие попытки отвергнуть заботу.

Естественно, тем вечером Ева всё-таки осталась у Саваофа Теодоровича: Ранель никак не хотел отпускать Мэри, да и сама лошадь не спешила уходить от своего бывшего хозяина, однако спустя некоторое время Ранель всё-таки взял себя в руки, благословил, если можно так выразиться, Мэри и, больше ни разу не обернувшись, чтобы не было соблазна обняться ещё раз на прощание, вернулся к Марии и Бесовцеву, которые ждали его у машины. Через пару мгновений красный автомобиль скрылся в соседней подворотне, а Мэри, испугавшись непонятно чего, скрылась в потемневшем парке, словно призрак, оставив растерянную Еву наедине с Саваофом Теодоровичем.

Глава 17. Сон разума рождает чудовищ

Слова, слова, слова…

Их жалкий лепет душу разрывает

И сердце сомневаться заставляет,

Лишь отречётся от престола голова.

— Пойдём, Ева — тебе не оставили выбора, — тихо сказал Саваоф Теодорович, провожая взглядом белёсый силуэт лошади. Как только последний «цок» прозвучал где-то за почерневшими деревьями, над медленно засыпающим городом воцарилась абсолютная тишина, показавшаяся среди бесконечных потоков жизни до невозможного странной. Ева, глубоко вздохнув и глянув краем глаза на Саваофа Теодоровича, развернулась к нему спиной и неспешно пошла обратно к дому, потому что на улице с наступлением темноты становилось довольно прохладно, и не нагревшаяся после зимы земля ещё дышала почти осенними заморозками.

На кухне было очень пусто и одиноко: небольшая люстра под абажуром тусклым мерцанием рисовала в темноте комнаты жёлто-оранжевый треугольник, выставляла напоказ кружки с недопитым чаем и перевёрнутые рубашками вверх оставленные карты. Всё здесь говорило о гостях, которые только что ушли, и лишь она одна осталась договаривать с Саваофом Теодоровичем беседу, допивать чай и доигрывать партию. На диване небрежным комком лежал тяжёлый и немного колючий плед, напоминая большого свернувшегося клубочком кота, а рядом с ним, скромно приютившись на стуле, покоилась забытая «Алиса в Стране Чудес».

Хлопнула входная дверь, впустив в помещение прохладный ночной воздух, и в свете кухни появился Саваоф Теодорович. Некоторое время он молча убирал со стола посуду, не спеша начинать разговор, а Ева, так же не произнося ни слова, лениво наблюдала за его действиями с дивана и поминутно зевала, тщетно борясь с наступающей сонливостью.

— Комната всё так же к твоим услугам, — сказал наконец Саваоф Теодорович, махнув рукой в сторону чёрного коридора, из глубины которого на Еву двумя белыми светлячками посмотрела темнота. — Чувствуй себя, как дома.

Ева ничего не ответила, только тихо угукнула, слабо кивнула и, широко зевнув, плотнее закуталась в тёплый тяжёлый плед. Саваоф Теодорович усмехнулся про себя, однако тревожить девушку не стал и продолжил, всё так же находясь глубоко в своих мыслях, убирать со стола, пока через некоторое время не услышал спокойное ровное сопение.

Когда Ева резко открыла глаза, сначала вокруг неё было только два пятна: угольно-чёрное, непроглядное и вязкое, как дёготь, и яркое, огненно-рыжее, словно мех лисицы. Затем, спустя пару мгновений, эти два пятна начали вырисовываться в какую-то комнату: оранжевое пятно превратилось в горящую где-то справа лампу, а тёмное стало больше похоже на мебель. На какой-то момент Ева даже подумала, что находится у себя дома, однако совсем скоро поняла, что комната ей либо незнакома, либо же знакома очень смутно, словно она уже была здесь один или пару раз. Ева хотела встать, чтобы повнимательнее осмотреться, однако к своему ужасу поняла, что не может даже пошевелиться; она попробовала вздохнуть, чтобы проверить свою страшную догадку, но не смогла сделать и этого.

У неё снова был сонный паралич.

Время тянулось катастрофически медленно — по крайней мере, так казалось Еве. Девушка хотела позвать на помощь Саваофа Теодоровича, но из горла не вырывался даже самый тихий, самый незаметный вдох, тело будто залили бетоном и превратили в одну из статуй «Терракотовой армии», бросив на произвол судьбы и оставив её один на один с теми монстрами, что через пару минут разбавят её одинокое существование своими страшными лицами.