Николай Байбаков. Последний сталинский нарком - Выжутович Валерий Викторович. Страница 105

К Горбачеву Байбаков не имел никаких личных счетов. Взысканий от генсека не получал, публичным разносам не подвергался, да и проработал-то с ним всего пять месяцев. Сам ли ушел с поста председателя Госплана или к тому был принужден'? Судя по его воспоминаниям, сам. Но если даже допустить с немалой вероятностью, что намек ему все же был сделан, то и здесь не имелось повода для личной обиды. Уходила вся «старая гвардия», и Байбаков лишь разделил общую участь.

Нет, Байбаков предъявлял Горбачеву счет иного рода - счет исторический. Он считал последнего генсека виновным в развале страны. По его мнению, именно Горбачев с пришедшим ему на подмогу Ельциным довели до краха великую державу. В оценке их исторической роли экс-председатель Госплана совершенно совпадал с народным большинством. Как и миллионы его сограждан, он связывал Горбачева и Ельцина одной веревочкой. Что, в общем-то, справедливо. Тогдашняя, мягко скажем, нерасположенность друг к другу двух реформаторов, изменивших ход отечественной истории, общеизвестна. Но объективно они не были антагонистами. Ельцин противостоял Горбачеву по закону отрицания отрицания, идя в реформах дальше. По сути, он был, как говаривали в советские времена, наследником- и продолжателям, или, пользуясь новейшей терминологией, преемником. Не будь Горбачева с его перестройкой, не было бы и Ельцина с его кардинальными преобразованиями - как раз в том-то, считал Байбаков, и заключалась беда.

Приход Горбачева к власти Байбакова скорее обрадовал, нежели огорчил. Когда на пленуме, посвященном 70-летию Октября, новый генсек говорил, что брежневский период, особенно с середины 70-х годов, характеризовался такими явлениями, как консерватизм, стремление плыть по течению, не решать назревшие проблемы, предаваться самолюбованию и самообольщению, - Байбаков в душе с ним соглашался. Он и прежде, в бытность Горбачева секретарем ЦК по сельскому хозяйству, его неплохо знал, не раз с ним встречался, чаще всего — на заседаниях Комиссии Политбюро по продовольственным проблемам. «Горбачев был одним из самых активных участников заседаний. - вспоминал Байбаков. - Он часто вносил дельные конкретные предложения по тем или иным- вопросам- сельского хозяйства, умело увязывал их с общим состоянием дел в экономике. Чувствовалось, человек хорошо знает свое дело, точно нащупывает больные места и находит обдуманные решения. Не удивительно, что наши взгляды и наблюдения чаще всего совпадали».

Воодушевило Байбакова и внимание нового генсека к топливно-энергетическому комплексу. В 1984 году впервые за всю послевоенную историю произошло падение нефтедобычи, и в сентябре 1985-го Горбачев лично приехал в Западную Сибирь. Байбаков сопровождал, его в этой поездке. Но когда, характеризуя последнее брежневское десятилетие, Горбачев употребил слово «застой», Байбаков в своих мемуарах с ним категорически не согласился. Замедление темпов развития - да, это имело место, но застой?..

Поспешность в проведении реформ - вот что еще Байбаков ставил в вину Горбачеву. Считал, что «разрушать систему централизованного планирования, и управления с ходу было нельзя: в условиях дефицита материальных ресурсов и монопольного положения производителей многих видов продукции переход к рынку должен отличаться особой осмотрительностью и серьезнее регулироваться». Что, будучи юристом по образованию, Горбачев мог не знать всех тонкостей планирования, к этому Байбаков относился с пониманием. Вспоминал, как в 1976 году вел с Горбачевым беседу о развитии овцеводческих хозяйств в Ставропольском крае, где он был тогда первым секретарем крайкома партии, и предложил ему перейти на работу в Госплан СССР на пост первого заместителя по сельскому хозяйству. «Горбачев тут же заторопился, поднялся со стула, проговорил: "Я с этой должностью не справлюсь" и, попрощавшись, быстро вышел из кабинета, - рассказывает Байбаков. - Тогда он понимал, как важно, находясь на ключевых постах в государстве, располагать необходимыми знаниями экономических процессов. Став президентом СССР, Горбачев шел по пути, на который ориентировали его советники».

Байбаков пенял генсеку на излишнюю доверчивость к советникам, которые вели его «не туда». В результате быстрого роста зарплаты и отставания производства товаров народного потребления, отмечал Байбаков, эмиссия денег из года в год нарастала. «Если бы мне в бытность председателем Госплана сказали: "Товарищ Байбаков, ты закончил год с эмиссией в 20 миллиардов рублей, не обеспеченной товарным покрытием", я бы с ума сошел, наверное. А при Сталине меня бы обвинили во вредительстве, и если сразу бы не расстреляли, то в лагерь упекли наверняка. Теперь же это называют платой за переход крынку».

Байбаков хорошо помнил, как на встрече в ЦК 8 апреля 1985 года Горбачев говорил: «Если сделать только одно: по-настоящему использовать то, что есть, можно добиться существенного улучшения положения дел в народном хозяйстве». Так почему же тогда не использовали мощный социально-экономический потенциал страны? Почему начали авральный переход от плановой экономики к рыночной?

Главным же преступлением Горбачева перед историей Байбаков считал разрушение социальной системы, на которой держалась страна. «Преодолеть застойные явления», «придать ускорение экономике», «внести элементы демократии в политическую и общественную жизнь» - эта горбачевская риторика выражала стремление перестроить здание социализма, не ломая его основ. Но вскоре стало ясно, что оно перестройке не поддается. Как только из фундамента были вынуты краеугольные камни (страх, партийное всевластие, цензура), началось обрушение. Обнажились социальные язвы. Вырвались на поверхность годами загоняемые под спуд национальные проблемы и противоречия. На предоставленное право открыто выражать трудовой и гражданский протест страна отозвалась шахтерскими забастовками. На дарованную свободу собраний - людским морем на Манежной и в Лужниках. А был еще Сумгаит. Были Тбилиси и Вильнюс. И Нагорный Карабах. И танки в Баку. И статья Нины Андреевой «Не могу поступиться принципами». И «митинговый путч» Гидаспова в Ленинграде. И речь на XIX Всесоюзной партконференции Юрия Бондарева, сравнившего перестройку с «самолетом, который подняли в воздух, не зная, есть ли в пункте назначения посадочная площадка».

Все это вместе взятое и стало, считал Байбаков, предвестием скорого краха державы, начало которому положил Горбачев. «Он знал, что делал, создавая хаос, - пришел к убеждению экспредседатель Госплана. - Видимо, определенные силы, стоящие за его спиной, настойчиво толкали его к "подвигу" Герострата? Почему он оказался их заложником? Это, конечно, станет известным суду истории, и думаю, не очень отдаленному. Нравственное и политическое двурушничество этого человека, его "подпольная" душа, по-моему, ныне видны каждому».

Предъявлять Горбачеву исторический счет за то, что он не сделал или сделал не так, охотников немало. Но беспристрастной «калькуляцией» горбачевских удач и промахов могут заниматься только люди, не связанные с последним, советским, правителем ни общим номенклатурным прошлым, ни служебными отношениями. Байбаков не был таким человеком.