Лабиринт совести (СИ) - Фред Винни. Страница 21
Мне было сложно это представить, и чем больше я об этом думала, тем более странные ощущения это вызывало. Я решила заканчивать с этими мыслями и спросила:
– Так ты закончил Академию или нет?
– Мне дали диплом с записью, что я прослушал курс лекций, но заключения о подчинённой сущности не выдали. И, на самом деле, я не один там был такой, на моём курсе было ещё трое. Даже если ты полукровка, это не гарантирует подчинения сущности, руководство Академии это признало и ввело более глубокие испытания при поступлении, многим просто отказывают на первом этапе. И мне бы отказали, если бы была такая практика, но её не было, они рекламировались как стопроцентный результат. По факту оказалось около семидесяти процентов успеха. Тридцать – это те, у кого тёмная сущность не просто доминантная, а фундаментальная основа ауры, её нельзя усыпить, не спровоцировав серьёзных последствий в организме. Если мою усыпить, я впаду в кому, я потом не раз проверялся на разных Гранях и даже в Мирах, мне один доктор сказал: «Можно отрубить от дерева все ветки, но нельзя отрубить от дерева корень». Так что, без шансов.
– Но у тебя подчинённая сущность?
Он загадочно улыбнулся:
– Откуда ты знаешь?
– Я вижу.
Он отвёл глаза и кивнул, как будто с долей смущения:
– Да, подчинённая. Меня Деймон научил, он на мне тренировался. Методику разрабатывал, методист хренов.
Прозвучало как-то так смущённо, как будто ему было неловко об этом говорить, но мне было слишком интересно, я спросила:
– Что за методика?
– Осознанности. Типа, непричинение вреда должно быть полностью обоснованно изнутри, а не под давлением угрозы наказания или стресса посттравматического синдрома. В Академии подчиняют через боль, как собак дрессируют, чтобы появилась рефлекторная связка срыва и боли. Закрывают в подвале, связывают, не кормят, чтобы довести до дефицита. Потом заходят два препода и лаборант, лаборант даёт себя покушать, один препод следит, чтобы студент сохранял контроль, а второй препод держит заклинание наготове, которое провоцирует боль. И если студент срывается, его сначала голосом предупреждают, потом бьют. Отливают водой и по новому, кругами.
– В смысле – водой? – мне было жутко даже пытаться это представить, я держала его за руку так, как будто его прямо сейчас кто-то схватит и утащит в подвал, морить голодом. Алан ответил с несерьёзной улыбочкой:
– Из обморока выводят. При дефиците и болевом ударе можно от шока вылететь из сознания. Водой полили, привели в себя, опять пробуют. Если выдержал, в итоге дают поесть и силы отсыпают чуть-чуть.
Я сидела в шоке, пытаясь осознать, что это не пытки, а процесс обучения, и что это входит в программу, одобренную Содружеством. Алан перехватил мою напряжённую ладонь поудобнее, успокаивающе сказал:
– Это работает. Дисциплинирует, по крайней мере. Со мной тоже сработало, но не полностью – я научился не бить, но взамен стал с ними разговаривать. Стихи читал, комплименты делал, рассказывал фантазии всякие. Их фантазии. А они все меня хотели, и потом мне текло от них всю ночь, иногда неделями. Весело, короче, в Академии было, хороший тамада, и конкурсы интересные.
Он говорил иронично, а я старалась не представлять, сколько за этой бравадой боли. Взяла себя в руки и спросила:
– А у Деймона какая методика?
– Он работал через жалость и чувство вины. Типа, не агрессия, а... пассивная агрессия. Приносил цветы в горшках, всяких крыс лабораторных, цыплят, утят, котят, щенят, детей. Тех, кто точно не в состоянии сопротивляться, и кто не понимает, что происходит. И они находились рядом долго, даже если из них тянуть понемногу, это становится через время визуально заметно – цветы вянут, цыплята худеют и слабеют, у щенят начинает шерсть тускнеть, слабость, болезни. Сколько я мышей угробил, ты бы знала, – он смущённо рассмеялся и отвернулся, вздохнул и развёл руками: – Они просто очень мелкие, по ним норму не видно так сразу, они бегают нормальные, потом однажды не просыпаются и всё. И фиг поймёшь, в какой момент всё пошло не так. И в итоге понимаешь, что на всякий случай, лучше вообще ничего не брать, просто от греха подальше. Потому что любой мизер, который я возьму, аукнется. Даже если кажется, что из них фонтанирует сила, вмешательство скажется на их организме всё равно, и я это увижу, и буду знать, что это я, такой вот гад. Но я и тут нашёл обходной путь, я как Пожиратель Душ не беру, но беру как инкуб, там разная специфика. Сила страсти – такая штука, которая от избытка делает хуже. Когда кто-то хочет секса, но не получает, ему это вредит, появляется дисбаланс в ауре, а мой вампиризм этот дисбаланс ликвидирует, если брать в меру, только лишнее. Я научился, Деймон по мне диссертацию написал, её сейчас в учебниках цитируют.
Я округлила глаза:
– У Деймона есть степень?
Алан широко улыбнулся и кивнул:
– Да. Он правда препод, хоть и... странный вот такой. Он преподавал в Академии Вершин, вводил там свои методы, без особых успехов, но часть даже сейчас работает.
– А почему он не предоставил документы в наш деканат?
Алан посмотрел на меня с намёком, но я не поняла, и он сказал:
– В его диссертации слово «секс» встречается в среднем три раза на страницу, я для прикола посчитал. Как думаешь, родители нежных эльфийских деточек будут рады видеть среди преподавателей демона со специализацией в балансировке ауры инкуба через сексуальные взаимодействия?
Я зажмурилась и отвернулась, Алан рассмеялся, вздохнул:
– Там ещё и в выводах написана крамольная мысль о том, что не пускать энергетически отрицательных демонов в Содружество – это нарушение прав разумных созданий, чьё право на свободу передвижения закреплено в Кодексе Содружества, и что отрицательные могут приносить пользу в работе с положительными, страдающими от сексуального неудовлетворения, например, с подростками. И он так всё обосновал, что вообще не придерёшься. У него всё приняли, но сразу после защиты опечатали и засекретили, потому что «Содружество к такому не готово». Теперь он пытается в следующей диссертации пропихнуть мысль, что классический способ «усыпления» тёмной сущности, который сейчас практикуют в Академиях Граней, является слишком травмирующим и неэтичным, так что его надо запретить, и что экзамен надо переделать, чтобы его могли сдать те, кто подчинил тёмную сущность, не «усыпив» её, такие, как я. Но сливки академического общества от таких идей отбиваются всеми силами, так что экзамен я не сдал. Там закон так тупо составлен, что я не сдам в любом случае, даже если на изнанку вывернусь. Деймон сказал, что буква и дух закона в этом случае расходятся, так что мы имеем право его нарушать по букве, соблюдая по духу. И дал мне свой паспорт. Часто об этом жалеет, но забрать не может, – он улыбался, перебирая мои пальцы, я спросила:
– Почему не может?
– Я сильнее, я не отдаю.
Он сказал это серьёзно, я смотрела на него, пытаясь понять, насколько это шутка, он посмотрел на меня и рассмеялся, потёр глаза:
– Что-то я как пьяный какой-то, вроде выпили ерунду, а ощущение, как будто бочку. Ты не против, если я отрублюсь на пару часиков?
– Волшебных снов, – кивнула я, доставая телефон, Алан зевнул и лёг удобнее, закрыл глаза, потом приоткрыл один и взял в руку мой кулон, показал мне и шепнул:
– Подари, а? На память.
– Забирай, – кивнула я. – Так понравился?
– Ага.
– На здоровье.
Он улыбнулся и закрыл глаза, я какое-то время смотрела на его лицо, потом подняла голову и стала смотреть на небо – там садилось солнце, море становилось тёмным и блестящим, внизу загорались фонари, совсем не такие, как в Верхнем Городе, но почему-то от этого казалось, что праздник продолжается.
11-15
Мой телефон показал уведомление о том, что нашёл доступ в интернет, мне рассказывала о нём тётя, но я пока не пробовала, решила, что сейчас подходящий момент, открыла сайт поиска. Задумалась и ничего не написала, стала опять смотреть на Алана, на море, на небо, на фонарики вдоль дорожек. Незаметно перешла на ауры, изучила весь остров, дотянулась до соседних островов, до горячих источников под толщей воды – остров был потухшим вулканом, глубоко под ним ещё бродили отголоски огненной силы, но наверх пока не собирались.