Черная смерть (СИ) - Коган Мстислав Константинович. Страница 58

— Ну давай подождём. Послушаем, что он нам хочет…

В толпе закричала женщина. Она звала своего сына, убежавшего со стайкой детишек и потерявшегося в толпе. Крик больно резанул по ушам. Кровь внезапно тяжелыми молотками ударила в виски. Я невольно зажмурился и тряхнул головой, пытаясь отогнать внезапно нахлынувшую слабость. А когда открыл их площадь была пуста.

На ней не было никого. Никого, кроме женщины, прижимающей к груди оторванную голову собственного ребёнка. Она кричала. Выкрикивала имя своего погибшего сына. А по камням рядом с ней струились ручейки крови. Они стекали в трещины разломов, перепахавшие брусчатку площади.

Я захотел моргнуть ещё раз. Моргнуть, чтобы отогнать этот проклятый морок. Не получилось. Вместо меня это сделала голова ребёнка, лежавшая на руках у его рыдающей матери. Моргнула и открыла рот, пытаясь ей что-то сказать. Но не смогла выдавить из себя ни звука. Лишь на оборванных лоскутах шеи начали пенится кровавые пузыри.

Я попробовал отвести взгляд. Что-то мешало. Что-то будто приковало его к той точке, не давая повернуть голову. В этот момент что-то с силой дёрнуло меня за руку. Что именно я не видел. Но голова дёрнулась вслед за туловищем и взгляд всё-таки сместился. Прямо на статую короля, вытянувшую вперёд руку с зажатым в ней мечом. Вокруг его запястья была обмотана толстая пеньковая верёвка, в которой болтался покойник. Я сразу его узнал. Это был тот самый паренёк из Риверграсса, что повесился на воротах деревни, после того как узнал, что его возлюбленная погибла в пожаре. Он и теперь висел. Только на этот раз его глаза были открыты. И смотрели они прямо на меня. Холодно. Пристально. Пронизывающе.

Внезапно покойник дёрнулся. Открыл рот. Набрал воздуха в грудь и крикнул женским голосом

— Ублюдки затраханные. Чтоб вы все подохли псы паршивые. Чтоб у тебя твоя девка холерой заболела, колдунище пога…

Он осёкся на полуслове. Обмяк, бессильно повиснув на своей верёвке. Кровь вновь ударила в виски, прострелив голову тяжелой, пронизывающей болью. Я дёрнулся. Дёрнулся изо всех сил, чтобы отвести взгляд в сторону. Получилось. Взгляд вновь переметнулся с висельника на женщину. Ту же самую, но в то же время совершенно другую. Она сидела посреди площади и выла. На коленях у неё лежала косматая голова какого-то кмета, на этот раз уже вместе с телом. Из развороченного живота кмета торчало древко копья.

— Убивцы. Пошто вы моего мужа загубили, изуверы! Пошто… — крик женщины захлебнулся во всхлипывающих рыданиях.

Что-то заставило меня пристальнее вглядеться в лицо мужика. По спине пробежал холодок. Я узнал его. Несмотря на бледную, иссохшуюся кожу, заострившиеся скулы и затянутые поволокой глаза. Это был Беррен. Капитан стражи из Медовища. Он пристально смотрел на меня, щеря желтые, наполовину сгнившие пеньки зубов в хищной улыбке. Несколько мгновений над площадью висела тишина. Затем он сказал скрипучим, сухим голосом.

— Ты обрёк их на ещё более жуткую смерть. В лесу им не выжить.

— Я выбрал меньшее зло. Наименьшее из всех возможных, — слова вырывались из глотки сами собой. Голос был тяжелым. Хриплым. Чужим.

Капитан прошил меня холодным, колючим взглядом затянутых поволокой глаз. Оскалился ещё сильнее. Показал наполовину сгнившие клыки. И хрипло прокашлял.

— Быть может. Но почему-то я в этом не уверен.

Женщина перестала выть. Посмотрела на меня. Я узнал её почти сразу же. Это была та девка из Медовища, которую две бабки бесуспешно всем сватали. Она сидела рядом с капитаном и смотрела прямо на меня. Молча. Её тело скрывала лишь длинная ночная рубаха, в которой обозлённые кметы её выгнали в лес. Когда-то она была белой. Но теперь по чистой ткани расплывались тёмно-алые пятна свежей крови.

Девушка захотела что-то сказать. Открыла рот. Но не смогла произнести не звука. Волчьи зубы выдрали у неё из горла кусок гортани. Она не обращала на это внимания. Продолжала открывать рот, пытаясь выдавить из себя слова. Но вместо этого выдавливала лишь струйки крови, тут же стекавшие на её рубашку.

Внезапно она замолчала. Кожа на её лице, начала сереть, сморщиваться и стягиваться. Она старела прямо на глазах, превращаясь… В колдунью, устроившую бойню на площади. Магичка тоже смотрела на меня пустым, мёртвым взглядом. Смотрела, скалила зубы в хищной улыбке и медленно поднимала руку, явно намереваясь указать крючковатым пальцем в мою сторону. Кровь вновь ударилась в виски. Острая, тяжёлая боль пронзила голову. Я моргнул. Лишь на мгновение. А когда открыл глаза, вся площадь была охвачена пламенем.

Огонь вырывался из трещин. Его языки ревущим потоком пламени просачивались между досками, которыми были заколочены окна домов, выходивших на площадь. Просачивались и лизали обгоревшие, обугленные до костей человеческие руки, судорожно скребущие крючковатыми пальцами по заколоченным ставням. Там, внутри пламени были люди. Они выли и орали сгорая заживо. Пытались выбраться, но не могли освободиться из огненной ловушки, в которую загнал их… Я?

— Это вам за моего мужа, ублюдки… — послышался скрипучий, хохочущий голос колдуньи. Она наконец распрямила руку. Обтянутый сухой бледной кожей крючковатый палец указал прямо на меня.

Послышался треск ломаемых досок. На камни мостовой рухнула одна из выбитых ставен. Упала и разлетелась в щепки. А вслед за ней упало обгоревшее, ещё дымящееся тело. Его почерневшую кожу покрывали трещины, края которых светились красными искрами раскалённых углей. Но тело не было мертво. Упав на камни оно тут же зашевелилось. Медленно начало подниматься с земли. Её движения были неловкими. Дёрганными. Словно у куклы, подвязанной за верёвочки. И словно у той же куклы, суставы твари выгибались под самыми неестественными углами. Наконец оно поднялось. Встало. Чуть наклонило голову вбок и посмотрело на меня пустыми, обуглившимся глазницами. Глаза давно уже лопнули. Вытекли из них. Двумя кровавыми дорожками запеклись прямо на лице у покойника.

Где-то на краю сознания судорожно бился глас рассудка. Бился и кричал. Орал, пытаясь сказать мне о том, что это существо не может быть живым. Не должно существовать, так как попросту не может существовать. Но тем не менее оно было. И не просто было. Оно медленно брело в мою сторону, дёрганными рывками переставляя одеревеневшие палки ног. На камни площади упала вторая ставня. Удар дерева о камни отдался тяжелым стуком кровяных молотков в висках. Я прикрыл глаза. Моргнул, тихо надеясь, что весь этот кошмар развеется. Он ведь не может быть реальным. Не может быть правдой. Сожженные мной заживо люди были далеко. В Деммерворте. Они никак не могли добраться сюда. Баба, которую загрызли волки — вообще в медовище. Загрызли по моей вине…

Я открыл глаза. Наваждение не рассеялось. Обугленные, дымящиеся твари никуда не делись. Они продолжали падать из окон горящих домов. Подниматься и медленно брести в мою сторону, скаля почерневшие от огня, усеянные острыми клыками пасти. Их движения постепенно ускорялись. Некоторые существа расталкивая других, переходили на бег. Они рвались ко мне. Вытягивали вперёд руки, желая как можно быстрее добраться до меня. Добраться и отомстить за свою жуткую смерть.

Я рванулся. Тело не слушалось. По нему словно яд, разливался липкий страх. Тяжелой слабостью сковывал конечности. Струйками холодного пота стекал по спине. Не давал сдвинуться с места. Не давал убежать.

Твари приближались. Они неслись на меня тяжелой, неотвратимой лавиной. Лавиной когтистых лап и оскаленных клыкастых пастей.

Внезапно где-то в глубине возникло новое чувство. Злость. Злость на всех этих ублюдков пытавшихся ставить мне ввину их собственные смерти. Половина из них умерла не по моей вине, а по собственной глупости или вовсе — по воле случая. А остальные… Они сами перешли мне дорогу. Сами встали у меня на пути. Я просто хотел выжить. Хотел жить, вашу мать. А они собирались мне помешать. Вступили со мной в схватку и проиграли. Получили то, что заслужили. Но не смирились со своей участью. Нашли меня и пытаются отомстить. Пытаются утащить за собой на тот свет. Но у них уже один раз это не получилось. Не получится и второй.