Антология Фантастической Литературы - Борхес Хорхе Луис. Страница 37

Но как переменчивому и резкому скрипу дверных петель никогда не стать музыкой, так моя суматошность животного, мои стоны в миг зачатия, увы, не перейдут в молчаливое и безмятежное бытие растений, в их полный достоинства покой. Единственное, что я в силах осознать и о чем сами они ведать не ведают, это их единство с миром.

Что мы можем поставить рядом с их невозмутимостью и простодушием, с их затаенным пылом? Разве что предвосхищение красоты, которое рождает в человеке зрелище этой цельности.

...Ненасытные, непостоянные, непоседливые, мы ходим, передвигаемся, мечемся, спешим, в большинстве случаев, так и не покидая своей филигранной, незримой клетки. Узник, замкнутый в четырех наизусть затверженных, на ощупь изученных стенах, при всей разнице положения не намного отличается от того, кто день за днем бредет по одним и тем же дорогам с грузом одних и тех же забот. Вся человеческая толкотня не стоит обоюдного, пусть и не скрепленного печатью, поцелуя листвы с лучом.

...Но это отговорки. С каждым часом во мне все больше умирает человек, и смерть наряжает меня в зелень шипов и покровов.

...И вот теперь поглотившая меня опунция у пыльного кладбища, у безымянных развалин, под корень срублена топором. Прах уравнивает все! Бездушный? Как знать... Если бы желание еще раз проснулось в закваске, готовой опять смешаться с материей, с этими «моими» останками, до дна опустошенными теперь разочарованием и крахом!

А. Давид-Нэль

Чудесное обжорство

Тибетский монах встретил на берегу реки рыбака, варившего в котелке уху. Монах молча схватил котелок с кипящей похлебкой и выпил все до дна. Рыбак стал укорять монаха за обжорство.

Монах вошел в реку и помочился: из него вышли две съеденные рыбины и уплыли прочь.

Погоня за учителем

Некогда ученик пересек страну в поисках предназначенного ему учителя. Он знал его имя — Тилопа; знал, что должен его найти. Он гнался за ним из города в город, но всякий раз прибывал с опозданием.

Однажды ночью, голодный, он стучится в дверь дома и просит поесть. Выходит пьяный и громким голосом предлагает ему вина.

Возмущенный ученик отказывается. Дом исчезает, ученик стоит один среди поля и слышит голос пьяного: я был Тилопой.

В другой раз крестьянин просит помочь ему содрать шкуру с дохлой кобылы. Ничего не ответив, ученик с отвращением проходит мимо и слышит насмешливый голос: я был Тилопой.

В ущелье некий человек волочит за волосы женщину. Бросившись на злодея, ученик освобождает жертву. Внезапно разбойник с женщиной исчезают, и снова раздается голос: я был Тилопой.

Однажды вечером он приходит на кладбище. Видит скорчившегося у костра человека с почерневшим лицом. Он понимает, кто перед ним, падает ниц, обнимает ноги учителя и возлагает себе на голову. На этот раз Тилопа не исчезает.

Эдвард Дансейни

Ночь на постоялом дворе

Весельчак. Я спрашиваю, что мы теперь будем делать?

Билл. Не знаю.

Весельчак. Сколько же времени он собирается нас здесь держать?

Билл. Мы тут уже три дня.

Весельчак. И не видели ни души.

Билл. А стоять тут нам недешево обходится.

Весельчак. На какой срок мы сняли этот дом?

Билл. Разве у него что узнаешь.

Весельчак. Нечего сказать, это настоящая дыра.

Билл. Отпрыск, на какой срок мы сняли этот дом?

Весельчак. Да еще этот Отпрыск...

Билл. Ну, он хитрец, это точно.

Весельчак. От этих хитрецов одни несчастья. Планы у них замечательные, но не срабатывают, и все выходит не лучше, чем у нас с тобой.

Билл. Эх!

Весельчак. Не нравится мне это место.

Билл. Почему?

Весельчак. Не нравится, как оно выглядит.

Билл. Он нас тут держит, чтобы эти черномазые нас не нашли. Три жреца, которые охотятся за нами. А как хочется пойти и загнать рубин.

Альберт. Все это без толку.

Билл. Почему, Альберт?

Альберт. Да ведь я удрал от них, от этой нечисти, в Гулле.

Билл. Правда?

Альберт. Ну да, их было трое, три чучела с золотыми точками на лбу. Рубин тогда, в Гулле, был у меня, ну я и бросился бежать.

Билл. Как же это случилось, Альберт?

Альберт. Говорю тебе, рубин был у меня, они и погнались за мной.

Билл. Кто же им сказал, что рубин у тебя? Что, ты его им показывал?

Альберт. Нет, они и так знали.

Весельчак. Неужто знали?

Альберт. Они нюхом чуют, где он. Они гнались за мной, я пожаловался полицейскому, а полицейский ответил, что это всего-навсего три бедных индуса, которые не сделают мне ничего дурного. Как вспомнишь, что они учинили на Мальте с беднягой Джимом.

Билл. Ну да, а как расправились с Джорджем в Бомбее, прежде чем мы успели сесть на корабль... Что же ты не разделался с ними?

Альберт. Ты забываешь, я нес рубин.

Билл. Да, верно.

Альберт. Ну, я тоже неплохо сработал. Иду я себе по Гуллю из конца в конец. Иду не спеша. Вдруг заворачиваю за угол и бегу. Не было угла, за который я бы не свернул; хотя раза два проскочил мимо, чтобы сбить их с толку. Я мчался, как заяц, потом сел и стал ждать. Но они не появились.

Весельчак. Как же?

Альберт. Вот уж не знаю как, но никаких черномазых дьяволов с золотыми точками на лбу я больше не видел. Я от них удрал.

Билл. Это здорово, Альберт.

Весельчак (с удовлетворением оглядев его). Что же ты нам сразу ничего не рассказал?

Альберт. Да здесь человеку слова не дадут сказать. У него, видишь ли, свои планы, а нас он считает дураками. Как он хочет, так все и должно идти. А вот я удрал от них. Они могли меня прирезать, да только я их одурачил.

Билл. Молодчага, Альберт.

Весельчак. Ты слыхал, Отпрыск? Альберт от них удрал.

Отпрыск. Слышу.

Весельчак. И как тебе?

Отпрыск. Да, молодчина, Альберт.

Альберт. Что ты собираешься делать?

Отпрыск. Ждать.

Альберт. А чего ждать — сам не знает.

Весельчак. Жуткое тут местечко.

Альберт. До чего все осточертело, Билл. Деньги кончились, пора продавать рубин. Пошли в город.

Билл. Но он не хотел идти в город.

Альберт. Пускай остается.

Весельчак. Если мы не появимся в Гулле, все обойдется.

Альберт. Пойдем в Лондон.

Билл. Но Отпрыск должен получить свою долю.

Весельчак. Прекрасно. Но нам пора идти. (Обращаясь к Отпрыску.) Мы пошли. Слышишь?

Отпрыск. Вот, возьмите.

Альберт. Пошли, Весельчак.

Билл. Прощай, старина. Твоя доля тебе достанется, но нам тут делать нечего, и женщин нет, и веселья никакого, да и пора уже продать рубин.