Лиса в аптечной лавке (СИ) - Шнейдер Наталья "Емелюшка". Страница 39

Муж замер, глаза изумленно распахнулись.

– Не останавливайся, – выдохнула я.

Он накрыл ладонями мою грудь, прильнул к губам и, только когда я застонала, не в силах больше сдерживаться, качнулся снова, еще и еще, пока боль не растворилась в удовольствии, пока меня не выгнуло сладким спазмом, срывая дыхание в крик.

Я обмякла, повиснув на плечах мужа, казалось, если бы он не обнимал меня, стекла бы на стол да и осталась там лежать, свернувшись калачиком.

Ксандер погладил меня по спине, коснулся губами волос.

– Прости. Я был уверен…

– Все хорошо, – шепнула я ему в ключицу. – Все было… лучше, чем хорошо.

Он тихонько хмыкнул. Прижал меня крепче, погладил по волосам, по спине.

– Лиска-Лиска… Умеешь же ты душу вымотать.

Теперь настала моя очередь невнятно хмыкать. Еще неизвестно, кто кому больше крови попил. Хотя кто его знает, как бы все сложилось, познакомься мы нормально, а не когда я была совершенно дезориентирована, а он – расстроен и зол. Может, и никак: стали бы мы присматриваться друг к другу, если бы не череда недоразумений и связывающий нас брак?

– Тебя так волновала моя девственность?

Язык мой – враг мой. Зачем мне знать, что Ксандера интересует только нераспечатанный товар?

– Нет. Не она.

Ксандер отстранился, подобрав с пола свой сюртук, укрыл мои плечи. Взял со стола мой браслет и протянул мне на раскрытой ладони.

Я посмотрела ему в глаза – туман страсти уже исчез из них, и, хотя лицо оставалось спокойным, напряженное ожидание во взгляде было слишком заметно. Я молча взяла с широкой ладони металлический обруч, надела себе на запястье, и магия согрела меня – магия или улыбка мужа? Ксандер потянулся ко мне, приподняв пальцами мой подбородок, поцеловал так нежно и ласково, словно это и не он несколько минут назад с рыком сдирал с меня одежду.

Ксандер надел свой браслет, потянулся за рубахой.

– Подожди немного, я велю Энн сделать нам ванну, прихвачу твой пеньюар и вернусь.

Да, в том, чтобы держать прислугу, есть один большой минус: по дому в одном белье не походишь.

– Нам? – улыбнулась я.

– Я задолжал тебе… надо посчитать, сколько ночей. – Он убрал прядь волос с моего лба, погладил по щеке, и я поймала его ладонь, прижимаясь к ней. Хихикнула.

– В самом деле. Придется компенсировать, с процентами.

Я проводила его взглядом, запахнула покрепче сюртук – от вытяжки ощутимо сквозило, – ткнулась носом в поднятый ворот, вдыхая запах сандала и мускуса, запах моего мужа.

Муж! Я усмехнулась. Как быстро и странно я к нему привязалась. А теперь магия, укрывающая дом, будет считать его не просто членом семьи, но кровным родственником. Магия! Может, дело не во мне, а в браслете? Не просто же так Люция советовала мне не снимать его. Я опасливо коснулась серебристого ободка.

Нет, если бы брачные браслеты действительно связывали супругов эмоционально, мать Ксандера не оставила бы мужа. И Алисия вряд ли бы изображала обмороки, не справившись с собственными чувствами. Подождала бы, пока браслет подействует, да и все. Что бы ни стало причиной моей так стремительно появившейся симпатии к этому невозможному типу, это мои эмоции, а не наведенные магией.

«Невозможному». Я снова хихикнула, можно подумать, я такой уж подарочек. Тараканы у нас обоих в головах бодрые и откормленные, но, кажется, маршируют в лад. Посмотрим, что будет дальше.

Я поерзала – между ног саднило. Вот уж, в самом деле, сюрприз. Но тогда что значит письмо Алисии про «чудесную ночь»? Вряд ли тут додумались до интимной пластики, и даже если додумались, у приютской девочки явно не было ни возможностей, ни денег. Или она, наивный ребенок, просто писала, как есть – ведь провести ночь можно, просто глядя на звезды и слушая соловьев, а не так, как подсказывает мне испорченное воображение. Или они с Айгором дошли до достаточно откровенных ласк, но не перешагнули черту? Кто теперь скажет, не его же спрашивать?

Но на самом деле это ничего не меняет. Если письма станут достоянием общественности, никто не подумает про соловьев и звезды… Еще и по мужу этот скандал ударит рикошетом.

– О чем задумалась? – Ксандер обнял меня за плечи. – Так глубоко, что даже не услышала, как я вошел?

– О нас, – почти не соврала я. – О том, как странно все получилось.

– Странно, – согласился он, прижимаясь ко мне всем телом и целуя в висок. – Не думал, что могу увлечься настолько сильно и настолько быстро.

– Быстро? – Я прижалась щекой к его щеке.

– Да. Ты же помнишь…

– Не помню. – Где-то внутри шевельнулась обида. Вот сейчас он скажет, что Алисия очаровала его с первого взгляда, но я-то не Алисия.

– Прости. – Он крепче обнял меня. – Когда я делал тебе предложение, то честно сказал, что не намерен обещать любви, но все, что должен обеспечить жене порядочный мужчина, у тебя будет.

Тот, кого Алисия любила, не обещал и этого.

– И… что я ответила?

– Что твое сердце не свободно, но, если оно мне не нужно, ты согласна быть верной и заботливой женой.

Бедная девочка! Бедная, бедная девочка, которой некуда было деться, кроме как согласиться на брак с нелюбимым. С человеком, который ее пугал. Не она первая, не она последняя, конечно. И все же, где бы она ни оказалась сейчас, пусть ей там будет лучше, чем здесь.

Руки мужа огладили мои плечи, прошлись по груди, и я невольно прижалась к нему теснее.

– А потом я вдруг понял, что влип и никому тебя не отдам. – Он спустился поцелуями по шее. – Пойдем. А то я снова не дотерплю до спальни.

Ксандер отодвинулся, и я тихонько вздохнула. Надела поданный пеньюар. Кажется, я тоже не прочь повторить, и вовсе необязательно в постели.

– Пойдем. – Ксандер легонько подтолкнул меня пониже спины. – Ванна готова. И жду тебя в спальне.

Глава 28

Мы засыпали и просыпались, не в силах оторваться друг от друга, пока, открыв глаза в очередной раз, я не обнаружила, что солнце заливает комнату, а Ксандер, приподнявшись на локте, смотрит на меня.

– Доброе утро, Лиска. – Он чмокнул меня в нос.

– Доброе. – Я погладила его по отросшей за ночь щетине.

– Выспалась?

– Угу. – Я сладко потянулась, покрывало сползло, открыв грудь, и я заметила, как муж уставился на нее.

Но, вместо того чтобы перейти к действиям, натянул покрывало обратно, укутав до самых плеч, и придвинулся так, чтобы видеть мое лицо.

– Тогда рассказывай.

– В смысле, – не поняла я.

– В смысле – кого и зачем ты собралась поить зельем подчинения.

Я помрачнела, и он добавил:

– Не думаешь же ты, что за ночь у меня мозги в… вниз утекли. Я помню нашу ссору и по-прежнему не хочу, чтобы ты оказалась на плахе.

Я вздохнула.

– Может, оденемся? Спальня – не лучшее место для серьезных разговоров.

Он покачал головой.

– Самое место. Тут же и помиримся, если что.

Я не выдержала – рассмеялась. Вот же самодовольный нахал! Впрочем… ночь и в самом деле выдалась незабываемой.

– Тогда ты первый рассказывай.

– О чем?

– О том, что случилось десять лет назад. Кого проклял мой отец – ты же явно догадался. И почему твой взял с тебя такое обещание, ведь дочь изменника, к тому же бесприданница, – не лучшая пара для придворного целителя.

– Тогда я еще не был придворным целителем. – Ксандер притянул меня к себе, поцеловал в макушку. – Не буду врать, я бы не хотел вспоминать. История вышла грязная и кровавая, и мертвых уже не вернешь.

– Мне нужно знать. – Я легко коснулась губами его ключицы. – Правда нужно. Я не тяну время и потом отвечу на все твои вопросы.

Не факт, что правдиво, но постараюсь врать как можно меньше.

– Хорошо. Это не та история, о которой можно посплетничать в салонах.

Я кивнула. Ксандер выпустил меня, откатился на подушках, заложив руки под голову и уставившись в потолок.

– Однажды у его величества испортились отношения с сыном. Надо сказать, наследник как раз вошел в тот возраст, когда подростки будто специально испытывают терпение родителей. Но со стороны казалось, будто принц остался почтительным и внимательным сыном, и тем не менее он все чаще стал избегать общества, а те, кто знал его достаточно близко, чтобы встречаться без приглашения, стали замечать синяки. Никогда раньше король не поднимал руку на сына. Это продолжалось около года, и в конце концов принцу велели отправляться в монастырь, дабы смирить чрезмерную для наследника гордыню. Вслух никто ничего не сказал, но всем было ясно, что дело закончится постригом.