На фронтах «холодной войны». Советская держава в 1945–1985 годах - Спицын Евгений Юрьевич. Страница 101

Новый виток противостояния, как мы уже писали выше, пришелся на ноябрь 1960 года, когда прошло II Московское совещание коммунистических и рабочих партий, в котором приняли участие делегации из 81 страны. ЦК КПК вновь представлял Дэн Сяопин, который выступил с большим теоретическим докладом. Он вызвал разные эмоции и оценки, поскольку многие делегаты этого форума стали сознавать, что китайцы вовсе не прочь сохранить централизованное руководство всем рабочим и коммунистическим движением, но очень хотят перевести штаб этого руководства из Москвы в Пекин. Неслучайно именно тогда Мао Цзэдун прямо заявил, что «центр мировой революции сегодня находится в Китае». Однако китайцы быстро почувствовали, что их позицию мало кто поддерживает, что она не вызвала особых симпатий и де-факто никто, даже албанцы, не желает возврата «к старой концепции Коминтерна».

Тем не менее межпартийная дискуссия была продолжена на новом Совещании представителей правящих компартий в Бухаресте, которое состоялось 20–25 июня 1961 года. Дэн Сяопин, который опять представлял позицию ЦК КПК, активно и напористо защищал позицию Пекина по всем вопросам международной политики. Причем, как позднее писал в своих мемуарах сам А. А. Громыко [660], делал он это «не горячась, с достоинством строя всю аргументацию», тогда как Н. С. Хрущев, напротив, так и не сумел найти серьезных и убедительных доказательств в защиту своей позиции, часто давая «простор одним эмоциям». Затем во второй половине октября 1961 года китайская делегация во главе с председателем Госсовета КНР Чжоу Эньлаем и первым секретарем Пекинского горкома КПК Пын Чженем прибыла в Москву для участия в работе XXII съезда КПСС. Многие члены высшего советского руководства очень надеялись, что новый визит позволит как-то сгладить старые противоречия между двумя партиями. Именно с этой целью Н. С. Хрущев, Ф. Р. Козлов и А. И. Микоян специально встретились с членами китайской делегации, но прорыва не произошло, хотя сам Н. С. Хрущев всячески подчеркивал «неизменное стремление КПСС укреплять дружбу и сотрудничество с КПК».

Между тем ровно через год, в период Карибского кризиса и одновременного завершения трехлетней Китайско-индийской пограничной войны, в которой Москва заняла нейтральную позицию, отказавшись от поддержки Пекина, произошло новое обострение отношений между двумя странами. Именно тогда китайские «товарищи» впервые в центральной партийной печати позволили себе такую, ранее совершенно невиданную роскошь, как открытая критика внешней политики Москвы, назвав размещение советских ракет на Кубе чистой воды «авантюризмом», а их вывод по итогам закулисных договоренностей с американцами — «позорным капитулянтством перед мировым империализмом» [661].

Новая, еще более острая полемика между Пекином и Москвой разгорелась в 1963 году, когда с подачи высшего китайского руководства, прежде всего самого Мао Цзэдуна, в целом ряде довольно скандальных статей, где исторические небылицы соседствовали с откровенной грубостью и недопустимым хамством в адрес Москвы, впервые было публично заявлено о неравноправно-правовом характере Айгуньского и Пекинского пограничных договоров, подписанных правительством Александра II с правительством императора Ичжу в мае 1858 года и в ноябре 1860 года. За этими статьями вскоре последовала и официальная нота китайского правительства из 25 пунктов, которая в начале июня 1963 года была передана советскому послу Степану Васильевичу Червоненко. С самого начала стало очевидно, что это был откровенно провокационный обвинительный документ, прямо направленный против основных установок советской внутренней и внешней политики. Естественно, Москва сразу же ответила на ноту в таком же тоне, а в июле 1963 года ряд китайских дипломатов были объявлены персонами нон грата и тут же высланы из советской столицы за антисоветскую агитацию и пропаганду.

После этих инцидентов в середине февраля 1964 года состоялся Пленум ЦК, который единогласно одобрил доклад М. А. Суслова «О борьбе КПСС за сплочение международного коммунистического движения», в котором китайское руководство впервые публично было обвинено в сознательном расколе «коммунистического движения и в империалистических амбициях, тщательно скрываемых за политикой помощи народам, борющимся против колониализма». Кроме того, в Москве столь открытую враждебную позицию Пекина расценили как прямое посягательство на территориальную целостность СССР, что также впервые заставило все высшее советское руководство крепко задуматься о существовании потенциальной военной угрозы со стороны «великого восточного соседа» [662]. Вместе с тем, серьезно опасаясь углубления конфликта с китайской стороной, советское руководство дало свое согласие начать консультации по уточнению линии государственной границы по Амуру. Однако уже летом 1964 года эти консультации застопорились после того, как в беседе с иностранными журналистами лично Мао Цзэдун откровенно заявил о возможности предъявить Советскому Союзу счет за территории к востоку от озера Байкал, которые были «незаконно захвачены Российской империей сто лет назад». Хотя официально КНР и не выдвинула каких-либо конкретных территориальных претензий к СССР, в советских стратегических планах на повестку дня был уже поставлен вопрос о срочном укреплении дальневосточных рубежей страны. В это же время высшее китайское руководство убедилось в невозможности сотрудничества с Москвой в создании «единого антиимпериалистического фронта», так как во время последнего официального визита в Москву премьера Госсовета КНР Чжоу Эньлая в начале ноября 1964 года все его предложения на сей счет были совершенно проигнорированы в Кремле [663]. Более того, этот визит закончился очень громким скандалом, когда подвыпивший маршал Р. Я. Малиновский заявил главе китайского правительства и его заместителю маршалу Хэ Луну: «Мы уже убрали Хрущева со сцены, теперь ваша очередь убрать Мао». После этой выходки Чжоу Эньлай лично подошел к Л. И. Брежневу и выразил ему протест. Последний заявил, что «маршал Малиновский просто пьян, не обращайте внимания», однако Чжоу Эньлай тут же парировал: «После алкоголя люди говорят правду» — и потребовал, чтобы министр обороны СССР извинился, и после сразу же покинул зал банкета со всеми членами делегации. На следующий день Л. И. Брежнев, А. Н. Косыгин и А. И. Микоян приехали в китайское посольство и вновь извинились за вчерашний инцидент. Но китайцы приняли их извинения прохладно и открыто намекнули на желательность отставки Р. Я. Малиновского. Однако прославленный маршал благополучно остался на своем посту до самой своей смерти и доверие Л. И. Брежнева ничуть не потерял. А это, как полагает биограф Р. Я. Малиновского Б. В. Соколов, «наводит на мысль, что Родион Яковлевич» действовал по прямому поручению Л. И. Брежнева, которому именно тогда нормализация отношений с Китаем была совсем не выгодна, прежде всего по идейным соображениям, так как пришлось бы реабилитировать самого И. В. Сталина [664].

Одновременно с главным конфликтом в сердце социалистического лагеря в 1963–1964 годах резко обострились отношения Москвы и Бухареста. Непосредственной причиной это го конфликта стал новый советский план координации национальных экономик всех социалистических стран, входивших в состав СЭВа. Многие авторы (Т. В. Волокитина, Г. П. Мурашко, А. Ф. Носкова, Т. А. Покивайлова [665]) убеждены в том, что вплоть до смерти И. В. Сталина само существование этой структуры имело в большей степени сугубо политический характер. Но уже в начале 1960-х годов руководители СССР, ГДР и ЧССР совместно высказались за ускорение и углубление процесса экономической специализации в рамках СЭВ, что вызвало крайне резкую реакцию в румынском руководстве, посчитавшем, что в этом случае именно их стране будет стопроцентно уготована незавидная роль периферийного аграрного придатка, что застопорит ее движение к социализму.