Птица войны - Кондратов Эдуард Михайлович. Страница 52

Спрыгнув в яму, Генри остановился у входа под навес. Сощурился в сумрак убежища:

— Тауранги, ты где?

Парирау подала голос. Осторожно переступая через ноги сидящих, Генри пробрался к ней, опустился на колени в изголовье Тауранги. Спросил шепотом, заглянув в лицо:

— Тебе не лучше, друг?

Тауранги вздрогнул, что-то пробормотал и затих.

— Не спрашивай, Хенаре. Он не услышит тебя, — вполголоса ответила девушка. — Он живет сейчас далеко-далеко…

Генри озабоченно покрутил головой.

— Плохо…

Парирау коснулась щекой пропахшего гарью плаща Генри, тихонько спросила:

— Что там?..

Генри поморщился и промолчал. Сейчас он выглядел намного старше своих лет: от носа к губам легли морщинки, вместо белокурых кудрей болтались тусклые сосульки.

Парирау нащупала его руку, спрятала на груди под накидкой.

— Хенаре, любимый… Как я боюсь за тебя… Ночью мне снилась бледная радуга… Это худая примета. Значит, умрет много людей.

Генри упорно молчал. Лицо его выражало только усталое безразличие.

— Хенаре, я хочу, чтобы ты жил. Придумай что-нибудь, Хенаре!.. Спаси себя!..

Генри высвободил руку. Поднялся с колен.

— Я ухожу, Парирау… Жди меня здесь…

Сутулясь, он стал пробираться к выходу.

Генри Гривс вернулся к палисаду вовремя: после трехчасовой передышки англичане готовились к очередному штурму. Прекратив обстрел полусгоревшей деревни, они снова перенесли огонь двух осадных орудий на палисады. Впрочем, от переднего палисада к этому времени мало что осталось: частокол был вдребезги разбит, только на флангах еще сохранились мало-мальски цельные ряды склоненных над рвом кольев. На старое решето походил и основной палисад, проломы в нем достигали в ширину нескольких шагов. Третье орудие продолжало методично осыпать защитников крепости шрапнелью — видимо, снарядов на скалистый уступ затащили в избытке. Придуманные Те Нгаро норы служили нгати неплохо, но потери неуклонно росли. Убитых и тяжело раненных насчитывали уже десятками, легкие ранения имел чуть ли не каждый третий воин. Шрапнельным осколком был задет и сам Те Нгаро — левая рука вождя висела на перевязи.

Как и предполагал Генри, траншеи, которые солдаты Маклеода постепенно подвели вплотную к переднему частоколу, предрешили исход осады. Сейчас орудия расстреливали крепость в упор, и штурмовые отряды англичан и ваикато могли идти на приступ в любую минуту. Хуже того, стоило траншеям приблизиться к па на расстояние броска, как через палисад полетели гранаты. Майор, учтя опыт первого штурма, приказал укоротить фитили, и теперь осажденные лишь изредка успевали возвращать гранаты назад. Как правило, они взрывались еще в воздухе, а две разорвались в руках у нгати.

В том, что крепость доживает последние часы, не сомневался никто. Отчаянное сопротивление нгати было агонией. Воины Те Нгаро валились с ног от усталости, теряли сознание от жажды. Боеприпасов практически не было, и женщины выковыривали порох из неразорвавшихся снарядов. Ружья то и дело давали осечки: отказывали самодельные пистоны. Трудно было предположить, что защитники способны выдержать хотя бы один штурмовой натиск. Три часа назад майор Маклеод, подняв отряды ваикато и часть своих солдат на приступ, нисколько не сомневался в немедленном успехе. И опять произошло невероятное: в отчаянной рукопашной схватке нгати сбросили штурмующих с земляного вала. Атака захлебнулась — в который раз! Майор пришел в бешенство: эти неистовые дикари опрокидывали все представления о возможном и невозможном.

На этот раз костяк штурмовых отрядов составили англичане. Надежды на орды Хеухеу не оправдались — у ваикато, судя по всему, был мистический страх перед Те Нгаро. Пусть они ворвутся в па чуть позже солдат ее величества, пусть устроят резню — на это они способны. Но грудью пойти на укрепления могут, видно, только сыны Альбиона.

Маклеод вынул часы. Пора!

Сигнал трубы полоснул воздух.

Штурм! Уж он-то наверняка будет последним!

…Когда Генри заметил почти рядом с собой английские мундиры, он не сразу сообразил, что атакующие уже ворвались в крепость и что рукопашный бой идет на боевом настиле, в двух шагах от него. Его внимание в эти минуты было сосредоточено на том, что происходило у подножия земляного вала, откуда поднимались дымки выстрелов, летели через палисад гранаты и доносились хриплые команды. В бездумной горячке боя Генри перебрасывал за палисад тяжеленные камни, сталкивал штурмовые лестницы, концы которых неожиданно высовывались рядом с ним. Враг надвигался снизу, и жизненно важной целью было не дать ему подняться наверх. И вдруг над ухом слышится истошная английская брань, а под ноги катится клубок сцепившихся тел пакеха и нгати. Машинально Генри подхватил с дощатого пола булыжник, сделал шаг к палисаду, и тут смысл происходящего открылся ему. Отпрянув, он прижался спиной к частоколу и выронил камень. Глаза его метнулись налево, потом направо: рукопашная схватка завязывалась уже возле нескольких проемов. Оттуда один за другим выныривали солдаты со штыками наперевес.

«А-ахх!» — раздалось над самой головой, и в ярде от Генри на настил спрыгнула грузная фигура в темно-красном мундире. Англичанин приземлился неудачно: потеряв равновесие, грохнулся на колени и выронил оружие. Не сознавая, что делает, Генри кинулся к упавшему, схватил ружье за ствол и с силой потянул на себя. Все же толстощекий солдат успел вцепиться обеими руками в приклад. Рывок Генри опрокинул его на живот, но не заставил выпустить оружие. Круглыми от страха глазами он таращился снизу вверх на белокожего дикаря, который проволок его распластанное тело по настилу, а потом неожиданно отпустил дуло и стал лихорадочно шарить взглядом вокруг себя. Вмиг поднявшись на четвереньки, солдат подтянул к себе ружье и хотел вскочить, но перед глазами ослепительно полыхнуло, темя пронзила острейшая боль, и колониальная армия ее величества уменьшилась еще на одну боевую единицу…

Забыв обо всем на свете, остановившимися глазами смотрел Генри на ярко-красный ручеек, который, пульсируя, струился из головы, раздробленной камнем. Он убил человека… Он, Генри Гривс, убийца… Он бросился на колени перед трупом и стал трясти его за плечо.

— Вставай же! — с отчаянием и злостью закричал Генри, но вместо крика из пересохшего рта вырвался невнятный жалобный звук.

Генри сгорбился и закрыл глаза ладонями. В нескольких шагах от него пакеха и нгати убивали друг друга, проклятия и воинственные вопли сотрясали воздух, скрежетали, сшибаясь, штыки и палицы, но все было для Генри неясным сном. Даже английский штык, занесенный над головой, не заставил бы его сдвинуться с места.

К счастью для Генри, прорвавшимся за палисад англичанам было не до него. На боевом настиле сражались уже десятки солдат, но атака Маклеода задыхалась. Вести штыковой бой в невероятной толчее оказалось слишком трудно. Проткнув одного из воинов, пакеха, как правило, не успевали увернуться от палицы другого, а поскольку осажденных на настиле было больше, успех англичан оказался временным и вскоре сошел на нет. На каждого из солдат, стоило ему шагнуть с лестницы, набрасывались по двое, по трое. Тех, кого не доставали палицей или копьем, валили с ног и сбрасывали вниз, на территорию па, где его камнями и кольями добивали женщины.

Был, правда, момент, когда чаша весов чуть было не склонилась на сторону майора. Около дюжины англичан, перебросив через палисад гранаты, ворвались почти одновременно на доски боевого настила и, не давая себя окружить, плотной шеренгой принялись оттеснять нгати от штурмовых лестниц, по которым поднимались отставшие от авангарда солдаты. Ситуация стала критической: привыкшие всю жизнь сражаться с одиночками, маорийцы попятились от сомкнутого строя, который щетинился сталью штыков и был недосягаемым для палиц. Англичане дали залп, и несколько нгати упало. Еще пять минут замешательства — и отбросить солдат за палисад было бы невозможно: через брешь беспрепятственно лезли все новые пакеха, а внизу уже подкрадывались к насыпи вопящие орды Хеухеу.