Bittersweet (СИ) - Лоренс Тильда. Страница 72

Поцелует, и ему прокусят губу.

Попытается использовать язык и хорошо, если останется с ним.

Отпустит, и тут же получит меткий удар.

Потому он не целовал, а просто стоял, медленно втягивая воздух, отравленный чужим ароматом. Ненавистью. Раздражением. Негодованием. Растерянностью. Непониманием.

Чужой живостью.

Рядом с Джулианом и его проблемами Ромуальд сам угасал, здесь же тонул в потоке эмоций, ощущая себя живым.

Он всегда боялся появления такой дилеммы. И она не заставила себя ждать.

Закон подлости работал.

========== 20. ==========

Soundtrack: Blutengel - The end

Этот разговор озадачил его с самого начала. Чрезмерная любезность, повышенное количество сладости в голосе и плохо скрытые стремления продемонстрировать отрешённость, некую незаинтересованность в происходящем. Будто натужная попытка держать дистанцию и не переступать определённую черту. Границу между опасностью и тихой размеренной жизнью. От осознания этого становилось ещё противнее, потому что все совершаемые действия разили лицемерием при полном отсутствии откровенности. Она была лишней, она ушла и не оставила о себе напоминаний.

Странно приходить к подобным выводам. Особенно, если сам недавно убеждал человека в широте собственных взглядов, а потом внезапно изменил точку зрения, но упомянуть об этом забыл. Сознательный провал в памяти, желание сделать вид, будто ничего не изменилось, всё осталось на прежнем уровне.

Картинка к идеальным отношениям.

Ты не уходишь навечно.

Проходит немного времени, и ты возвращаешься ко мне, несмотря ни на что.

Снова через эти коридоры, комнаты, пересекая их, меряя шагами. Хлопки дверей о косяк, взор предельно честный, улыбка на губах и заявление, что всё нормально. Немного устал, немного перенервничал, потому настроение не ахти. Нужны тишина и одиночество. В подобных условиях нормальные показатели восстановятся, и больше не будет пролегать складка между бровей, взгляд перестанет смотреть сквозь собеседника, а окажется направлен непосредственно на него.

Хотелось бы верить, что это так, но вера почему-то не желала поддерживаться на должном уровне, она падала всё ниже и ниже, как показатель гемоглобина в крови у тех, кто мучается от недостатка железа в организме. Она умирала в корчах, позволяя прочувствовать истинные настроения, а не ложные понятия, прилипшие под влиянием момента, а после озвученные всё в тех же условиях.

Он старался переубедить себя, рассмеяться и сказать: «Какой бред!». В конце концов, ему можно. У него не совсем стабильная психика, потому она многое перевирает, дорисовывая лишние детали. И расшифровки даёт иные, не те, что действуют в реальности. Он просто накручивает себя, не понимая, что выглядит глупо, когда позволяет ревности выходить на первый план.

Это обычная деловая встреча, ничего иного в пределах её не планируется, только разговор, обсуждение вопросов, актуальных для обоих. Это не вечеринка, где будет море алкоголя, громкая музыка и предельно вызывающие наряды, призванные привлекать к живым манекенам повышенное внимание. Это встреча в спортивном баре, и придут туда не тайные любовники, а люди, которые друг друга на дух не переносят, что уже неоднократно было доказано в процессе их общения. Синяк на скуле Ромуальда дополнял стройную теорию, будучи неопровержимым доказательством. Тем не менее…

Джулиан не находил себе места и с трудом удерживался от того, чтобы не вылететь из комнаты, выхватить телефон из рук Ромуальда и швырнуть в стенку, разбивая. Не оставляло ощущение, что давно знакомый голос слишком яро демонстрирует равнодушие и незаинтересованность, чтобы это оказалось правдой. Многое указывало на игру. Вот только для кого Ромуальд поднимался на сцену? Для Джулиана, находившегося поблизости, или для того, кто разговаривал с ним в данную минуту?

Дверь, разделявшая комнаты, в представлении Джулиана, стала временным спасением. Он мог прислониться к гладкой поверхности и внимательно слушать всё, что произносит Ромуальд, при этом не попадаться ему на глаза, а после вообще сделать вид, будто ничего не слышал. Схватиться за телефон, подключить к нему наушники и изобразить заинтересованность музыкальными новинками.

Это даже не стало бы ложью. Стопроцентной.

Процентов на пятьдесят разве что.

С некоторых пор музыкальное воздержание приказало долго жить. Джулиан перестал чураться продукта творческой деятельности бывших коллег и решил потихоньку возвращаться в строй меломанов. Он слушал чужие творения нечасто, очень выборочно, да и жанры ныне предпочитал иные, не те, что прежде. Если раньше он выбирал жизнерадостный поп-рок, то теперь в плеере поселилось большое количество представителей тёмной сцены. Музыка отражала его внутренний мир, а там царили безраздельно чернота и беспросветное уныние.

Повторно соприкоснувшись с этим миром, Джулиан оказался на другой стороне. Теперь он выступал исключительно в качестве слушателя, и это откровение, достойное человека со званием капитана очевидности, стало для него неприятным. Чувства, пробуждавшиеся в душе, были ещё отвратительнее и чернее, нежели в обычное время.

Где-то Джулиану доводилось слышать, что музыка способна вытащить из депрессии. Не только музыка, но и случайная фраза на вывеске, новость, пришедшая в последний момент, звонок, отсрочивший момент прощания с жизнью, обставленный максимально пафосно, а после кратковременного разговора показавшийся нелепым. Строка в книге, лежащей на прикроватном столике, мимолётный взгляд в окно, фотография, на которую он посмотрит, вспоминая счастливые моменты жизни. Всё это вернёт давно позабытые ощущения счастья и поможет найти ту нить, что выведет из лабиринта Минотавра на свет. Иногда такие целительные свойства приписывали музыке. Иногда – не какой-то абстрактной, а той, что Джулиан сам создавал в годы активной творческой деятельности. Он помнил письма поклонников, размещённые на официальном сайте, кроме того, был период сотрудничества с каким-то молодёжным журналом, где Джулиан около полугода вёл собственную колонку, отвечая на вопросы и раздавая советы. Он учил их не сдаваться, искать цель в жизни и прочему-прочему-прочему, что ещё принято писать в подобных изданиях, когда отвечаешь на вопросы сверстников. Тогда ему было… Кажется, семнадцать или восемнадцать, но к его мнению уже прислушивались, считая, что он не может раздавать глупые советы. Моментами Джулиан ловил себя на мысли, что они воспримут любую чушь в качестве руководства для счастливой жизни только потому, что он знаменит. Периодически ему хотелось проверить догадки, но он не решался на подобный шаг, продолжая чинно расписывать «правильные» советы.

Сейчас он усмехался, вспоминая данный опыт.

Это могло бы показаться ему достаточно смешным, если бы не рисовалось настолько трагичным и отвратительным. Собственный случай напоминал ему одно из громких в обществе дел, когда психологи, консультировавшие слушателей в прямом эфире, покончили с собой, не справившись с наплывом депрессивных мыслей. Так происходило и с ним. Он советовал улыбаться и никогда не отчаиваться, теперь же сам стал жалким подобием себя прежнего. Потухший взгляд, отсутствие желания двигаться вперёд и следить за внешним видом… Тотальная заёбанность жизнью и всем тем, что окружало его в этом ограниченном несколькими стенами пространстве.

Не будь Ромуальда рядом, он бы опустился окончательно, перестал подходить к зеркалу, только сидел бы целыми днями на одном месте, читал что-то и слушал свои мрачные песни до тех пор, пока не начнёт раскалываться голова, а глаза – слезиться. На самом деле, не так долго ждать. Всего лишь час наедине с плеером и три часа в книгой. После этого придётся выдрать наушники из ушей, отложить том и погрузиться в черноту. В боль, давящую виски. Вновь подумать о таблетках, испытать приступ тошноты, погрузиться в зыбкий сон, похожий на толщу воды, под которой невозможно дышать полной грудью. Всё время кажется, что лёгкие спирает и полосует острым лезвием. Впрочем, не только их.