Bittersweet (СИ) - Лоренс Тильда. Страница 79

– Я не виноват в его смерти, – произнёс Илайя, поднося к лицу окровавленную ладонь и проводя по ней языком, хотя уверенности, что слюна действительно с успехом может заменить антисептик, у него не было. – Можешь повторить всё, что уже сказал мне прежде. Давай. Я должен сдохнуть вместо него. Мне не место в основном составе грёбанного мюзикла. Я нищеброд, урод и мерзкая сука. Давай, говорю тебе. Я послушаю. Но сколько бы раз ты это не повторил, ничего не изменится. Он не воскреснет, а я не умру, если ты не окажешь содействие. Сомневаюсь, что терпения хватит надолго, потому, пожалуй, обращусь в ритуальные услуги, уточню стоимость и составлю примерный план своего захоронения.

– Я… – Ромуальд закрыл лицо руками, отгораживаясь от собеседника столь детским жестом, потому что ненависть перегорела, оставив вместо себя только пустоту.

Он не знал, чем её можно заполнить.

– Ага. Ты. Дальше-то что?

Ромуальд опустился на пол, потянув порезанную ладонь к себе. Он не знал, зачем это делает и предполагал, что ещё немного, совсем чуть-чуть, и это из его носа потечёт кровь, а кости будут раздроблены чужим кулаком. Если одна ладонь занята, то вторая свободна, и Илайя вполне может ею воспользоваться.

Кровотечение остановилось, но на ладони и запястье остались подсыхающие красные полосы. На шее потревоженная рана тоже покрылась коркой, пока тонкой и бордовой, но обещавшей в скором времени стать коричневой.

– Я живу, – нарушил тишину Илайя. – За то время, что ты сидишь рядом, сделал несколько вдохов и выдохов. У тебя появилась ещё пара десятков причин для ненависти и поводов для того, чтобы размазать меня по стёклам. Так какого хрена медлишь? Или хочется обставить всё масштабно?

– Ты сломал мою жизнь.

– Круто. Не старался, но сделал. Это надо уметь. Никогда не думал, что способен на такое.

– И продолжаешь ломать.

– Ещё круче, потому что, по-прежнему, не представляю, как у меня это выходит.

Ромуальд не ответил, вместо этого потянулся, чтобы убрать прядь волос от лица, попутно проведя ладонью по щеке. Но Илайя отшатнулся от него, как от прокажённого, скривился презрительно.

– А, вот в чём дело, получается, – веки опустились, ехидная ухмылка пропала. – Что ж… Заключим выгодную сделку?

– Какую? – спросил Ромуальд, чувствуя, что во рту пересыхает.

– Хочешь меня, так ведь, Ромео? Не отвечай, по взгляду больной собаки и прежним обвинениям понятно, что я прав. Ну, хочешь, так давай. Еби уже. На самом деле, интересно: согласишься или откажешься от предложения?

Это высказывание больше походило на подачку, брошенную всё той же больной собаке, о которой Илайя сказал прежде. Однако Ромуальд всё равно к нему потянулся, собираясь поцеловать. Вместо того чтобы накрыть губами рот Илайи, скользнул ими по скуле.

Целовать его в ответ никто не собирался, вообще живого участия принимать в процессе не планировал. Илайя лежал на паркете, залитом кофе и усеянном битым стеклом, закрыв глаза и прижимая окровавленную ладонь к лицу, равнодушно принимая чужие прикосновения. От поцелуев он увернулся неоднократно, и несколько проваленных попыток без слов сказали, что лизаться именно с Ромуальдом он не хочет, испытывая к нему исключительно отвращение.

Он был не больше, чем куклой в чужих руках, такая же отдача, такой же интерес к происходящему.

Это был самый странный и самый нелепый секс в жизни Ромуальда. Его ладонь скользнула по телу, цепляя пояс пижамных штанов, потянув их вниз. Он прикоснулся губами к обнажившейся полоске кожи, как раз между штанами и толстовкой, слегка задравшейся в процессе. Илайя едва заметно дёрнулся, но ничего не сказал. Он вообще больше ничего не говорил. И абсолютно не был возбуждён.

Ромуальд опирался одной ладонью на пол, рядом с его головой и пытался поймать хоть какое-то отражение эмоций, однако их не наблюдалось. Ни единой. Илайя потянулся и закрыл лицо обеими ладонями. Можно было подумать, что он плачет, но этого не было. Его дыхание оставалось ровным и сбилось только один раз, когда он ощутил отвратное соприкосновение с другим обнажённым телом, почувствовал, как в него что-то толкается. Впрочем… Какое что-то? Обыкновенный мужской член. Судя по ощущениям, вполне приличных размеров и, чёрт его побери, без резинки. Но Ромуальд вряд ли вообще об этом задумывался в данный момент.

Он с трудом протискивался внутрь чужого тела, закусив губу. Вторая его ладонь находилась рядом с обнажённым боком, и он отчаянно хотел прикоснуться к Илайе, запустить ладонь под толстовку, но понимал, что её уберут моментально, отшвыривая с показным, или вполне реальным, отторжением. Потому ладонь безвольно разжалась и тоже уперлась в пол.

Илайя ощущал горячее дыхание у своего уха, волосы скользили по руке, закрывавшей его лицо.

– Сука, когда же ты кончишь уже? – прошипел он, отнимая ладонь и глядя на Ромуальда одним глазом.

Половина лица. Половина носа. Один глаз. Половина губ. Уголок их, опущенный вниз. И тонна презрения в каждой чёрточке.

Движения стали активнее, проникновения проходили легче, а резкая боль позволила понять, почему всё именно так.

Он чувствовал настроение Ромуальда, в чём-то даже сочувствовал, но при этом продолжал испытывать отвращение к его действиям, словам, потерянности и нежеланию признавать собственную вину. Ромуальду легче было обвинить, нежели признаться, что его повернутость на другом человеке, сыграла свою роль.

Виноват во всём только он один.

Илайя пристально наблюдал за ним, понимая, что от этого вина усиливается. И, когда Ромуальд всё же кончил, не удержался от смешка, хотя смеяться не хотелось вовсе.

Ромео не торопился отстраняться, да и член свой вытаскивать не спешил.

– Что теперь? – спросил тихо.

– А теперь исчезни из моей жизни и больше не появляйся. Никогда. На сцене я, так и быть, потерплю твоё присутствие, но в повседневности избавь меня от необходимости лицезреть твою рожу, – ответил Илайя, оторвав от лица и вторую руку. – Ненавидеть умеешь не только ты. Мне это чувство тоже знакомо, представь себе. И вытащи уже из меня свой хрен.

Естественно, он оказался измазан кровью.

Естественно, это был совсем не тот первый сексуальный опыт, о котором можно мечтать.

Но какой уж получился. На лучшее Илайя, зная свои особенности, в общем-то, и не рассчитывал.

========== 22. ==========

Soundtrack: 2:54 - Scarlet

Метро напоминало ему сонное царство. В этих декорациях отчаянно хотелось прикинуться мебелью, закрыть глаза и ничего не делать. То ли стоять, держась за поручень, то ли сидеть, заткнув уши наушниками и таращиться в одну точку, игнорируя появление посторонних людей, которые постоянно сменяли друг друга. Входили одни, выходили другие, и так постоянно. Круговорот, от которого никогда не избавиться. И он – часть этого круговорота.

Сегодня ему импонировал третий вариант поведения, совмещающий в себе предшественников. Стоять и слушать музыку. Илайя зябко ёжился, понимая, что от холода не спасает ни рубашка, ни кардиган, ни куртка. Ему вообще казалось, что он стоит в вагоне метро полностью обнажённым, и все окружающие имеют возможность рассмотреть в деталях расцарапанное горло, синяк на предплечье и швы, которые вот-вот снимут, поверх раны. И кульминационно – розоватую от крови сперму, стекающую по бедру.

Хотя после оглушительного дебюта на сцене сексуальной активности он успел дважды принять душ – ночью и утром – всё равно ощущения были препротивные, как и сам процесс, когда Ромуальд его пытался поцеловать или погладить, словно пара неловких действий могла спасти положение и превратить сомнительного качества секс в нечто приятное и умопомрачительное.

Сомнительное удовольствие – пороться в задницу, думал он, сильнее сжимая ладонь на поручне и криво усмехаясь.

Он наблюдал без особого интереса, как сменяются станции, иногда закрывал глаза и радовался, что додумался перед выходом из дома нацепить на нос тёмные очки. Да, на улице холодно, осень окончательно вошла в свои права, готовясь плавно перетечь в зиму с первым снегом, но очки актуальны всегда. Кто хочет с этим поспорить, могут пройти далеко-далеко, потому что он будет поступать, как задумал, не прислушиваясь к общественному мнению.