Дорога к тебе - Делински Барбара. Страница 32

— То же, что и здешние врачи.

— Ну и врачи у вас! Та, с которой я как-то разговаривала, не вызывает у меня доверия — слишком молода. Надо будет проконсультироваться с кем-нибудь в Нью-Йорке — я вернусь туда завтра. Мои сотрудники посылали цветы, они дошли?

— Да, но, видишь ли, Виктория, Рэйчел лежит в реанимации, поэтому скажи своим людям, чтобы ничего больше не присылали. Приходится все отсылать обратно. — Это была не совсем правда, но иначе палата Рэйчел может превратиться в цветочный магазин.

— Ты говорил, чтобы я не приезжала, Джек. Это остается в силе? Может, я могу чем-нибудь там помочь?

Саманта потянула его за руку. «Подожди», — одними губами сказал он ей и вслух произнес, обращаясь уже к Виктории:

— Пока будем ждать.

— Твоя мать сильно расстроилась?

— Я с ней еще не говорил.

— Так она ничего не знает? Это просто ужасно, Джек! Позвони ей. Ей нужно сказать. Я тебе завтра снова позвоню. Если что — ты знаешь, как меня найти.

— Это неправильно, — сказала Саманта, когда он повесил трубку.

— Ну конечно, — пробормотал он, думая о матери Рэйчел и о своей матери. Если Виктория приедет сюда, она их всех тут достанет. А его собственная мать? Лучше не звонить. Обязательно окажется, что он сам и виноват в этой аварии.

— Так ты не будешь? — спросила Саманта.

— Чего не буду?

— Портить мамины работы?

Джек наконец врубился.

— Я и не собирался ничего портить. Я подумывал о том, чтобы закончить несколько картин из тех, которые Бен собирался выставлять.

— Она будет против.

— Да? Ты ее спрашивала?

— Так нехорошо говорить, — скривилась Саманта.

— Да что ты! Ну, раз твоя мать в коме, то есть мы не можем у нее ничего спросить, значит, мы не можем и знать, чего она хочет. Нам только известно, что она хочет провести эту выставку. У тебя есть какие-нибудь сомнения?

Саманта неопределенно хмыкнула — это, очевидно, должно было означать, что сомнений у нее нет.

— Но Бен говорит, что выставку нельзя отложить, так что же нам тогда делать?

— Некоторые картины закончены. Их можно выставить.

«А если твоя мать так и не придет в сознание или, того хуже, умрет? Получается — или сейчас, или никогда», — хотел сказать Джек, но все же сумел сдержаться.

— Знаешь ту картину в галерее, на которой изображены рысята на поваленном дереве?

— Конечно, знаю, — презрительно сказала Саманта. — Все, кто здесь бывал, ее знают. Она много лет висела в гостиной. Это мамина любимая.

— Правильно, — почувствовав прилив уверенности, сказал Джек. — А ты знаешь, что я помогал ей ее писать? — Испепеляющий взгляд Саманты говорил о том, что она не только этого не знает, но и не верит ему. — Это было шесть лет назад. Мы с мамой бродили в горах неподалеку отсюда, а когда вернулись, то написали несколько картин, в том числе и эту.

— И что же нарисовал ты? — с иронией спросила Саманта. — Дерево?

Чтобы не потерять над собой контроля, Джек неторопливо засунул руки в карманы. Если бы на месте Джека был его отец, то он бы сейчас принял свои меры, чтобы стереть с лица Саманты насмешливую улыбку.

— Ты когда-нибудь рисовала дерево? — спросил он.

— Деревья все рисуют.

— Да ну? — Схватив Саманту за руку, Джек поволок ее к входной двери.

— Куда ты меня тащишь? — воспротивилась она. — У меня есть дела!

Он не отвечал, не оборачивался, не останавливался — до тех пор, пока они не оказались в лесу, прямо перед могучим мамонтовым деревом. Это была, конечно, не гигантская секвойя из тех, что растут дальше к северу, а обычное мамонтовое дерево, но и оно вполне сгодится.

Поставив перед собой Саманту, Джек положил руки ей на плечи и спросил:

— Ну, что ты видишь перед собой?

— Кору! — огрызнулась она.

— А что еще?

— Кору!

— Ладно, какого она цвета?

— Красного, — сказала она и педантично добавила: — Его ведь еще называют красным деревом.

— Что значит красного? Ярко-красного? Кирпично-красного? Красно-коричневого? Бордового?

— Я не знаю. Мне все равно.

— Если бы ты его рисовала, то какой бы цвет использовала? Ярко-красный? Кирпично-красный?

Не получив ответа, он сжал ее плечо.

— Темнее, — пробормотала Саманта.

— Красно-коричневый?

— Наверное.

— И только?

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты бы нарисовала все дерево красно-коричневым цветом?

— Да! — отрезала она.

Джек отпустил ее плечо и пальцем указал на ствол.

— А как насчет вот этого куска? Он ведь немного темнее. — Он передвинул палец. — А этот еще темнее. А этот кусок почти черный. Ты это видишь?

— Да, вижу.

— Если ты все дерево станешь рисовать только красно-коричневым, то не сможешь передать текстуру. — Он провел рукой по стволу. — Обрати внимание на форму этого куска — он сужается книзу. А еще видишь, какой он волнистый? А этот серповидный? Если все выполнить в одном цвете, потеряется их форма. — Он посмотрел вверх. — А вон там? Куда отбрасывает лучи солнце? Из-за него кора кажется оранжевой. Если ты все сделаешь красно-коричневым, то и это упустишь. А теперь посмотри на иголки.

— Я поняла.

— Все равно посмотри, — сказал Джек, повернув руками се голову. — Они пушистые, ярко-зеленые. Нет, пожалуй, при таком освещении скорее голубовато-зеленые. А там, куда попадают лучи солнца, оттенок становится теплее, почти золотистым. — Он помолчал. — Это иголки так хорошо пахнут или кора?

— Не знаю. Неужели я виновата в том, что не умею рисовать — одна из всей семьи?

Джек от удивления выпустил плечи Саманты.

— А то, что ты разбираешься в цветах, — крикнула она, отбежав на несколько футов, — еще не означает, что ты написал часть маминой картины! Если бы так было, то зачем бы она повесила ее в гостиной? Она с тобой развелась, вычеркнула тебя из своей жизни!

И, топнув ногой, она убежала, оставив Джека одного — с ощущением внезапной пустоты.

— Мой отец — полное ничтожество, — тяжело дыша, сказала Саманта. — По какому праву он здесь распоряжается? Он не может знать, чего хочет мама. Он не жил с ней шесть лет. Нет, больше! Это здесь он не был по крайней мере шесть лет. А может, и больше.

— Ну, Сэм, он не такой уж и плохой.

— Тебе с ним не жить. А за мной он все время следит, везде распоряжается, я даже не могу взять мамину одежду, потому что он все время там. Он говорит, что помогал маме рисовать, а когда я спросила, почему же тогда она нам об этом не говорила, ему нечего было ответить. Меня от него уже тошнит. Когда он здесь, я ничего не могу делать. Знаешь, чего он хочет? Он хочет, чтобы я заткнулась. Чтобы я была такой же молчаливой и послушной, как Хоуп. Но я не Хоуп. И не буду такой, как Хоуп!

— Не думаю, что он этого хочет. Он тебе когда-нибудь об этом говорил?

— И не скажет. Но я и так знаю. Я же вижу, как он смотрит на нее и как на меня!

— Мне показалось, что он приятный мужик.

— Это он хотел таким показаться. Это только игра.

— Но он, кажется, действительно беспокоится о твоей маме.

— Конечно! Потому что, если ей не станет лучше, ему придется заниматься нами, а значит, руки у него будут связаны. Чего ты так его защищаешь? Ты ведь и половины о нем не знаешь. Тебе бы стоило познакомиться с женщиной, с которой он встречается, с Джилл.

— Он что, собирается на ней жениться?

— Если женится, ей сильно не повезет. Он ненадежный тип. Сразу станет искать кого-нибудь получше.

— Ты хочешь сказать, что так было с твоей мамой?

— А почему же еще они развелись? — Прозвучал сигнал, означающий, что кто-то еще желает подключиться. — И почему ты его защищаешь? Ты ведь как будто моя подруга, Лидия! Ну, пока.

Она нажала клавишу. Это был Брендан. Обычно разговор с Лидией был гораздо предпочтительнее, но сейчас Саманта на нее злилась, поэтому решила поговорить с ним.

— Лидия — дрянь, — сразу заявила она.

— Выходит, ты уже знаешь насчет вечеринки?