Грешная жизнь герцога - Гурк Лаура Ли. Страница 40

– Это холодный дом, – сказала она, удивленная собственными словами. – Уинтер-Парк [4] – подходящее для него название. Я не… я не думаю, что он мне нравится.

Уоддел прекратила свое занятие и огляделась:

– Но у вас просто замечательная комната. Мистер Фейн сказал мне, что его светлость приказал обставить ее самым лучшим образом.

– Вот как?

Горничная кивнула, и приятное тепло охватило Пруденс от такой заботливости, изгнав дурное предчувствие. Но когда спустя полчаса она появилась в гостиной, то снова почувствовала озноб.

Стоило ей войти в гостиную, как холод охватил ее, точно по комнате гулял арктический ветер. Рис стоял у камина, прислонясь к облицовке, в непринужденной, какой-то вялой позе, но Пруденс чувствовала, что он напряжен. Во время официального представления она снова заметила, как дрогнул его голос, когда он представлял ее своей матери.

– Моя дорогая. – Леди Эдвард Де Уинтер вышла вперед. Руки ее были раскрыты в приветственном жесте, она улыбалась, но, глядя на лицо женщины, Пруденс не обманывалась. Когда Рис сказал, что его мать может разрезать тетю Эдит на кусочки, сожрать ее, а кости бросить собакам, Пруденс думала, что он преувеличивает. Она ему не поверила. Теперь верила.

Тем не менее, леди Эдвард явно была когда-то очень красивой. Внешне они с сыном в чем-то походили друг на друга, но если зеленые, с серебром, глаза Риса рождали, в памяти Пруденс луга ранней осени, то глаза этой женщины были похожи на льдистые зеленые драгоценные камни. Улыбка Риса согревала, как солнечные лучи, а улыбка этой женщины казалась результатом волевого усилия, как будто она боялась, что ее неподвижное лицо может распасться. Пруденс, которая доверяла своим первым впечатлениям, знала, что никогда не встречала более холодной женщины.

– Как поживаете? – пробормотала она, глядя на Риса, который также представил своей матери мистера и миссис Федергилл.

Пруденс ощутила, что он снова надел маску, маску уважительного сына.

Леди Эдвард разливала чай, была внимательна и любезна, спросила о том, как они доехали из Лондона, и о планах на предстоящие недели. Когда она поднялась и прошла через комнату, чтобы подать Рису чашку с чаем, он с улыбкой принял чай из ее рук.

– Ухаживаете за мной, мама? – небрежно спросил он. – Как это… по-матерински.

– Я всегда старалась изо всех сил, – сказала она, тоже отвечая ему улыбкой.

– Разумеется.

Пруденс наблюдала за ними, чувствуя, что за этим вежливым обменом словами что-то кроется, какие-то сильные чувства, а потом, глядя, как они улыбаются друг другу, она поняла, что именно.

Они ненавидели друг друга всеми фибрами души.

Леди Эдвард с видом материнской привязанности похлопала сына по плечу, вернулась на свое место и повернула разговор на организацию свадьбы. Она предложила приехать в Лондон и принять участие в приготовлениях, помочь всем, чем сможет. Однако Пруденс, все еще не спускающая глаз с Риса, решила, что, несмотря на множество хлопот, связанных со свадьбой, она не будет искать помощи будущей свекрови. Она пробормотала что-то вежливое и уклончивое.

Гостей стали обносить пирожными. Все с удовольствием угощались, только Рис отказался, сославшись, что ничего не хочет.

– Ни одного пирожного? Никаких лепешек и джема? – засмеялась Эдит. – Как необычно. Большинство мужчин любит сладкое и зачастую просто пожирает все это за чаем.

– В самом деле? – ровным голосом сказал Рис. – Я сам предпочитаю плотную еду с чаем. Воспоминания детства, наверное.

Его голос звучал весело, улыбка была дружелюбной, и все же волосы на шее у Пруденс встали дыбом.

Ей нужно было что-то сказать.

– Леди Эдвард, я очень хотела бы знать, каким его светлость был мальчиком. Что он предпочитал на ужин с чаем?

Последовала пауза, потом леди Де Уинтер издала вежливый смешок:

– Мне кажется… да, я думаю, это всегда была «жаба в норе». [5]

– Удивительно, что вы знаете это, мама, – протянул Рис, – потому что не думаю, что вы хотя бы раз поужинали с нами. На самом деле я не помню, чтобы вы когда-либо заглянули в детскую, когда мы с братом были маленькими. Обычно вы пребывали в Париже.

Сидя рядом следи Эдвард на диванчике, Пруденс почувствовала, как та напряглась и затаила дыхание. В воздухе повисло нечто такое, отчего в животе у Пруденс сжался комок. Что-то было очень плохо, но она не понимала что.

– Дядя Ивлин, – мягко продолжал Рис, – вот кто любил ужинать с нами. В то лето, когда мы были здесь, он пользовался любым случаем, чтобы навестить нас в детской. Он и играл с нами. Особенно в краба. – Последовала долгая пауза. – Дядя Ивлин любил эту игру.

Звяканье фарфора заставило Пруденс взглянуть на руки леди Эдвард. Они дрожали, чашечка с блюдцем в ее дрожащих руках издавали «клинг-клинг-клинг», но в напряженной тишине комнаты эти звуки воспринимались как выстрелы.

Рис поставил свою чашку на каминную полку.

– Прошу меня извинить, но я должен пройтись по парку и посмотреть, что там нужно сделать. С тех пор как я был здесь в последний раз, им совсем не занимались.

Он еще раз откланялся и быстро ушел. Пруденс тоже поставила свой чай, извинилась и последовала за Рисом. Ей почему-то не хотелось оставлять его одного.

Глава 13

Через несколько мгновений Пруденс была уже в коридоре, но Риса не увидела. Она на миг остановилась, прислушиваясь. Ей показалось, что она слышит отзвуки шагов по камню. Она подбежала к чудовищной лестнице и, перегнувшись через перила, увидела, как он спускается вниз, – золотой серафим среди горгулий. Пруденс подхватила юбки, чтобы не споткнуться, и поспешила вниз по ступеням, окликая его по имени.

Он словно не слышал. У лестницы она остановилась, потому что он словно сквозь землю провалился. Но на расстоянии чуть слышен был стук его каблуков по холодному мраморному полу, и она пошла на этот звук через холл и снова вниз, в коридор, где располагались комнаты прислуги. В самом конце его она обнаружила распахнутую дверь наружу и, выйдя из дома, увидела герцога на другой стороне аптекарского огорода, пробирающегося через поле лаванды в направлении маленького каменного строения. Он открыл дверь и исчез внутри.

– Рис, подождите!

Ответом была захлопнувшаяся за ним дверь.

Видимо, он хочет побыть один, и Пруденс в замешательстве остановилась. Но, подумав, вспомнила, каким ужасным сделалось у него лицо, когда он говорил о детстве об ужинах в детской и играх в краба, и поняла, что нужно действовать.

Пруденс сделала глубокий вдох и ступила на каменные плитки дорожки, идущей через аптекарский огород. Обойдя в его центре солнечные часы, осторожно пробравшись через поле сорняков и лаванды, она добралась до маленького каменного домика, в котором скрылся Рис, и взялась за ручку потемневшей от времени дубовой двери. Она боялась, что дверь может оказаться запертой, но, когда повернула ручку, дверь приоткрылась и скрипнула. После яркого света только начинавшею клониться к закату солнца помещение казалось темным, и она несколько раз моргнула, осторожно ступая вперед.

Еще почти ничего не видя вокруг себя, она сразу поняла, что дом предназначался для сушки лаванды, потому что совершенно пропитался ее ароматом. Жалюзи на окнах были приоткрыты, окна, маленькие и узкие, должны были пропускать ровно столько света, сколько нужно для процесса-сушки. С потолочных балок свисали длинные крюки для подвешивания пучков лаванды после сбора урожая. В одном углу она увидела перегонный куб для производства лавандового масла, а вдоль двух стен на полках стояли дюжины бутылей зеленого стекла, ожидающих, когда их наполнят благоухающим маслом. И все это было покрыто пылью.