Джек Потрошитель - Корнуэлл Патрисия. Страница 16

Под этим письмом стоит подпись, состоящая из отчетливых букв «Р.Ст.у.». На первый взгляд это сокращение может быть адресом, поскольку буквы «Ст.» дважды встречаются в тексте и используются для обозначения улицы — Стрит, а «У» может означать «запад» (West). В Лондоне нет такого адреса Р. Стрит Вест, но некоторым может показаться, что сокращение «Р.Ст.» является старинной аббревиатурой для обозначения Риджент-стрит, которая переходит в Кондит-стрит. Однако не стоит исключать и того, что зашифрованные инициалы несут в себе двойной смысл — еще одна издевка, «поймайте меня, если сможете». Они могут указывать на личность убийцы, а также и на то, где он провел определенное время.

На множестве картин, гравюр и набросков Сикерта он использовал вместо подписи сокращение «Ст.». В последние годы своей жизни он удивил мир искусства тем, что стал называть себя не Уолтером, а Ричардом Сикертом. Тогда он начал подписывать свои работы просто «Р.С.» или «Р.Ст.». В письме, написанном Потрошителем полиции 30 сентября 1889 года — всего через два месяца после приведенного выше письма, — мы снова видим усеченное лезвие ножа, напоминающее скальпель или прямую бритву. Подписано это письмо инициалами «Р.» (возможно, «У.») и «С», нарисованными прямо на лезвии. Я не уверена, что на эти инициалы вообще обратили внимание, и Сикерта это очень поразило. Он не хотел, чтобы его поймали, но его возбуждала игра с опасностью. Когда полиция не обратила внимания на столь легкий для понимания ключ, он был глубоко разочарован.

Уолтер Сикерт отлично знал район Риджент-стрит и Нью-Бонд-стрит. В 1881 году он таскался за Эллен Терри, когда та делала покупки в магазинах Риджент-стрит, подбирая себе костюм для роли Офелии в постановке театра «Лицеум». В доме № 148 по Нью-Бонд-стрит располагалось Общество изящных искусств, где выставлялись и продавались картины Джеймса Макнила Уистлера. В письме, написанном в июле 1889 года, Потрошитель использует слово «конурка» («digging»). Это американское сленговое выражение, используемое для обозначения дома, квартиры или офиса. В связи со своей профессией Сикерт не мог не приходить в Общество изящных искусств, которое располагалось как раз в «окрестностях» Кондит-стрит.

Можно бесконечно предполагать, что именно хотел сказать Потрошитель своими письмами. Однако они как нельзя более точно совпадают с тем, что происходило в разуме Сикерта. Есть основания полагать, что Сикерт читал книгу Роберта Льюиса Стивенсона «Странная история доктора Джекилла и мистера Хайда», опубликованную в 1885 году. Не пропустил он и театральной постановки, которая стала идти в лондонских театрах летом 1888 года. Книга Стивенсона могла помочь Сикерту осознать раздвоенность собственной личности.

Между Джеком Потрошителем и мистером Хайдом много общего: необъяснимые исчезновения; различные почерки; туман; переодевание; секретные убежища, где хранилась одежда для маскировки; замаскированное телосложение, рост и походка. В своем символическом романе Стивенсон дал замечательное описание психопатии. Доктор Джекилл, вполне достойный и благополучный человек, попадает в зависимость от мистера Хайда, являющегося «воплощением извечного зла». После совершенного убийства Хайд скрывается на темных улицах, испытывая эйфорию от своего кровавого подвига. И он уже начинает фантазировать о новом преступлении.

Зло, живущее в докторе Джекилле, это «животное», которое живет внутри него, которое не испытывает страха и презирает опасность. Именно в образе мистера Хайда способности доктора Джекилла обостряются до крайности. Когда милый доктор превращается в чудовищного Хайда, его одолевает ярость и страсть мучить и терзать тех, кто слабее его. «В этом исчадии ада не было ничего человеческого», — писал Стивенсон. Ничего человеческого не оставалось и в Сикерте, когда над ним брала верх его вторая натура, вышедшая «из ада».

Но тяжелыми операциями и сохранившимися на всю жизнь уродствами страдания Сикерта не исчерпались. Он страдал от того, что в XIX веке называли «развращенным состоянием крови». Письма, написанные Сикертом во взрослом возрасте, показывают, что он часто мучился от абсцессов и нарывов, которые заставляли его оставаться в постели. Он отказывался обращаться к врачам. Точный диагноз генитальных деформаций и других медицинских проблем, связанных с этим уродством, навсегда останется загадкой, хотя в 1899 году Сикерт говорил о том, что его «органы воспроизведения всю жизнь болели», а также упоминал о своей «физической немощи». Книг клиники Святого Марка, относящихся к XIX веку, не сохранилось. Не сохранилось и записей сэра Альфреда Даффа Купера, где можно было бы найти информацию об операции, сделанной Сикерту в 1865 году. Внук доктора, историк и писатель Джон Джулиус Норвич, утверждает, что в семье не осталось архивов доктора Купера.

Хирургия в начале и середине XIX века была делом неприятным. Особенно хирургия пениса. Обезболивающее действие эфира, закиси азота (веселящего газа) и хлороформа было открыто тридцатью годами раньше, но в Великобритании хлороформ начали использовать только в 1847 году. Впрочем, это не помогло маленькому Уолтеру. Доктор Салмон, главный врач клиники Святого Марка, не верил в анестезию и не позволял использовать хлороформ в своей больнице, потому что в слишком больших дозах он вызывал смерть.

Неизвестно, использовали ли хлороформ при двух первых операциях, проведенных в Германии, хотя в своем письме Жак-Эмилю Бланшу Сикерт вспоминал, как его усыпляли хлороформом на глазах у отца. Трудно утверждать с точностью, было ли это на самом деле или это была только фантазия художника. Мы не знаем, использовалась ли анестезия в 1865 году, когда Сикерта оперировал доктор Купер. Самое удивительное заключается в том, что маленький мальчик сумел все это пережить.

Всего за год до этого, в 1864 году, Луи Пастер установил, что микробы вызывают инфекции. Спустя три года, в 1867 году, Джозеф Листер доказал, что с ними можно бороться, используя карболовую кислоту в качестве антисептика. Инфекции были основной причиной смертей в больницах, поэтому многие люди отказывались от операций, предпочитая умереть от рака, гангрены, инфекций, связанных с ожогами или переломами, или от других смертельных болезней. Уолтер выжил, но вряд ли сумел забыть свой чудовищный больничный опыт.

Мы можем только представить ужас пятилетнего мальчика, которого отец оставил в чужом огромном городе — Лондоне. Мальчика увезли от матери и отдали на попечение отца, которому были чужды сострадание и любовь. Освальд Сикерт был не тем человеком, который стал бы успокаивать и ласкать мальчика по дороге в клинику Святого Марка. Скорее всего, он вообще ничего не сказал сыну.

В клинике Уолтера и его нехитрый скарб передали на попечение экономки, скорее всего, миссис Элизабет Уилсон, семидесятидвухлетней вдовы, верящей только в чистоту и дисциплину. Она уложила мальчика в постель, заперла его вещи в шкаф, вымыла его и прочитала больничные правила. У миссис Уилсон была одна помощница, а по ночам в здании не оставалось ни одной сестры.

Сколько Уолтер пробыл в клинике до операции, я не знаю. Не могу я утверждать, использовался ли хлороформ или инъекции пятипроцентного раствора кокаина или другого обезболивающего. Поскольку вплоть до 1882 года в клинике Святого Марка обезболивания не применяли, могу только предположить самое худшее.

В операционной горел открытый угольный камин. Он согревал комнату и служил для нагрева инструментов, используемых для прижигания. Стерилизовались только стальные инструменты. Ни халаты, ни перевязочный материал стерилизации не подвергались. Большинство хирургов надевали черные длинные халаты, похожие на те, что использовались мясниками на бойне. Чем грязнее и окровавленнее был халат, тем выше ценился опыт хирурга. Чистота считалась ненужной роскошью. Главный хирург лондонской клиники сравнивал стирку операционного халата с маникюром, который вдруг решил бы сделать себе палач перед тем, как отрубить жертве голову.