Отравленные клятвы (ЛП) - Джеймс М. Р.. Страница 70

— Я не могу, — шепчет она, и я сжимаю руку на рукоятке ножа, держа его сбоку.

— Ты хочешь уйти, пока я этим занимаюсь? — Спрашиваю ее, давая ей время подумать, и она снова качает головой.

— Нет. Мне нужно видеть…мне нужно увидеть, что он мертв. Я просто…я не могу…

— Я понимаю. — Я поворачиваюсь к нему и вижу ужас в его опухших глазах, вижу, как его губы складываются в мольбу, которую он больше не может найти в себе сил произнести. Я делаю шаг вперед, хватаю его за окровавленные волосы и дергаю его голову назад, прижимая лезвие к его горлу.

Я даю ему время осознать, что сейчас произойдет. Я растягиваю это, позволяя страху проникнуть внутрь, позволяя ему осознать тот факт, что он через мгновение умрет. Несмотря на всю боль, которую я ему причинил, он все еще выглядит как человек, который хочет жить. Который думает, что каким-то образом все это можно исправить, и он может вернуться к тому, кем он был раньше.

Я провожу ножом по его горлу. Медленно, чтобы он почувствовал каждый дюйм лезвия, раздвигающего его кожу. Я не вздрагиваю, когда кровь брызжет на меня. Я не останавливаюсь, пока ему не перерезаю горло, а затем отступаю назад, наблюдая, как он смотрит на меня и Лиллиану в немом ужасе, пока его жизнь покидает его.

Я смотрю на свою жену, которая стоит там, дрожа, ее кулаки сжаты по бокам.

— Он больше никогда не причинит тебе боли детка, — тихо говорю я ей.

А затем я провожаю ее обратно к ожидающей машине.

Возвращаемся в дом, который будет нашим еще совсем недолго.

ЛИЛЛИАНА

Я никогда раньше не видела Николая таким. Он стоит в прихожей, все еще весь в крови, его руки дрожат. Когда он поднимает на меня взгляд, на его лице выражение такого отчаяния, что я не знаю, как начать это понимать.

— Ты можешь уйти утром, если хочешь, — тихо говорит он, его голос низкий и безжизненный, как смерть. И затем он проходит мимо меня быстрыми, широкими шагами, исчезая в спальне, с грохотом закрывая за собой дверь.

Поначалу я не знаю, следовать за ним или нет. Я все еще тоже дрожу, в шоке от зрелища, распоротого горла моего отца. Там было так много крови. Умирая, он смотрел прямо мне в глаза, но хуже всего то, что я не хотела, чтобы он жил. Я не жалею, что не попыталась остановить Николая. Во всяком случае, небольшая часть меня сожалеет, что я не сделала этого сама, как предложил Николай. Но… я не смогла. Я никогда никого не убивала. Я не думаю, что смогла бы начать с собственного отца.

Чего я хочу от Николая?

Я не знаю ответа на этот вопрос. Я верю ему, когда он говорит, что освобождает меня. Что я могла бы выйти за эту дверь завтра утром, и он дал бы мне развод, который обещал, и, возможно, также щедрое урегулирование, и я могла бы жить так, как мне заблагорассудится.

Но, стоя на пороге этого, я больше не знаю, хочу ли я уходить.

Николай делал неправильные вещи. Вещи, которые причиняли мне боль. Но я верю, что он хочет все исправить. И я… Я вспоминаю о человеке, который бросал в меня снежками в лесу, который приготовил мне ужин, который взял на себя труд организовать ужин и романтические напитки для нас, хотя в этом не было необходимости. Он интересовался мной…первый человек, который когда-либо действительно интересовался моей жизнью, тот кто нашел меня в снегу в буре, заботился обо мне, и сохранил мне жизнь.

Который, я думаю, может полюбить меня… если он еще этого не сделал.

И я…

Что я чувствую к нему?

Иногда он выводит меня из себя. Он обижает меня, других, но он также подходит мне, остроумие за остроумие, и никогда не заставляет меня чувствовать, что я должна быть ниже его. Если уж на то пошло, я думаю, он хочет помочь мне найти те части меня, о которых я еще не знаю. То, что я никогда не могла обнаружить из-за той жизни, которую я вела до сих пор.

Я слышу треск из спальни, и это то, что побуждает меня к действию и заставляет меня быстро переместиться с того места, где я застыла на месте у двери, в комнату, которую я делю с Николаем… нашу спальню, и эта мысль до сих пор не укладывается у меня в голове. Ничто в этом пентхаусе не похоже на наше, но, возможно, я могла бы это изменить, если бы мы сделали это реальным.

Если бы я решила остаться.

Его нет в спальне. Я осторожно, быстро иду в ванную, открываю дверь, и вот тогда я вижу его. Он стоит над раковиной, окруженный сверкающим стеклом. Зеркало над ней разбито, и по его кровоточащим костяшкам пальцев и окровавленному стеклу на столешнице я вижу, что он ударил по нему кулаком.

— Николай? Я подхожу к нему с той же тихой осторожностью, с какой он подошел ко мне на балконе. — Николай, ты в порядке? — Я чувствую себя и в правду зайцем, приближающимся к волку, но я больше не боюсь, что он меня укусит.

Теперь иногда мне кажется, что я хочу, чтобы он сделал это.

Он сжимает свою недавно поврежденную руку в той, что в шине, и когда он резко поднимает на меня взгляд с выражением удивления на лице, я вижу слезы, блестящие в его глазах. Это не боль в его руке. Этого не может быть. Николай перенес боль гораздо худшую, чем эта, и не издал ни звука. Я видела это сама.

— Лиллиана. — Он произносит мое имя шепотом, как будто хочет умолять меня о чем-то, хотя однажды именно он сказал, что я буду умолять его. Его глаза влажны, ресницы дрожат от слез, и я не могу представить, как этот человек плачет, но он на грани этого. — Я не знаю, что сказать.

— Ты мог бы начать с того, почему ты разбил зеркало. — Мой голос звучит спокойнее, чем я ожидала. — Если ты злишься на меня, я могу уйти сегодня вечером…

— Я не злюсь на тебя. — Слова выходят плоскими, почти безнадежными. — Я зол на себя.

— Почему? — Я смотрю на него в замешательстве. — Ты получил то, что хотел сегодня. Мой отец мертв. Он больше не может угрожать твоей семье или твоему положению. Твоя сестра в безопасности. И я…

— … больше не моя, — заканчивает он, и я пристально смотрю на него.

— Это все из-за моего ухода?

Николай смотрит на меня, и на мгновение я вижу огонь, к которому привыкла, его типичную реакцию на меня. Это почти облегчение.

— Конечно, дело в этом — рычит он. — Ты уйдешь утром. И я…

На мгновение я не могу говорить. Кажется, я начинаю понимать, что он собирается сказать. И поскольку я понятия не имею, что сказать в ответ, я просто жду.

— Я не хочу, чтобы ты уходила, — заканчивает он. — И я зол на себя, потому что это моя вина, что ты здесь, и что этим я оттолкнул тебя, потому что не мог упустить шанс заполучить в жены женщину, которая потрясающе красива, умна, храбра и упорна. Я отталкивал тебя при каждом удобном случае, который у меня был, потому что был высокомерным и упрямым, и не хотел понимать, что именно тебе от меня нужно.

На мгновение я не могу дышать. Я не могу придумать, что сказать.

— Что мне было нужно? — Спрашиваю тихо, мое сердце бьется где-то в горле, и Николай печально смотрит на меня.

— Терпение. Доброта. Понимание. Я не дал тебе ничего из этого. И теперь… — Он тяжело сглатывает, его кровоточащая рука сжимается в кулак. — Теперь слишком поздно.

Я медленно делаю шаг вперед, следя за стеклом. Я наклоняюсь, когда оказываюсь рядом с ним, открываю шкафчик под раковиной, чтобы найти аптечку, которая, я знаю, там есть, и не говоря ни слова, я достаю ее и кладу на стойку, открывая, чтобы найти спиртовые прокладки, марлю и медицинскую ленту.

— Лиллиана, что ты…

Я игнорирую его на мгновение, открывая одну из спиртовых салфеток.

— Ты назвал меня упорной, а себя упрямым. — Я прижимаю салфетку к костяшкам его пальцев, слыша быстрое шипение его дыхания. — Но оба эти слова означают одно и то же, Николай. Просто одно звучит лучше другого. — Я делаю еще один проход спиртовой салфеткой, прежде чем отложить ее в сторону и достать мазь, чтобы втереть в раны. — Мы оба упрямые. Мы оба бодаемся головами, и часто. И все же…