Проклятие рода - Шкваров Алексей Геннадьевич. Страница 177

- А князья-бояре?

- А-а. – Махнул рукой мужик. – Бывает лютуют.

- И что? Терпят? – Обернулся к нему Болдырь.

- А что еще-то делать? – Вопросом на вопрос ответил возница. – Мужик, как лес, его и жгут и рубят, а он самосевом растет, да растет. Ну, сожгли деревню, все в лес разбежались. Она все равно в срок сгорела бы. Заново отстроятся. Н-но, родимая. – Подстегнул лошаденку.

- А если кликнуть: «Бей князей и бояр! Бери их жен, да богатство!»? – прищурился Болдырь.

- За боярами и торговых людей бить позовешь? Мошну разделить? Так? И чем ты тогда от душегубов отличен будешь?

- Коль обманом мошна нажита, так и не грех купчину порешить! Иль по-твоему, что в том, что ложь, коль сыто живешь?

Старик не ответил сразу. Пошамкал губами, помолчал, да проронил:

- Люди сказывают, есть царство Опоньское где-то на краю земли русской. Без суеты антихристовой живут там, без воровства и душегубства, без князей, да бояр. Миром.

- Тебя послушаешь, так мир ваш силен, как вода, только глуп, как свинья. – Болдырь даже разозлился.

- Отчего ж глуп-то, мил человек?

- От покорности вашей.

- Ну-ну. – Покачал головой старик. – Ты, мил человек, видать давно на Руси не бывал, да и выглядишь не по-нашему, хоть и говоришь складно.

- Мне и раньше бывать было без надобности. На Дону-батюшке жил и не тужил по царству твоему Опоньскому. – Отмахнулся казак.

- То-то гляжу, что не знаешь. – Старик видно обиделся и замолчал уже надолго.

Дорога стали шире и оживленнее, да и леса отступали, полями прерывались. То с левого бока, то с правой стороны, еще обозы втягивались на большак. Перекрестки привычно крестами отмечались. Бородатые возницы везли в город дары полей и лесов, навстречу тянулись подводы с иными товарами. Изредка пролетали верховые, спешившие куда-то по своим делам, блеснув на солнце колонтарями или шлемами. Телеги сторонились, уступали им путь. Все было в диковинку Бенгту. С любопытством и каким-то азартом впитывал юноша запахи и звуки русской земли. Вот она, Родина неведомая. Оглушала, поражала безграничностью, ширью и мощью природы, ее дикостью. Немецкого или шведского слова более не услышишь. И понимал речь, да непривычно.

Перед новгородскими посадами Бенгт с Болдырем пересели на передние повозки. С камзолами расстались, поменяв на русские кафтаны. Примерили, впору пришлись.

- Эх, ну и глаз у нашего купца! – Ухмыльнулся Болдырь. Нахлобучил свою шапку на голову, а вот Бенгту шляпу пришлось оставить, от предложенной отказался.

- Как хочешь. – Равнодушно сказал Фикке. – И еще, - добавил, - меч замотай тряпьем и под кафтан запрячь. Только ратникам позволено ходить с оружием. – И добавил задумчиво. – Странные эти русские. От природы своей дикой нравами грубы, хитры, от всего мира крестами храмов оградились. И тут же простодушны, все готовы отдать, не раздумывая за отца, брата, мать или друга, за землю, за веру. Мы, немцы, канаву увидев, сидим, размышляем, как на другую сторону перебраться, а они уже или шею свернули или перепрыгнули. Так-то. Но, это новгородцы. Московиты хуже будут.

- Чем? – Бенгту все было интересно.

- То шапку рвут униженно, до земли по рабски кланяются, то в спину свистят так, что кони шарахаются, а по коже мороз пробегает. Скажу одно, - доверительно наклонился купец, - голову почаще ощупывай, господин Нильссон, цела ли еще…

Перед Новгородом опять таможня. Целовальник было заартачился, взвешивать захотел, мол таможенных печатей, что на каждую телегу навесили, мало.

- Как? – Возмутился Фикке.

- Тута Новгород. Нам ивангородский воевода не указ! – Угрожающе пояснил целовальник.

Пара монет, и он потерял интерес к обозу, сменив гнев на милость.

- Где двор отвели немчуре вашей, знаете?

- На Пробойной и Славной?

- Точно. Провожатый нужен?

- Найдем. Не в первой. – Отмахнулся купец.

- Тогда езжайте с Богом! – Целовальник чинно снял шапку, повернулся к куполам Святой Софии, размашисто перекрестился.

- Одни убытки! – Сокрушенно помотал головой Фикке и знаком подозвал к себе Бенгта. Когда юноша подошел, шепнул ему. – На торг новгородский въедем, как меня трушники окружать начнут, с повозок спрыгивайте и в толпу.

Торг новгородский оглушил Бенгта. Город в городе. Одних рядов – улиц, переулков, проходов, около семидесяти – число ему потом сказали, через которые пролегали основные магистрали Новгорода, ведущие в Славенский и Плотницкий концы Торговой стороны. Лавки или лавицы, в основном, деревянные срубы с затворами – воротами или полоками с лица , иные каменные, но таковых немного. А народу! Разноцветные всклокоченные бороды, бараньи шапки у одних на затылок лихо заломлены, другие на брови сдвинули. Третьи вовсе без них, светлыми кудрями, в кружок выстриженными потряхивают. Кто в рубахе на голое тело, только ворот распахнут, чтоб видна была грудь богатырская, да крест потемневший на гайтане кожаном. Кто в тулупе из заплат одних, несмотря на теплую погоду. Все, как на подбор, статные, ловкие, полные жизни. Стариков и не видно, одни молодцы, как на подбор, кушаками подпоясаны, кровь с молоком, смотрят задорно, смешливо и с вызовом одновременно. Одни продают, другие покупают. Все торгуются… Промежь лавок и покупателей шныряют торговцы мелочью – барышники, коробейники и щепетники, тут же разносчики всякую всячину съестную предлагают – пирожки с требухой заячьей, аль с капустой, аль с рыбой, да на запивку сбитень и кисель с квасом.

Бенгт с Болдырем с повозки спрыгнули и поминай, как звали. Спаси Бог, Хельмута Фикке, довез таки! Попали в Кожевенный ряд, тут тебе и сыромятники, и уздники, и сапожники, и скорняки, и сумочники с мошенниками , ременники и подошвенники. Только и слышно, как товар расхваливают:

- В квасу овсяном вымочена, дегтем березовым смазана!

- А вот на упряжь подходи, бери! Кожа дымленая, прокопченная, вельми прочная!

- Кому молочная сыромять? Выбирай хоть на вкус, хоть на цвет! Вся в простокваше выдержана.

Подле ирешников толчеи меньше – товар дорогой, не любому по карману. Торговцы спокойны, не выкрикивают, солидничают, своего купца ожидают. На их товар отдельный спрос имеется. За Кожевенным - другие ряды, Овчинный и Перинный, Холщевный и Суконный, Льняной и Сермяжный. Возле Сарафанного и Шапошного рядов бабы, да девки в основном толпятся, выбирают придирчиво, прикидывают на себя, заодно и по сторонам успевают оглядеться. Бенгта тоже приметили. Нет-нет, да полыхнет огоньком чей-то взгляд голубых глаз из-под черных бровей, да губ малиновых улыбка насмешливо поманит, ослепляя сиянием зубов. В грех втянет любого, хоть праведного, хоть зрелого, а уж юношу и подавно. Только на одну красавицу засмотрелся, ан рядом иная, еще краше, тут и третья...

- Шею не сверни! – Шепнул казак на ухо. – Не за тем товаром приплыли. Сперва дело, а уж опосля и гульба.

Поплутали, после нашли спуск к Волхову, на нем амбар большой, про который Андерс рассказывал. Все в точь, как описал. У ворот новгородец сидит и сеть рыболовную чинит. Сам в возрасте, седой, в плечах косая сажень. На вопрос Бенгта о Семене, сверкнул глазом, зло ответил, махнул рукой к Волхову:

– К реке ступайте! Там баклуши бьет! Заодно скажите, дождется он у меня! Каждый день есть не лень, а работать ему, видишь, неохота.

На берегу играли мальчишки, запуская игрушечные кораблики на мелководье, в стороне растянулся прямо на траве здоровенный детина, подсунув под голову кулак.

- Он, небось. Дремлет. – Подтолкнул Бенгта казак. Подошли ближе. Хорош богатырь! Черты лица резкие, грубые, волосы светлые в кружок выстрижены.

- Ты Семеном Опарой будешь? Меня Болдырем кличут, а это друг мой Кудеяр. – Казак присел на корточки рядом с парнем и сразу взял быка за рога. Он впервые так представил Бенгта.

Семен приоткрыл глаза, глянул, да зевнул лениво:

- Что с того? Чего надобно? Почто будишь? – И на другой бок отвернулся.

- Ты морду-то не вороти! – Болдырь поднялся, зашел с другой стороны. – От друга твово поклон передаем. От Андерса! Из самой Стекольны.