Детектив Франции. Выпуск 1 - Эксбрайя Шарль. Страница 51

— Видали? Осторожнее с левым рогом!

— Не волнуйтесь.

Спокойствие и неторопливость обоих мужчин ослабили мою тревогу, и я тихо заметил дону Амадео:

— Все будет прекрасно, сеньор.

Импрессарио незаметно перекрестился.

И действительно, все шло отлично. Бандерильи, плащ. Луис показал себя в наилучшем свете. Настроение публики сменилось не сразу, но когда это произошло, громовое «оле!» потрясло зал. И тут уж, словно зарядившись всеобщим признанием, Валенсийский Чаровник превзошел самого себя — он шутя преодолевал любые трудности, шел на невероятный риск, и все удавалось так, словно его осенило высшее вдохновение. Луис убил быка так мастерски, с такой уверенностью, что весь амфитеатр превратился в бушующий вулкан. Луису пришлось совершить почетный круг в сопровождении куадрильи, кидая обратно на трибуны шляпы, которыми зрители в порыве восторга буквально усыпали арену. Президиум не заставил себя долю просить и по настоянию публики присудил триумфатору оба уха. Дон Амадео кинулся обнимать меня, а более спокойный дон Фелипе лишь заметил:

— Мне, как святому Фоме, нужно было увидеть своими глазами, чтобы поверить.

Когда Луис подошел к нам, вытирая залитое потом лицо, я не смог удержаться и сказал ему:

— Я воображал, будто хорошо знаю тебя, амиго, но, уж извини, мне и в голову не приходило, что ты способен на такое! Ты сравнялся с величайшими матадорами!

Вальдерес расплылся в самоуверенной улыбке.

И в самом деле, публика только и говорила что о Валенсийском Чаровнике. Всем не терпелось снова увидеть его на арене, так что на двух других матадоров, выступавших в той же программе, просто не обратили внимания. Весь зал скандировал: «En–can–ta–dor! En–can–ta–dor!»^[32]. Теперь Луис мог не беспокоиться о будущем, а дон Амадео — подсчитывать прибыли. Когда Вальдерес вышел на арену сразиться со вторым быком, шум оживленной толпы сменило гробовое молчание. В согласии с древними обычаями корриды сотни мужчин и женщин готовились слиться с матадором, мысленно отождествляя себя с ним. После терцио пикадоров началось терцио бандерильеро, как вдруг ко мне подошел Гарсия с искаженным мукой лицом.

— Я умираю от боли, дон Эстебан… дайте мне кофе…

Я поспешил открыть термос и налить ему полную чашку. Хорхе выпил ее залпом, хотя кофе был очень горячим, поблагодарил и улыбнулся:

— Ну теперь держись, бык!

Сам не знаю почему, но меня охватила странная тревога. До сих пор все шло слишком гладко, и моя старая цыганская кровь, пропитанная всякого рода суевериями, нашептывала, что счастье не от мира сего. Однако Луис великолепно справился с бандерильями, и зал снова наградил его восторженными «оле!». Потом началась работа с плащом. И вдруг дон Фелипе толкнул меня локтем.

— Поглядите–ка на Гарсию…

Бандерильеро прислонился к ограде и, казалось, совершенно отключился от происходящего на арене. Столь необычное равнодушие к бою, участия в котором в равной мере требовали честь и любовь к корриде, не могло не показаться более чем странным, и я пошел выяснить, в чем дело. Я похлопал Гарсию по плечу. Бандерильеро вздрогнул, как будто я его разбудил.

— В чем дело, дружище? Опять желудок?

— Нет… дон Эстебан… Сам не знаю, что со мной…

Он говорил, с трудом ворочая языком, словно пьяный, и смотрел каким–то остекленевшим взглядом. К нам присоединился Марвин.

— Что с ним?

— Понятия, черт возьми, не имею!

Тут Луис, окончивший первую часть работы с плащом, позвал Хорхе. Бандерильеро должен был сменить его и дать малость передохнуть. Услышав зов шефа куадрильи, Гарсия встряхнулся и хотел идти к Вальдересу. Я удержал его.

— Если вам не по себе, Хорхе, оставайтесь тут… Я все объясню Луису.

Гарсия вырвался.

— Тореро я или нет? — как бы во сне пробормотал он.

Бандерильеро явно делал сверхчеловеческие усилия, лицо его заливал пот, и я понял, что парень идет к быку, уже совершенно не соображая, где находится. Хорхе Гарсия в полусне двигался навстречу смерти.

— Гарсия, вернитесь! Приказываю вам вернуться! — крикнул я.

Он, кажется, даже не слышал. Изумление зрителей, окружавших меня, мгновенно передалось всему залу, и наступила полная тишина. Не понимая, что происходит, люди вставали и ошарашенно смотрели на арену.

— Он идет, как сомнамбула, — заметил дон Фелипе.

— Луис! — завопил я. — Посмотри на Гарсию!

Никто из тореро куадрильи не видел, что парень не в себе. А Хорхе тем временем добрался почти до середины арены. От быка его отделяло всего несколько метров, но зверь пока не обращал на него внимания, поскольку бандерильеро не развернул плаща. Я ухватился за барьер, собираясь выскочить на арену, но дон Фелипе удержал меня.

— Слишком поздно!

К нам подбежал дон Амадео.

— Попробуйте что–нибудь сделать, дон Эстебан. Этот человек сошел у ума!

— Луис! Ламорильо! — изо всех сил заорал я. — Остановите его! Удержите! Прикройте!

Вальдерес и все остальные наконец сообразили, что творится неладное и связано это с Хорхе. Очевидно, их тоже поразило невероятное поведение товарища, все ближе подходившего к быку, словно в желании потрогать его рукой. Теперь уже все зрители вскочили с мест и молча наблюдали за происходящим. Каждый из этих тысяч людей уже почувствовал, что на арену вышла сама смерть. Луис и другие бросились к быку, развернув плащи и громко крича, чтобы отвлечь быка, пристально смотревшего на Гарсию. Бык наклонил голову. Кровь, стекавшая с моррильо^[33], пурпуром окрашивала черную шкуру. Четыре мощных ноги, казалось, вросли в песок. Этот громадный бык с увенчанной убийственными рогами могучей головой олицетворял сейчас саму смерть, причем смерть, явившуюся из глубины веков, полную беспощадной жестокости, свойственной первым языческим божествам. Вцепившись в барьер, дон Фелипе, дон Амадео и я созерцали это невероятное зрелище. Я так кричал, что сорвал голос. Долю секунды мне казалось, что Ламорильо подоспеет вовремя. Увы! Бык кинулся, а Гарсия даже не подумал отскочить, словно он вообще не видел зверя. Скорее почувствовав, чем услышав, звук удара, я закрыл глаза. Вопль, рванувшийся к залитому солнцем июльскому небу, раздирал мне сердце. Я еле разомкнул веки. Луис и Ламорильо уводили быка. Тело Гарсии неподвижно лежало на песке, и мне сразу стало ясно, что надежды нет. Хорхе положили на носилки и понесли в медпункт.

Против всех правил, я не присутствовал при схватке Луиса с быком, убившим Хорхе Гарсию, а поручил передать матадору шпагу и мулету перед финальным терцио дону Амадео.

Хорхе уложили на плащ. Повязка плохо прикрывала страшную рану, зиявшую в животе. В скрещенные руки вложили четки. Гарсия напоминал сейчас одно из тех надгробных каменных изваяний, чье вечное безмолвие заставляет любопытных невольно понизить голос. Хорхе потерял очень много крови, и теперь его лицо приобрело желтоватый оттенок, свойственный мумиям. Каждый раз, когда кто–то открывал дверь, до нас доносился глухой шум с арены.

— Ничего не понимаю, — все время повторял хирург. — Такой смерти я еще ни разу не видел… Он вел себя, как на пляже… Можно подумать, это самоубийство!

— Не надо, доктор, прошу вас. Гарсия ни за что не стал бы кончать с собой!

— Тогда почему он даже не шевельнулся, чтобы избежать удара?

— Я уверен, он просто не видел быка… и не знал, где тот находится…

Старик поглядел на меня поверх очков.

— Если бы не мое уважение к вам, дон Эстебан, я подумал бы, что вы надо мной издеваетесь.

— Поверьте, я бы никогда себе этого не позволил. Да и момент, согласитесь, не очень подходящий.

— Тогда, клянусь Сант–Яго, не понимаю. Объясните же мне, каким образом человек с хорошим зрением, много лет сражавшийся с быками, стоя на арене, в сущности, наедине со зверем весом больше полутонны, мог не заметить этого зверя и не слышать предупреждений?

— Понятия не имею…

— Бог с вами, коли вас удовлетворяет такое объяснение, — проворчал старый хирург.