Детектив Франции. Выпуск 1 - Эксбрайя Шарль. Страница 53
Сперва я даже не понял, на что он намекает, и лишь мало–помалу до меня дошел истинный смысл вопроса. И по мере того как слова Марвина обретали значение, кровь отливала от моего лица. Заметив мое состояние, гость встревожился.
— Поймите меня, дон Эстебан…
— Уходите, пока я не вышвырнул вас вон!
— Но…
— Уходите!
На пороге он обернулся.
— Но, в конце концов, ведь это вы напоили Гарсию кофе, разве не так?
Я бросился на Марвина раньше, чем он успел переступить порог. Тот упал навзничь, и я уже поднял кулак, как вдруг он спокойно заметил:
— Будучи виновным, вы поступили бы точно так же.
Я отпустил детектива и дал ему возможность подняться.
— Разумеется, если вы невиновны, — проговорил он, отряхивая пыль, — я приношу вам свои извинения и благодарность за то, что сумели укротить свой воинственный пыл.
— Вот что: я требую вскрытия!
— Невозможно. У меня недостаточно доказательств преступного умысла, так что получить официальное разрешение нельзя. Пришлось бы просить согласия вдовы… К тому же, пусть бы я и доказал, что ваш тореро принял снотворное, как установить, по собственной воле он это сделал или нет?
— Но зачем бы он стал глотать снотворное?
— У Гарсии болел желудок. Все об этом знали. А барбитураты — не только снотворное, но и обезболивающее, не так ли? О, убийца прекрасно все рассчитал! Это в своем роде ас… Но я люблю иметь дело с трудным противником. Сражение между нами уже началось. Теперь или он меня прикончит, или я приволоку его в уголовный суд. Hasta la vista[34], дон Эстебан. Увидимся в Валенсии.
— Нет.
— Нет?
— Я предпочитаю больше не видеть вас, дон Фелипе. Не могу допустить, чтобы рядом со мной был человек, считающий меня убийцей, и каким убийцей!
— Однако, дон Эстебан, вам придется терпеть мое присутствие, потому что если преступник не вы, то он все же находится недалеко от вас. Это, впрочем, не означает, что он вам знаком. Поэтому даю вам добрый совет: поостерегитесь любого незнакомца, крутящегося вокруг вашей куадрильи. И надеюсь все–таки, что у вас хватит терпения выносить меня, пока мы не проясним этого дела. Счастливого возвращения, амиго.
«Амиго!» Душил бы я таких друзей!
Марвин ушел, а я еще долго сидел в оцепенении, утратив всякое представление о времени. То, что он посмел заподозрить и даже обвинить меня в убийстве старого товарища, доказывало, какая низкая душа у этого Фелипе… Убить Хорхе… и почему? Чтобы украсть несколько тысяч песет у вдовы и детей? Впору завыть от стыда! Напрасно я не съездил мерзавцу по физиономии! Я принялся собирать чемоданы с такой яростью, что напряженные мышцы отказывались повиноваться, и я действовал более неловко, чем обычно. Окружающие не могли понять причины моего раздражения. Всю дорогу Консепсьон сидела радом не говоря ни слова, а Луис и Ламорильо, устроившиеся сзади, отчаянно пытались заговорить о чем–нибудь кроме смерти Гарсии. Не желая вносить лишнее смятение, я ни слова не сказал им о предположениях Марвина.
Как и договаривались, в Мадриде мы стали прощаться — я собирался приехать в Альсиру лишь на следующий день. Напоследок Луис, слегка замявшись, спросил:
— А как быть с Гарсией?
— Я беру все на себя.
Матадор явно успокоился и ушел улыбаясь. Невероятный эгоизм и тут взял верх над прочими чувствами.
Я всегда терпеть не мог квартал Чамартин, а в то утро он вызывал у меня особое отвращение. Угрызения совести не давали мне покоя, и чем ближе я подходил к жилищу Гарсии, тем труднее становилось идти. Я представлял, какую мучительную сцену придется сейчас вынести и сколько я услышу горьких упреков и проклятий. Я стал злым гением этой несчастной семьи, ведь без меня, без моего вмешательства все они спокойно жили бы, надеясь, как это свойственно нам, испанцам, на лучшее будущее. В прошлый раз эта дорога показалась мне бесконечно долгой и неудобной, теперь же я добрался на удивление быстро. Я едва передвигал ноги, но мне казалось, будто я бегу. Однако все имеет свой конец, так и я все же пришел к двери дома Гарсии. Я решил подождать еще немного, прежде чем постучу, но не успел поднять руку, как дверь распахнулась: передо мной, в глубоком трауре, стояла Кармен Гарсия.
— Входите, сеньор… я ждала вас… И видела, как вы подошли… Вы колебались…
— Простите меня, сеньора, если бы не я…
— Нет, сеньор, никто не виноват: ни вы, ни он, ни я… Все мы в руках Божьих, и ничто не случается без Его воли. Я знаю, вы пришли к нам как друг, и мы сами согласились на ваше предложение., только для того, чтобы купить домик… Теперь я получу деньги и куплю его, но Хорхе уже не сможет там жить… Я уверена, он не в обиде на вас за то, что произошло. Хорхе — не первый тореро, погибший на арене. Но мы всегда воображаем, что смерть коснется не нас, а других, пока однажды… Где бы он ни был сейчас, Хорхе обрадуется, когда я куплю домик. И, кто знает, может, когда–нибудь наши дети будут там счастливы…
Кармен расспросила меня обо всех формальностях, необходимых для получения страховки, но я не осмелился сказать ей, что, возможно, компания немного отсрочит выплату. Потом, когда мы покончили с деловой частью разговора, вдова подняла на меня покрасневшие и распухшие от слез глаза.
— Сеньор… я не решилась прочитать газеты… Вы были там, когда это произошло?
— Да…
— Он… долго… страдал?
— Нет, умер на месте.
— Это правда?
— Клянусь Иисусом Христом!
— Тогда вы сняли с моей души большую тяжесть… Но прошу вас, сеньор, вы должны рассказать мне, как случилось несчастье, чтобы когда–нибудь потом я могла передать ваш рассказ детям.
Ради нее самой и в еще большей степени ради детей я стал слагать песнь о погибшем бандерильеро. Я описывал Хорхе таким, каким видела его Кармен в день обручения. Я воспевал его величавую осанку, ловкость, успех у зрителей, его мужество и отвагу, ставшие в моей версии причиной гибели. Для этой женщины, думавшей уже не о мертвом, а о живом — ибо теперь он навеки останется таким в ее памяти, — я описывал путь к триумфу. Кармен улыбалась, погрузившись в нереальное, приукрашенное воспоминаниями прошлое. Я рассказывал вдове ту правду, которую она жаждала услышать. И то, что она до последнего дыхания сохранит в памяти такой образ Хорхе, оправдывало мою ложь.
Я уже собирался уходить, но Кармен взяла меня за руку.
— Сеньор, вы любили Хорхе, верно?
— Да, сеньора, очень любил.
— Тогда я подарю вам фотографию, правда, довольно старую.
На портрете, который она мне дала, Хорхе был молодым, таким я знал его, когда он сражался с быками рядом с Луисом, еще не отмеченный ни поражением, ни жизненными невзгодами. Я положил фотографию в карман и покинул этот дом и его хозяйку, которой теперь остались лишь грезы о прошлом.
Отойдя достаточно далеко от дома, я вынул из кармана фотографию и снова посмотрел на лицо Хорхе. Я уже знал, что этот пристальный взгляд будет преследовать меня до тех пор, пока я не выясню, кто убил бандерильеро. Он, Марвин и я знали, что это не бык.
Все еще под впечатлением пережитого волнения я отправился в страховую компанию. Мне повезло — дон Фелипе оказался на месте. При виде меня он разыграл удивление.
— Дон Эстебан? Позвольте мне выразить некоторое изумление… Не вы ли утверждали, будто мой вид внушает вам отвращение?
— Я только что был у вдовы Гарсии…
— И что же?
— Надо выплатить ей деньги как можно скорее.
— Вам легко говорить!
— Хотите, я попрошу у дона Амадео поручительство на эту сумму до конца вашего расследования? Я уверен, он согласится. Тем более что я готов отказаться от своего процента прибыли.
Марвин немного подумал.
— Мы заплатим вдове Гарсии завтра же, — проговорил он.
Я протянул детективу руку.
— Благодарю, дон Фелипе… Я этого не забуду.
— Я тоже, дон Эстебан… Простите, если я снова вас рассержу, но я предпочту пока не пожимать вашу руку.
И опять волна гнева обожгла мне щеки.